Архив потерянных детей - Валерия Луиселли

у меня получится растянуть время на подольше.

Сначала я спросил вас троих, о чем вы мечтаете вот прямо сейчас. Ты сказала: о фрутилуписе! Па сказал: мечтаю о ясности. Ма сказала: мечтаю, чтобы Мануэла нашла своих двух дочек.

Дальше я спросил у па с ма: какими вы были в нашем возрасте, что вы из того возраста помните? Папа рассказал грустную историю о том, что, когда был в нашем возрасте, его собаку переехал трамвай, и тогда его бабушка сунула собаку в черный пластиковый мешок и выкинула на помойку. Потом рассказал, что, когда был в моем возрасте, дела у него складывались уже лучше и он был директором детской газеты в том здании, где они жили. Он был главный ответственный за их походы по пятницам в магазин канцтоваров, где имелась машина под названием ксерокс, которая делала копии всего, что они в своей газете написали и нарисовали, и притом без всякого компьютера и вообще чего-нибудь. Однажды, сказал он, они ничего в свою газету не написали и ничего не нарисовали и потому просто клали на стекло ксерокса свои руки, потом прижимались лицами, потом ставили ноги, и машинка все это копировала, а когда на них никто не смотрел, один мальчик спустил штаны и уселся на стекло, и ксерокс скопировал его задницу. Мы с тобой так хохотали, я даже поперхнулся, потому что прямо перед этим глотнул виноводы и вся она пошла у меня через ноздри и больно жглась.

Потом наступила мамина очередь, и она вспомнила, что, когда ей было пять лет, как сейчас тебе, она сидела в гостиной со своей мамой и ее подругой, и там еще стоял большой аквариум, и в нем плавало много рыб, а она за ними наблюдала. В какой-то момент она обернулась и увидела, что ее мамы в гостиной нет, а сидит только ее подруга, и она спросила ее, где моя мама? А та ответила, твоя мама здесь, посмотри-ка, она превратилась в рыбку. И сначала мама пришла в восторг и давай гадать, какая из рыбок была ее мама, но потом она испугалась и стала думать, вернется ли моя мама, перестанет ли она когда-нибудь быть рыбкой? Потом прошло уже столько времени, что она начала плакать и просила маму вернуться назад к ней, и, думаю, она, пока рассказывала нам эту историю, сама так разжалобилась, что чуть не плакала, чего я совсем не хотел и поскорее спросил ее, что она делала в моем возрасте и какая игра была у нее самая любимая, когда ей было десять лет.

Она немного подумала и сказала, что в десять лет ее любимой игрой было забираться в заброшенные дома и исследовать их, потому что там, где она жила, по соседству было полно заброшенных домов. И больше ничего не сказала, хотя тебя распирало любопытство побольше узнать про те заброшенные дома. Например, водились ли в них привидения и застукал ли ее там кто-нибудь, типа полиция или родители? Но вместо того чтобы еще что-нибудь рассказать нам, она спросила, а вы двое, как вы думаете, какими будете, когда дорастете до нашего возраста?

Ты тут же подняла руку, типа хочешь ответить, а раз так, первой и отвечала. Ты сказала, думаю, к тому времени научусь читать и писать. И еще сказала, что у тебя будет или дружок, или подружка, но что ты никогда ни за кого не выйдешь замуж и тебе не придется целоваться языками, и я подумал, что это очень умно. А больше ты ничего не сказала, и тогда заговорил я. Я сказал, что буду много путешествовать, и у меня будет много детей, и я буду каждый день готовить им бизонье мясо. По профессии я буду астронавт. А в виде хобби буду документировать разные вещи. Я сказал, что буду документатрлист, я нарочно сказал это слово скороговоркой, и, думаю, па услышал «документатор», а ма – «документалист», и оба они не были против.

ОБОСНОВАННЫЕ ОПАСЕНИЯ

Той ночью, когда все заснули, а я заснуть не мог, я тихонько вылез из кровати, взял с холодильника ключи от машины и вышел во двор. Прошел через веранду, спустился к машине, открыл багажник и стал впотьмах искать коробку ма. Мне хотелось прочитать, что дальше случится с потерянными детьми в той красной книжке, но на этот раз я хотел читать вслух и записывать себя на диктофон, как вчера ма. Мне не хотелось перерывать всю коробку в поисках маминого диктофона, и тогда я решил, что заберу из багажника всю коробку. И уже возвращался с ней в дом, когда вспомнил, что ма обычно держит диктофон не в коробке, а в бардачке. Я снова пошел к машине, открыл пассажирскую дверцу, поставил коробку на сиденье и стал искать в бардачке. Там-то диктофон и лежал. И еще большая карта ма. Я взял и то и другое, диктофон и карту, приподнял крышку коробки ровно настолько, чтобы просунуть их внутрь и не нашуметь, и на цыпочках пошел с коробкой обратно к дому, зашел внутрь и прокрался в нашу спальню. Ты, Мемфис, крепко спала и храпела, как старый старикашка, и опять заняла всю кровать. Я поставил коробку на пол, отодвинул тебя на твою сторону со всей моей осторожностью и включил только слабенькую лампочку при кровати, чтобы не разбудить тебя. Ты перестала храпеть и перевернулась пузом кверху. Потом рот у тебя приоткрылся, и ты снова захрапела. Я залез на свою сторону кровати и сел, а коробку поставил перед собой.

Очень-очень аккуратно я открыл крышку. Вынул карту, вынул диктофон и красную книжку с моими снимками между страниц и положил все это на прикроватную тумбочку прямо под лампу. И уже совсем приготовился закрыть крышку и почитать, но тут на меня что-то нашло, сам не пойму, что это было. Типа, чувство, что надо заглянуть, что там еще в этой коробке, что мне надо посмотреть, что это за вещи, я же знал, что они всегда лежали там, под маленькой красной книжкой, и что мне не разрешается их трогать, вот я и не трогал и не смотрел. А сейчас-то меня никто не видел. И я мог вволю покопаться в коробке и рассмотреть все, что в ней лежит. Главное, потом все сложить так, как лежало, и ма ни за что ничего не заметит.

Я начал выкладывать вещи из коробки одну за другой, не торопясь, и старался раскладывать их на постели в таком же порядке, в каком они были в коробке, чтобы потом так же уложить их обратно. Первую вещь с самого верха коробки я положил в левом дальнем углу кровати, где ноги, он был с моей стороны; вторую вещь положил рядом с первой, рядом со второй положил третью, потом четвертую.

Ну и фигни всякой там было, не думал, что столько. Куча вырезок и заметок, фотографии и еще несколько кассет. Еще папки, свидетельства о рождении и другие официальные бумаги, карты и несколько книжек. Я выкладывал их вещь за вещью на постели. Скоро мне пришлось вставать и обходить кровать, чтобы положить очередную вещь рядом с предыдущей, иначе я не дотягивался. Кончилось тем, что я занял вещами из коробки всю постель, и даже если я не хотел ни одну класть на тебя, а то вдруг ты заворочаешься между простынями и нарушишь мне весь порядок, скоро свободного места не осталось и, делать нечего, пришлось разложить несколько карт и книжек прямо на тебе.

Потом я какое-то время просто ходил вокруг кровати и рассматривал вещи из коробки ма, ходил туда-обратно кругами, пока голова у меня не пошла кругом от чувств. Наконец я взял папку с надписью «Докладные о смертности среди мигрантов» и раскрыл ее. В ней лежали отдельные листы бумаги со сведениями, и я стал их просматривать и старался понять, о чем в них говорилось, но не смог, слишком много было цифр и сокращений, и меня сильно доставало, что смотрю, а ни фига не понимаю. Я решил сосредоточиться на картах, потому что знал, что карты я хотя бы умею хорошо читать. Я взял самую верхнюю, что лежала на твоих коленках, а может, на ляжках, поди разбери под простыней-то. Странная это была карта. Как и всякая карта, она изображала пространство, но на нем были сотни маленьких красных точечек, и это были не города, потому что одни точечки налезали на другие. Я посмотрел в легенду карты и понял, что ими помечены места, где умерли люди, точно в том месте, где точка, и меня затошнило, а может, захотелось закричать и разбудить ма с па и спросить их, как это так, но, понятно, ничего такого я не сделал. А просто глубоко задышал.