Алевтина. Сопротивление бесполезно (СИ) - Арина Голос

по огромному поместью Боринштейнов, а с Ринбергом они быстро преодолели сквозной боковой коридор, лестницу и оказались совсем с другой стороны дома недалеко от парковки, где их уже ждал Геннадий.

Иван без лишних церемоний настойчиво подтолкнул Алю на заднее сиденье, ловко залез следом и захлопнул дверь.

— Чего стоим? Кого ждём? Гена, заводи уже.

В машине девушка, закрыв глаза, тяжело привалилась к сиденью и её, будто в лихорадке, начало трясти мелкой дрожью, она судорожно обхватила себя руками, пытаясь унять озноб.

— Я…я…не хочу…Он… — Алевтина тихо всхлипнула, и горькие, с огромным трудом сдерживаемые слёзы всё-таки прорвались сквозь установленные Алей хрупкие барьеры.

Ринберг не придумал ничего лучше, чем придвинуться ближе к девушке, так чтобы между ними почти не оставалось расстояния. Он мягко, но довольно настойчиво притянул Островскую к себе и крепко обнял.

— Тихо. Тихо… Нечего сырость разводить. Всё пройдёт.

Так и не открывая глаз, Алевтина молчала, обречённо уткнувшись мужчине в плечо, она подпитывалась его силой и спокойствием.

— Я… — снова решилась заговорить девушка, но Иван был, видимо, не настроен что-либо выяснять сейчас, когда у обоих ещё не утихли эмоции.

— Аля, послушай меня. План такой — мы едем домой, ты отдыхаешь. Пообещай, что не будешь себя накручивать. Завтра я приеду, и мы спокойно обо всём поговорим. Хорошо?

Спорить с ним не было ни малейшего желания — она коротко кивнула, соглашаясь. Так действительно будет лучше для всех.

Оставшуюся дорогу они преодолели молча. Ринберг продолжил успокаивающе её поглаживать и так и не разжал рук, надёжно обнимавших Алю.

Когда машина остановилась у дома Алевтины, девушка почти полностью смогла взять себя в руки, но в тусклом свете уличных фонарей на её лице всё ещё отчётливо блестели мокрые дорожки.

Как и многие мужчины, Иван терпеть не мог женских слёз, им, как вражеским лазутчикам, удавалось проникать сквозь эмоциональную броню мужчины и выводить его из себя. Не имело значения, какой была первопричина сброшенного на него мокрого десанта: действительной или мнимой — Ринберга всегда пробирало до основания. В его жизни слишком часто женщины использовали слёзы как оружие или элемент торга.

Но сейчас в Островской не было ни грамма фальши, он бы сразу это понял. А пока, насколько Иван видел, если она что-то и хотела — снова убежать от него, не попрощавшись, как тогда — семь лет назад.

— Спасибо за всё. Не надо меня провожать, — спокойно сказала Аля, но при этом в её тихом голосе отчётливо слышалась бескомпромиссность.

— Хорошо, — Ринберг не стал лишний раз на неё давить и настаивать на своём, хотя видит Бог, ему этого очень хотелось. — До встречи, Алевтина.

Иван всё-таки вышел из машины и задумчиво смотрел ей в след, пока девушка шла по двору до своего подъезда.

В поздний час в спальном районе лишь в редкие окна квартир были освещены, но он дождался, когда у Островских зажжётся свет — кажется на кухне. Тогда Ринберг позволил своему напряжению выйти наружу, словно распрямилась и выстрелила пережатая пружина.

Мужчина быстро провел рукой по коротким волосам, хотя хотелось буквально схватиться за голову, гудящую от обилия мыслей — они почти разрывали его изнутри.

Может потом ему будет стыдно за свой поступок, но дольше оставаться в неведении он не мог. Иван мрачно посмотрел на часы, и обречённо набрал нужный номер.

— Ринберг, тебе что там, среди ночи деревенский воздух в голову ударил? Что за срочность? Ты вообще видел, сколько сейчас времени. Нормальные люди уже давно спят в тёплых супружеских постелях, — недовольным голосом проворчал сонный Данилевский.

— Так то — нормальные, а не мы с тобой, — невесело усмехнулся Иван.

— И то верно. Что за дело у тебя там, не терпящее отлагательств?

— Сразу бы так. А хочу, чтобы максимум к утру у меня была вся информация на Алевтину Андреевну Островскую и её сына Арсения. Особенно меня интересует период семилетней давности: её работа в банке, наш чуть было не провалившийся тендер и какое отношение ко всему этому имеет Шабарин.

— Даже так?! Ты решил взяться за ум и пробить-таки свою пассию по всем каналам? — в голосе Владимира Михайловича появилось одобрение. — Это хорошо. Но я тебе и так могу сказать, что парни по ней уже работали. Если бы там что-то было, то они бы уже нашли.

— Совсем оборзели — за моей спиной проверки устраиваете! — огрызнулся Ринберг. — А искали так же как по Крупельницкому?..

— Не заводись, никто её специально не трогал. Стандартно проверяли всех сотрудников «Академии риэлти». А старик поначалу не вызывал особых подозрений. Нашли же. Всё сделаем в лучшем виде, так что сам отдыхай и другим не мешай. Добро?

— Добро.

59

Для Алевтины это была трудная ночь. Воспоминания московской жизни настойчиво лезли в мысли, не давая уснуть.

Тогда семь лет назад ей казалось, что время тянется бесконечно, а прожитые минуты, часы, дни сливаются в бессмысленное ничто…

Так же, как раненное животное стремится уползти и забиться в свою нору, так и Островская мечтала спрятаться от целого мира: закрыться дома в тишине, никого не видеть, не слышать и просто повыть в подушку от осознания собственной наивности, опасно граничащей с глупостью.

Она не чувствовала в себе ни сил, ни желания, чтобы разговаривать с кем-либо: неважно с кем коллегами или клиентами, но ей приходилось это делать постоянно.

Выглядела Аля ужасно: бледная, уставшая с тёмными кругами под глазами — мумия в краеведческом музее и та была во сто крат краше.

Поездка с Шабариным и незабываемая встреча с его, как оказалось, невестой оставили настолько яркий след в её душе, что Алевтина толком не могла ни есть, ни спать, снова и снова мучительно переживая моменты своего унижения и горького разочарования. Стоило Але только прикрыть глаза, как перед ней вставало перекошенное от ярости лицо Юриной невесты. А самое ужасное, что она её прекрасно понимала.

Когда-то давно мама говорила ей, что если произошло неприятное нужно постараться и перетерпеть три дня, а потом обязательно станет легче. С момента её возвращения из неудачной поездки, прошла без малого неделя, а легче почему-то не становилось…

— Зачем только я согласилась? Господи, это какой же нужно было быть дурой, чтобы поверить в искренний интерес и серьёзные намерения Юрия?.. — от самобичевания Але становилось только хуже, но остановиться девушка не могла.

Словно наказывая себя за доверчивость, она уже сотни раз пересмотрела все доступные источники в интернете, с каким-то остервенелым мазохизмом продолжая истязать себя информацией о романах Шабарина.