Мамалыжный десант - Валин Юрий Павлович

– Почему не верю? Верю. А чего ее из группы отчислили? По беременности?

– Сопля ты и баран! Говорю же, она без амуров-лямуров служила. Ну, может, в отпуске шо себе позволяла… Живая же. И не отчислили ее, а перевели. Думкаешь, у нас тут самое-рассамое по важности задание?

– Не, так не думаю. И о талантливых красавицах не особо думаю, – заверил Тимофей. – О десантниках думаю, о том, когда приказ и командира нам пришлют. И еще малость о Стефэ думаю. Даже не малость. Что-то мне беспокойно.

– Какое тут спокойствие? Понятны волнения. Но все ладно пройдет. Я уйму разных дамочек на сносях повидал. Особенно по молодости. Там же сразу узришь, гладко или нет все пройдет, у меня глаз наметан, – тоном опытнейшего акушера-ветерана поведал Павло Захарович.

Тимофей вздохнул и спросил:

– Захарыч, а ты ведь рисовать действительно мастер. Чего тебя в штаб не взяли?

– Анкетой не подходил. Теперь вот доверие получил, но случай взяться за карандаш не выдается. Но начальство знает, что могу и малевать, – объяснил Торчок.

В калитку стукнули, немедля сунулась фигура в погонах и с пухлой полевой сумкой в руке. Блеснули очень знакомые очки.

– Хороший городок. Полторы улицы, все приветливы, найти вас проще простого, – одобрительно объявил старший лейтенант Земляков. – Приветствую, товарищи сержанты!

– О, начальство прибуло! – обрадовался Торчок. – Здравия желаем!

– Отож взаимно. – Вернувшийся офицер пожал бойцам руки. – Первым дилижансом к вам. Командование суетилось, подавало тапки и требовало поспешать. Излагайте последние события, время не ждет.

11. Октябрь. Столица

Да, собственным глазам не веришь. Масштабы великанские: светло-серые, поросшие цепкими деревьями и кустами скалы до самого неба и темная вода, тесно стиснутая, почти задушенная неохватным камнем, но злобно и упорно стремящаяся только вперед. Не доводилось еще такого видеть сержанту Лавренко. Природа, да…

Бронекатера шли вверх по течению Дуная. Место здешнее считалось самым опасным для дунайского судоходства, так и называлось – Железные Ворота. Сречко много порассказывал про здешние горы, а про фарватер и опасные подводные скалы говорил опытный югославский лоцман, помогавший вести катер. Идти навстречу течению было сложно. Для нормальных кораблей в мирное время устроили специальный канал, с железнодорожными путями вдоль берега и паровозом-бурлаком. Но катерники шли сами, мощные двигатели позволяли. Добротно сделаны наши «речные танки», везде пройдут.

Сейчас все на борту были заняты и напряжены, только Тимофей сидел за кормовой башней и красоты разглядывал. Вот как такое описать и подробно рассказать Стефэ? Тут и слов-то не подберешь.

Пятна неяркого солнца скользили по береговым кручам, зажигая и гася золото и багрянец цепкой растительности. Осень здесь не осень, зима не зима… Иной мир. Как в сказках. Пролетали, кружили над катерами непуганые птицы. Может быть, такие же стрижи и чирки, как над Днестром, только здешние страху не знают. Пушки и пулеметы бронекатеров наготове, но молчат пока. Пусть оно так и идет-плывет мирно.

Почему-то казалось, что непременно все пройдет благополучно, ни на какие камни катер не сядет, на мину не наскочит, никто не обстреляет, да и вообще, не такой нынче день. Вот дальше да, дальше придется работать.

Тимофей и боец-партизан Сречко Кандич попали на катер неожиданно для себя и команды, считались прикомандированными пассажирами. Но в боевых походах совсем уж пассажиров не бывает. За воздухом присматривали, на высадках дозор и охрану обеспечивали. Народ на катере служил вполне нормальный, так чего не помочь.

Тимофей заодно ознакомился с устройством зенитного пулемета. Друг-югослав смеялся: жаден сержант до крупного оружия, то миномет таскает, то пулемет крутит, того и гляди пристроится из башенного орудия палить. Ну, Сречко пусть ржет, он-то, при всей своей сербской храбрости, на плацдармы с одной саперкой в зубах не высаживался. Опыт заставляет ценить любое оружие – мало ли как ситуация повернется.

Трофейный миномет плыл с командированными. Старший лейтенант Земляков особого восторга по поводу усиления вооружения группы не испытывал, тоже высказался насчет того, что фрицевское орудие не особо надежно, мины чересчур чуткие, легко могут рвануть в стволе или руках. Высказалось опергруппой и предложение фашистское железо и мины одним разом утопить в Дунае. Хотя, с другой стороны, раз уж есть миномет, то выкидывать оружие как-то предосудительно. Пусть пока прокатится.

Миномет Тимофей испытал. Сречко подсказал, как и что: у них в отряде трофейные 5-сантиметровые вполне использовались. Результат испытаний оказался удовлетворительный. Стреляли по лощине, пыль разрывов наглядно указывала попадания. Таблиц и прочих научных наставлений фрицы не оставили, но и так прилично учившемуся в советской школе человеку вполне понятно. Нажал защелку, сдвинул втулку – это грубое наведение. Поточнее вертикаль ловишь, уже подкручивая муфту на станине. Горизонтальная наводка еще проще: рукоять на опорной плите да две фиговины для окончательного подкручивания-наведения. Мину в ствол, на рычаг спуска нажать.

Наверное, так для новичка даже поудобнее, чем в наших «самоварах», откуда мины сами собой вылетают, как только в ствол опустишь. В общем, устройство немецкое, но не очень-то заумное. Опыт в эксплуатации нужен, это верно. Тимофей шестую мину положил точно куда метил. Нет, вполне может пригодиться дармовая артиллерия, чего ее сразу топить-то?

Миномет, часть груза и сопровождающие неспешно путешествовали на катере, поскольку Земляков на «додже» укатил в штаб армии сдавать пленного парашютиста и решать неотложные вопросы по координации действий группы. Для охраны машины и командира достаточно было бдительного сержанта Торчка, да и облегчить «додж» требовалось. Имелись планы у товарища Землякова выбить у командования отдельного радиста для опергруппы. Ибо, судя по всему, предстояло контрразведчикам идти в город Белград, и, возможно, еще до начала его штурма. Без постоянной связи с передовыми частями в такой ситуации действовать не очень удобно.

Кое-что нужное паршивец-парашютист все же сказал – беседовал Земляков с пленным долго, конспектировал и переспрашивал. Надо думать, в штабе армии, а то и в самой Москве эсэсовца до конца наизнанку вывернут. Но, как уже давно понял сержант Лавренко, сведения к начальству стекаются из самых разных источников. Где-то там, наверху, их собирают воедино, систематизируют, осмысливают и намечают опергруппам новую цель. Далеко не все детали сержантам положено знать: от переизбытка информации намного лучше ловить врага не станешь.

Вот и в Прахово гораздо больше пользы принесли сведения, что успели записать техники группы. Такая уж служба в СМЕРШ – иной раз ценнее тетрадный лист, выковырянный из пыли и грязи, чем язык, взятый в рукопашной. Но и язык нужен, куда без него. Понятно, что-то успел рассказать и раненый старший лейтенант Бушуев. Оказалось, жив, выходят в госпитале, поставят на ноги, хотя ранение тяжелое. Все ж столичные госпитали – это не санбат прифронтовой. Наверняка сплошь профессора и новейшие способы лечения.

В том, что начальство в самой Москве сидит и нити операций в руках держит, Тимофей не сомневался. Вот Земляков прибыл – весь полевой, непарадный, но что-то столичное все равно в нем оставалось. Даже духами чуть-чуть попахивал – дамскими, конечно. Женатый человек, между командировками успевает домой заскочить. Вот тут чуть завидно.

Имелось у сержанта Лавренко некоторое непонимание деталей работы вышестоящего управления СМЕРШ, но задумываться об этом не имело смысла. Секретность есть секретность. Да и думалось в основном не о том. О Стефэ думал. Должно уже там случиться. Сосчитать трудно, но должно. Но почты все нет, и непонятно, когда будет. Служба подвижная, это не на плацдарме месяцами сидеть. Вот черт, нервов уже не хватает…

Где-то, уже прорвав приграничную оборону фашистов, с боями пробивались через горы войска нашей 57-й армии и помогающий им югославский партизанский корпус. Рвались к реке Морава. Много севернее давили и грозили Белграду 10-й гвардейский стрелковый корпус и отдельные бригады НОАЮ. Немцы реагировать не успевали. Уже рассекли их силы быстрые советские танки и дерзко действующие партизаны. У фрицев оставались корпусные группы «Штеттнер» и «Шнекенбургер», пусть и разъединенные, но боеготовые, сдаваться они, конечно, не собирались. Но до Белграда оставалось полшага.