Только хорошие умирают молодыми - Алексей Гридин

— Ну что, — сказал Кравченко, отставляя чашку, — подведем общие итоги?

— Давай, — согласился Музыкант. — Для начала: мы не выиграли.

— Но и не проиграли.

— В общем, да. Потери не так уж и велики, «Центральная» как опорный пункт практически уничтожена. Танки действительно ездят и стреляют, все они остались исправны и могут быть пущены в ход в любой момент.

— А под землей крысы по-прежнему сильнее нас.

— Это потому что в Штабе до сих пор считают, будто они глупее нас. Если бы у нас была лучше поставлена разведка…

— Ладно, — оборвал Кравченко этот быстрый обмен репликами. — Остается надеяться, что в Штабе сообразят, что в следующий раз стоит быть осмотрительнее. Ты мне расскажи лучше, что у тебя там с твоей говорящей крысой.

— Ничего, — глухо ответил Музыкант. — Мне кажется, что уже ничего.

— Что? — Кравченко устремил на него пытливый взгляд. — Вы опять по разные стороны баррикад?

— Да мы всегда там были. А в этой драчке за гостиницу не произошло ничего, благодаря чему мы могли бы встретиться. Понимаешь, Данил Сергеевич, я уже привык: последнее время словно сама судьба не дает нам стрелять друг в друга. То осечка случится, то один успеет другого предупредить, а то, как в истории с мятежом, мы вообще делаем практически одно и то же дело. И вдруг — все сначала. Он мне враг, я ему враг. И ведь мы действительно враги, вот в чем сложность-то. Я действительно убиваю крыс, он действительно убивает людей. И отказаться от этого нельзя. Знаешь, — Олег посмотрел Кравченко в глаза, — мне ведь невесело все это говорить. Он ведь меня на самом деле хорошо понимал. Он — меня, а я — его.

После того как люди наглядно продемонстрировали крысам, что они всерьез намерены выиграть войну и имеют для этого еще немало средств и возможностей, серые твари притихли. Почти полностью прекратились ночные нападения на посты, быстрые набеги с попытками прорваться к складам, обстрелы расположенных близко к «серой зоне» районов. Изредка, конечно, крысы беспокоили, но их действия напоминали не то булавочные уколы, не то отчаянные, но совершенно беззубые попытки хоть как-то куснуть. Даже по порубежью, говорили, можно было ходить, почти не боясь встретить противника.

Но после боя у гостиницы Музыкант две недели не выбирался в порубежье. Ему все еще было не по себе. Иришка что-то чувствовала. Однажды, когда они сидели на кухне и неторопливо пили чай, она вдруг сказала:

— Какой-то ты странный, Олег.

— Я-то? — Снайпер сделал вид, что не понимает, о чем говорит девушка. — Да я всегда странным был. Ты только что заметила?

— Не ерничай, — одернула она Музыканта. — Ты прекрасно знаешь, о чем я. То, что все прочие считают странностями, — для меня давно уже дело привычное. Мне в целом все равно, что ты порой сам с собой разговариваешь, бравируешь своей избранностью, а по ночам, вместо того чтобы, как нормальный человек, спать, шастаешь на охоту за крысами. Я тебя люблю и давно привыкла к такому поведению. Но когда ты начинаешь выглядеть точно так же, как все вокруг, мне кажется — с тобой что-то не в порядке. Ты ведешь себя так, словно виноват перед кем-то.

Да, Иришка попала в цель. Какими бы жестокими ни были времена, что настали после Катастрофы, Музыкант всегда мог, не кривя душой, сказать: я не убил никого, кто был мне симпатичен; все мои пули были выпущены лишь в тех, кого я считал достойным смерти. И вот впервые выстрел не в человека даже — в крысу, подумать только, в того, кого всегда принято было считать врагом, — заставил меня задуматься. Оглянуться. Все-таки беседа с Флейтистом не прошла даром.

Да, Олег до сих пор считал крысу с флейтой противником. Да, он в любой момент готов был руку дать на отсечение, что тот выстрел в бою за «Центральную» должен был прозвучать. Это как-никак война.

Но, проклятье, как ему на самом деле не хотелось стрелять! Как ему интересно было беседовать со странным крысом, понимавшим язык людей и считавшим себя точно таким же полуотверженным, каким ощущал себя среди людей сам Музыкант. И теперь Олегу казалось, что, даже если крыса выживет после полученной раны (а почему бы ей не выжить? Крысы живучи, пуля всего лишь разворотила плечо), она вряд ли захочет вновь общаться с ним. Это его откровенно угнетало. Искренность Флейтиста, его стремление понять и объяснить перевешивали для Музыканта тот факт, что из-за этой крысы, наделенной столь таинственными способностями, гибли люди. Тем более что с момента их знакомства Флейтист применил свое умение только один раз — именно в этом злосчастном сражении за гостиницу. Видимо, он не мог отказать своим командирам.

А хотел ли он им отказывать? Музыкант превосходно осознавал, что Флейтист смотрит на ситуацию точно так же, как и он сам. Идет война, и они — по разные стороны баррикад. На кон поставлено выживание. Ставки серьезнее, чем эта, не бывает. Игра на выживание стоит любых свеч.

— Ау! — Ириша поводила ладонью перед глазами Музыканта. — Не спи! Или ты медитируешь? Тогда это уже лучше. Потому что больше на тебя похоже.

Музыкант через силу улыбнулся:

— Да все в порядке, солнышко. Просто…

— Не верю, — спокойно ответила чернокосая красавица. — Извини, дорогой, вот ни на капельку не верю.

— Да черт побери! — вдруг взорвался Олег. — Что прикажешь мне делать?! Прямо сейчас взять винтовку, пойти настрелять крыс и припереть их прямо сюда?

— Ну зачем так радикально-то? Олег… — Она произнесла его имя чуть ли не жалобно. — Олежка… Ну поговори со мной. Я же правда тебя люблю, ты же веришь? Хочу быть с тобой вместе и в радости, и в горе. Так раньше говорили? Поделись своим горем — может, тебе легче станет. Ну что такое ты в себе носишь, чего мне даже знать нельзя? Ну пойми ты, что ты меня этим обижаешь.

— Я не хочу тебя обижать.

— Верю, что не хочешь, — вздохнула Иришка. — Только оно у тебя само по себе выходит. Как у братца моего. Тот тоже, если помнишь, ничего плохого в виду никогда не имеет. А в итоге на него дуется каждый второй.

— Иришка… — Олег пристально посмотрел на нее.

Она красивая, подумал он. Умная. Что она во мне нашла? Зачем? Почему? Из-за чего? Для чего? Никогда этих женщин не понять…

Девушка терпеливо ждала, что он скажет дальше, сложив руки на коленях, выглядывающих из-под коротенького домашнего халатика — синего, с золотым узором.

— Может так получиться, — он осторожно подбирал слова, пробуя каждое на вкус кончиком языка, — что мне понадобится помощь. Подожди, не перебивай. Ты еще не знаешь, о чем я говорю. А если нам повезет… Нам всем, — он отчетливо выделил слово «всем», — повезет. Тогда, надеюсь, ты даже не узнаешь, о чем шла речь. Но я бы хотел надеяться, что однажды я попрошу — и ты откликнешься. Только учти: просить я буду не о мелочах.

— Шагнуть в огонь? — спросила Иришка, глядя ему в глаза. — Милый, я пережила Катастрофу. Я умею не только варить борщ и мыть полы. Я знаю, как стрелять из автомата и как быстро устранить неисправность в нем, если она возникла в разгар боя. Меня давно уже трудно чем-то испугать.

— Договорились.

Олег посмотрел на свою женщину, и вдруг чувство огромной, невероятной, бесконечной любви к ней обрушилось на него. Это ощущение длилось всего лишь мгновение, но в этот момент он был готов на все ради нее. Отправиться на край света, достать луну с неба, повергнуть любого дракона по Иришкиному выбору и бросить драконью голову к ее ногам — или не делать ничего этого, стоит ей только попросить.

Он не сказал ни слова, но Иришка все прочитала по его лицу и ответила ему благодарным теплым взглядом.

Музыкант протянул руку. Девушка протянула в ответ свою. Ладони встретились. Пальцы переплелись.

Но ты зря считаешь, грустно подумал Олег, что знаешь предел собственному страху. Не дай бог тебе однажды узнать, что граница уже достигнута, а страх все длится, и скрыться от него уже некуда.

Этой ночью он остался дома. И это была хорошая ночь, полная жара, страстных объятий, поцелуев, ласк и растворения друг в друге. Они с Иришкой уснули под утро, совершенно вымотанные и невероятно довольные.

На следующую ночь Музыкант отправился в порубежье.

Эта нейтральная полоса, зажатая с одной стороны широким проспектом Мира, а с другой — расползшимся далеко за полуразрушенную низкую каменную ограду Центральным парком, до сих пор была довольно спокойным местом. Крысы и раньше нечасто появлялись здесь, а после боя за гостиницу, когда их активность снизилась по всему порубежью, здесь, похоже, можно было гулять, особо не скрывая своего присутствия. Олег не знал точно, куда идти, и решил отдаться на волю тайного шестого чувства, которое вновь проснулось в нем. И шестое чувство подсказало снайперу свернуть в узенький переулочек, начинавшийся сразу за клубом «Ночной Рай». Уцелевшие неоновые буквы складывались в любопытное послание «…о…й …ай», и Музыкант легонько улыбнулся.