Мамалыжный десант - Валин Юрий Павлович

– Отож верно, – одобрил Торчок. – Ишь, идейный какой.

– То парашютисты. Отъявленные гады, – пояснил Сречко. – Дерутся насмерть. И как ты его свалил в одиночку, Тимотей?

– В лобовую и свалил, – проворчал сержант Лавренко, приседая и щупая ворот почти обеспамятевшего пленника. В вороте ничего не нащупывалось, но имело смысл срезать. На всякий случай.

– Отож повезло, что лоб такой. Бычий! – отметил Павло Захарович.

Пришли местные югославы от подпольщиков и городской администрации, стали решать, где хоронить погибших. Торчок сказал, что технический старшина СМЕРШ вместе с матросами будет лежать, дисциплина контрразведки и дружба между народами вполне такое дозволяют. В одном бою пали в борьбе с фашизмом.

Под шум беседы кто-то из югославов заехал пленному немцу по шее, пришлось ценную добычу защищать от неучтенного рукоприкладства. На дворе уже светало. Тела павших забрала городская повозка. Фрица оставили под охраной Сречко, а остатки группы пошли обыскивать трупы немцев – может, что-то нужное для дознания найдется.

Торчок мертвецов не боялся, выворачивал карманы, ссыпая мелочи в один сухарный мешок и передавая бумаги Тимофею. Собственно, бумаг было не так много, солдатских книжек фрицы не имели, только жетоны на шее да всякие немногочисленные личные памятные фото.

– Отож такая наша война, – рассуждал Торчок. – Город взяли – в пехоте ни единой потери, а мы в тылу шли – и вот… Правду наш партизан сказал – парашютники. Ишь как подобрались: командира ножом – и сразу в гранаты.

– И как он гадов подпустил? – сокрушался Тимофей.

– Так с ними вроде югослав шел. Вон тот, в кепке. Может, и хорват, бес их разберет, народностей – как на базаре. Этот заговорил издали, вполне мирно, подозрений не вызвал – оно и понятно, тут кто только не ходит, гражданское же место. Хотели отвлечь да тишком вплотную подрезать. – Торчок фыркнул. – Понятно, командир отбился, хотя и зацепили. Этих завалил, но их-то вон сколько. Между нами – не иначе как цельнонаправленно шли. Моряков этих зачищать.

– Очень может быть. Но я, Павло Захарович, лучше о тщательном обыске подумаю. А то слегка распирает на вопросы.

– Отож понимаю. Сдавись, Тиматей, держи язык на месте. Ответить-то я все одно не могу.

– Понимаю.

Тимофей достал штык и принялся осторожно расковыривать ворот комбинезона мертвого немца.

– А що там? – заинтересовался Торчок.

Тимофей показал ампулку-стекляшку.

– Отрава! – обеспокоился Павло Захарович. – Убирай ее осторожно, как бы не лопнула. Цианиды, они такие… вреднючие. Я-то думаю: что ты форму пленного уродуешь? Не иначе для снижения его форсу и фанаберии.

Пришлось распотрошить немецкий перевязочный пакет, завернуть ампулу и убрать в портсигар, так кстати оказавшийся в кармане у одного фрица. Прощупали всех немцев – ампулы зашиты у каждого. А у минометчика не было. Возможно, их с минометом в последний момент придали в усиление ряженой группе. Да, неслучайная диверсия случилась.

– Толковый из тебя контрразведчик получается, – вздохнул Торчок. – Отож талант, непонятно кем дарованный: от бога или от дьявола?

– Ты меня не подначивай, – запротестовал Тимофей. – Таланты мои скромные, но даны нашей страной, школой и советским городом Харьковом. И никакой мистики. Слушай, нужно у этих гадов нашивки спороть. Мы в них не понимаем, но, полагаю, найдутся знающие люди.

– То верно. Заодно и ботинки сымем. И редкостные, и добротные. У вот этого ганса почти и неношеные.

– У того, что с краю лежит, тоже неплохие. Всегда можно сменять на жратву у пехоты или горожан, мало ли сколько нам тут сидеть, – напомнил Тимофей. – И защиту с ног поснимаем, годная вещь.

Контрразведчики освободили тела от ненужной амуниции и обуви, подивились хитроумной защите колен: парашютисты надевали на колени округлые щитки из кожи и резины, видимо, оберегающие от ударов при прыжках.

Трофеи отнесли в машину. Тут Тимофей вспомнил, что еще одного не осмотрели – второй-то минометчик во дворе так и валяется. Двинул туда.

Знакомый дворик оказался многолюдным. Труп фрица мирные обыватели оттащили к стене и накрыли драным ковром, а вот миномет тронуть опасались. Орудие зловещего ночного обстрела так и стояло, похожее на короткую ядовитую жабу, окруженную распахнутыми лотками с минами.

Тимофей объяснил, что немедля ничего тут не взорвется, закрыл ополовиненный лоток – мины, рыжеватые, миниатюрные, лежали в нем аккуратненько, словно сардины в банке. Сержант Лавренко намекнул местным теткам, что сейчас можно не смотреть, обыскал тело. Никаких документов, из личного – только колода неприличных карт, яда в вороте нет. Столько мертвецов, а даже не поймешь, кто у них командиром был. Может, удрал их старший? Эх, криво все этой ночью пошло, совсем нехорошо. А стрелять в этого минометчика нужно было экономнее: не лицо, а жуть какая-то.

Карты Тимофей вручил местному дедку: пусть уничтожит или сменяет на что-то полезное. Сопровождаемый подростками, гордо несущими ящики-лотки с боезапасом, сержант Лавренко двинулся обратно. Миномет, не такой уж габаритный и снабженный ручкой для переноски, имел ощутимый вес[29]. Все-таки хитро продуманное оружие, пусть без колес и прочих лафетов.

– Отож чего ты припер?! – запротестовал Торчок. – Они через раз подрываются.

– Мы осторожно. А там пацаны, они-то точно учудят. Народ просил забрать от греха подальше.

Народная благодарность не заставила себя ждать – принесли блюдо с пирогами. Называлась выпечка смешно – «буреки», а на вкус была просто бесподобна. Тесто слоеное, похрустывающее, а начинка хочешь – с мясом, хочешь – с сыром, хочешь – с грушами.

– Расформируют нас, – сказал Тимофей, беря четвертый пирог.

– Отчего?! – запротестовал Сречко. – Мы немцев побили, пленного узяли.

– Ага, и все командование потеряли.

– Не разгонят, – сумрачно заверил Торчок. – Отож всех разгонять – никаких резервов не напасешься. Этих гадов в бутсах ночью наскочило щедро, а у нас все ж не полноценная рота при усилении из станковых. Так что укрепят нас, и дальше искать пойдем.

– Все же накажут. Тут, как назло, все специалисты и офицеры выбыли. А мы сидим, жрем, все целые. Ну, кроме головы у Тимки.

Норыч глянул на последний пирог.

– Доедай и на часы заступай, – сказал Торчок. – Потом я сменю. Ехать нам до приказа некуда, а хлопцам отдохнуть трэба. Которую ночь воевали.

Это было верно. Тимофей едва на ящиках в кузове вытянулся, так и в сон провалило.

* * *

День выдался мрачный, поскольку начался с похорон. Тимофею пришлось сказать прощальное надгробное слово от контрразведки, поскольку, как высказался Павло Захарович, «отож и кому еще?». Над могилой дали залп из личного оружия. От советских вооруженных сил представителей было немного, только от стрелков, что временно порт охраняли. Уходил фронт дальше, не задерживался. Но оставались местные подпольщики, собственно контрразведчики, так что и сказали все правильно, и громыхнули разными стволами едино. Место упокоения для погибших горожане выбрали отдельное: над рекой, на возвышенности. Обещали памятник очень быстро поставить.

– Отож судьба, – молвил Торчок, оглядываясь на берег с братской могилой. – Татарином был наш товарищ Мурзоев, а лег за Дунаем, рядом с сербом, болгарином и иным водным народом.

– Так уж получается. Европу нужно совместно отчищать, что и делаем. А место неплохое, открытое и широкое, – ответил Тимофей.

– Место да. Отож я не про само место, – пробормотал Павло Захарович.

Думать следовало не о печальных событиях, а о деле. Принялись обсуждать, откуда взялись парашютисты да кто их так точно навел. В обороне Прахово участвовали самые обычные фрицы, пехотные. Эсэсовцев, тем более парашютистов, не наблюдалось. Но откуда-то же они взялись?

Тимофей со Сречко сходили к местным подпольщикам, попросили разузнать: может, видел кто что той ночью? Не могли же немцы совсем уж незамеченными в город проскользнуть.