Убийство в особняке Сен-Флорантен - Жан-Франсуа Паро

— Полагаю, вы знаете и младшего брата?

— Ах, это очень милый молодой человек! — улыбнулась она. — Он часто навещает наших больных, разговаривает с ними и угощает их сладостями.

— Не кажется ли вам странным такое занятие для молодого человека его возраста?

— У милосердия нет возраста, — резко сменив тон, ответила монахиня.

Вернулась сестра-прислужница.

— Пусть господин комиссар изволит пройти со мной в канцелярию.

— Я вас не задерживаю, сударь, — произнесла мать настоятельница.

Он поклонился и вышел.

Смущенный писарь, в конце концов, отыскал след Ансельма Витри, а окончательную ясность внесли строчки, приписанные на полях напротив его имени. Захваченный во время облавы в одном из веселых домов в обществе девицы, зараженной дурной болезнью, он был направлен в Бисетр. Там выяснилось, что он избежал заражения. И так как никто не знал, что с ним делать, его после недолгого пребывания в тюрьме освободили.

— Я хорошо его помню, господин комиссар, — заверил его писарь. — Он рассказывал свою историю каждому, кто готов был его слушать. По его словам, его обманула невеста, и он в отчаянии бросил свой любимый сад и ушел из родительского дома. И все же бедняге повезло.

— И в чем же заключалось его везение, друг мой?

— Он сумел заинтересовать своим рассказом господина, который часто нас навещает. Господин искал кучера, а несчастный малый умел обращаться с лошадьми, и они сговорились.

— Не могли бы вы мне назвать имя неожиданного спасителя?

Секретарь снова углубился в список.

— Это господин Дюшамплан.

Вознаградив писаря за труды, Николя покинул Бисетр. Но он еще долго не мог отделаться от прилипшего к нему отвратительного запаха. Итак, как он и предполагал, в деле об убийстве Маргариты Пендрон наметился новый подозреваемый. Но это открытие не только не упрощало расследование, а, напротив, уводило его в весьма опасные дебри. Теперь связь между бывшим женихом жертвы и семейством дворецкого можно считать доказанной. Следовательно, необходимо допросить Эда Дюшамплана и разыскать молодого Витри. Николя приказал кучеру ехать в Шатле.

Завидев Николя, папаша Мари шепотом сообщил, что в дежурной части его ожидает какой-то странный тип. Стоило Николя открыть дверь, как к нему навстречу шагнул человек в бобровой шапке; его болезненное лицо было хорошо знакомо комиссару: во время прошлого расследования он пользовался помощью сего чахлого субъекта.

— Господин Ретиф, я вас приветствую, — снимая судейскую мантию, произнес Николя. — Сыч заманил в ловушку очередную жертву и теперь хочет разделить честь поимки с полицией?

— Не смейтесь, господин Ле Флок. Рок преследует меня со времен нашей последней встречи. Крыша моих апартаментов в доме Прель рухнула, и теперь я живу на улице Фуар. Меня преследуют кредиторы, жаждущие содрать с меня долги, сделанные сбежавшей от меня бывшей женой, и обанкротить моего издателя. Я страдаю от последствий дурно пролеченной гонореи. Но вы же знаете, я посещаю бордели исключительно ради дела. Уже несколько лет меня занимает вопрос разумного устройства мест разврата в Париже; иначе говоря, я намерен упорядочить бесконтрольный разврат.

Понимая, что если не остановить Ретифа, то ему придется выслушать нуднейшую и ни к чему не ведущую речь, Николя довольно резко прервал гостя.

— Короче говоря, вы хотите снискать известность как приверженец порядка и нравственности, кои воцарятся на наших улицах после ваших реформ. Что ж, мы ценим ваши намерения, и весьма высоко. У вас есть что-нибудь мне сообщить?

Опустив голову, Ретиф де ла Бретон рассматривал сбитые носы своих башмаков; подобная поза удивила Николя, привыкшего к вечному бахвальству этого субъекта. Наконец писатель заговорил.

— Вы же знаете, ночами я люблю бродить в одиночестве по улицам нашей бескрайней столицы. Во время этих прогулок я пытаюсь творить добро, и иногда мне удается помочь какому-нибудь заплутавшему в темноте созданию. Неделю назад, на углу улицы Паве и улицы Савуа, я увидел человека, увивавшегося за девицей лет двадцати. Можете себе представить, какие речи он с ней вел. Однако девица глядела на него отнюдь не испуганно, а, скорее, с любопытством. Подойдя поближе, я, по своему обыкновению, представился и немедленно заметил сему господину, что, на мой взгляд, он совершает бесчестный поступок, имея низость предлагать девушке… К ней же я обратился с речью, в коей напомнил о приставшей ей честности и стыдливости и стал умолять ее не поддаваться на уговоры развратника. В результате господин отправился на поиски иной жертвы для осуществления своих мерзостных замыслов, а девица, нелицеприятно отослав меня в весьма далекие края, убежала, продолжая поливать меня отборнейшей бранью… Каково же было мое удивление, когда в ночь с воскресенья на понедельник, в тупике Глатиньи, куда я отправился полюбоваться предрассветной рекой, на ступенях, ведущих к воде, я увидел мертвое тело этой самой девицы.

— Почему вы сразу не позвали стражу?

— Ей уже нельзя было помочь, а там, где она лежала, ее бы все равно утром обнаружили. Но… вы же знаете о моих маленьких страстишках… я не смог устоять… они были такие миленькие…

Из кармана темного суконного редингота он вытащил пару дорогих бальных туфелек без задника, похожих на те, что были на Маргарите Пендрон.

— Вынужден констатировать, что вы скрыли улику от королевской полиции, — промолвил Николя. — Вы сознаете тяжесть своей вины? Конечно, важность доставленной вами улики отчасти смягчает мое недовольство, ибо я…

— Смею надеяться, господин комиссар, — слащавым лицемерным тоном ответил Ретиф, — что польза от моей находки, а также от того, что я собираюсь вам рассказать, сможет усмирить ваше законное возмущение.

— Я вас слушаю.

— Я не только узнал девушку, но и могу описать вам мужчину, который приставал к ней.

— Во всем, что касается девушки, вам нет оправдания, — бесстрастно произнес Николя. — Вам придется проследовать за мной в мертвецкую, дабы опознать тело, а также взглянуть на еще один труп.

— А ножки ее вы мне покажете?

Николя устало пожал плечами.

— Довольно, сударь! Продолжайте ваш рассказ, я вас слушаю.

— Распутник с улицы Паве, — начал Ретиф, потирая руки, — мне известен. Я не раз видел, как он подкатывался со своими гадкими предложениями к девицам.

— Вы знаете его имя?

— Нет. Даже внешность не могу описать, потому что обычно он носит плащ с высоко поднятым воротником и надвигает шляпу глубоко на лоб. Но я дважды сумел проследить за ним. Он пользуется фиакром и, поверите ли, правит сам.

— Может, вы запомнили хотя бы номер фиакра?

— Да, запомнил, — гордо ответил Ретиф. — 34-NPP.

Николя содрогнулся. Неужели по невероятному стечению обстоятельств фиакр, нанятый им для поездки в Попенкур, номер которого он запомнил, потому что цифра соответствовала его возрасту, принадлежал одному из субъектов, причастных к загадочным убийствам? Он был прав: совпадение всегда удача для сыщика.

— Как вы считаете, он ищет девиц для себя?

— Нет, ни за что! От него издалека веет тайным развратником, а такие обычно предпочитают предаваться пороку отнюдь не в одиночестве. Думаю, что «мамаши» из веселых домов осведомлены гораздо лучше меня. Разузнайте у них.

Тут кто-то постучал, дверь дежурной части открылась, и показались довольные лица Сансона и Семакгюса. Узнав палача, Ретиф побледнел и упал на стул: ноги отказались повиноваться ему. Николя увел друзей в галерею, предварительно попросив папашу Мари угостить посетителя своим подкрепляющим средством.

— Друзья мои, я вижу, настроение у вас бодрое. И, полагаю, вам не терпится сообщить мне очередные новости.

— Совершенно верно, — ответил Сансон. — Мы с доктором продолжили исследовать трупы двух последних жертв. Так вот, вскрытие позволило нам сделать выводы, которые, без сомнения, поразят вас.

— Обнаруженные у одной жертвы, — начал Семакгюс, — они поразили нас, но когда мы обнаружили их и у второй…

— Господа, довольно ходить вокруг да около, мне не терпится услышать о вашей находке.

— В желудках обеих жертв мы обнаружили остатки их последней трапезы.

— Ну, дальше, дальше! — торопил Николя.

— Если бы не господин Семакгюс, объехавший весь свет и обладающий изрядными познаниями в ботанике, я бы сам не предал этому значения. Именно он обратил мое внимание на непереваренные волокна, принадлежащие, по его словам, весьма редкому растению.

— Короче говоря, — произнес Семакгюс, — они обе до отвала наелись ананасами. Однако в наших широтах эти представители семейства бромелиевых не достигают зрелости даже в оранжереях, а потому плохо перевариваются желудком. Отсюда следует, что обе жертвы перед смертью находились в одном и том же месте, но где — это я предоставляю определить некоему прозорливому комиссару Шатле.