Рейтинговые книги
Читем онлайн Аргентинец - Эльвира Барякина

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 53 54 55 56 57 58 59 60 61 ... 129

— У революции отсутствует чувство юмора, — сказал он, вернувшись. — А это означает, что она дура.

На следующий день Борис Борисович отправился с жалобой по комиссариатам, в которых, кстати, заседают члены правления некогда славного Союза российских журналистов. Те только руками замахали: изыди, нечистая сила! Но Хитрук все-таки снова воскрес, получив разрешение на газету через подставных лиц.

— Страна жаждет настоящей прессы, и мы ее дадим! — заявил он.

Самая большая беда — у него не хватает средств. Благотворители, не видя ощутимых результатов, начинают ссылаться на трудные времена, реклама в газете запрещена, а продажи не окупают затрат. Божественная Дурга оказалась права: Россия куда больше нуждается в практических советах, нежели в критике Совета рабочих и солдатских депутатов.

Распространители газет — бывшие чиновники, потерявшие места во время великой забастовки, стоят на каждом углу и помимо печатных изданий продают революционные банты и самодельные зажигалки. Я посмотрел на ассортимент, поговорил с торговцами: для них невыгодно связываться с оппозиционными газетами — если издание закрывают, то милиция отбирает товар. Дохода с каких-нибудь «Анекдотов» или порнографических открыток гораздо больше, чем с творений Хитрука и его компании. В России пресса любого толка настолько дискредитировала себя, что ее покупают только преданные последователи. В большевистских газетах правды нет, а оппозиционная печать не может публиковать правду: во-первых, нет достоверных сведений — корреспондентские сети полностью уничтожены; а во-вторых, за правду можно угодить на Гороховую.

Пока большевики стесняются официально зажимать свободу слова и «буржуазные» издания прикрывают под предлогом, что в стране мало бумаги: мол, ее надо распределять в зависимости от того, чьи интересы представляет газета. Так как буржуазии мало, а рабочих много, то оппозицию надо лишить права высказываться. На уличных митингах то и дело появляются ораторы, заявляющие, что «в трудный для Родины час» нельзя критиковать правительство. Уж не знаю, кто они — нанятые агенты или болваны-добровольцы, которые считают, что «наше» по определению означает «правильное».

Хитрук негодует, переживает и пьет порошки от головной боли. Он уже не знает, как «будить народ»: что еще с ним надо сделать, чтобы тот пришел в себя и хотя бы попробовал защищаться?

Борис Борисович расспрашивал меня об аргентинской печати:

— Стало быть, ваш президент Иригошен гарантировал свободу прессы?

— Ну да. И первое, что сделала пресса, — начала его клевать.

— Вот бы нам таких политиков!

Я намекнул на то, что свобода прессы в Аргентине ограничена не законом, а волей влиятельных семей, которые владеют газетами, но было поздно: Хитрук уже решил, что рай на земле существует.

Он вынужден подчиняться большевикам: если газету окончательно прикроют, то без работы останутся два десятка человек. Кроме того, неуживчивый Борис Борисович может навлечь беду не только на себя: в его квартире то и дело ночуют скрывающиеся от милиции члены кадетской партии.

У меня стойкое ощущение, что даже Бог запутался в наших делах и подал в отставку: делайте что хотите. С упорством жука-скарабея я катаю навозный шарик из возможностей и денег — эдакий древнеегипетский символ солнца и жизни. Работаю у Хитрука внештатником. Все началось с того, что я предложил ему поместить на первой полосе мою статью с крупным заголовком: «Универсальные заменители колониальных товаров — чая, кофе и пр.», чтобы привлечь интерес к газете. Борис Борисович возмутился и сказал, что не станет менять направление с остросоциального на кухонное, но я убедил его, что трудно придумать более наглядную иллюстрацию к нынешним временам. Продажи сразу подскочили. Теперь у Хитрука распоряжения Совнаркома по левую сторону, а по правую — «Рожь и пшеница в зернах: что приготовить с использованием минимума дров?». Показательно и невинно — ни один цензор не придерется.

Помимо газет Хитрук издает мои воспоминания о босяцкой юности: рецепты тегеранских голодранцев, шанхайских кули и эмигрантов Буэнос-Айреса. Выходят они на прекрасной оберточной бумаге, без обложки, отлично продаются, и, по слухам, от которых млеет тщеславное сердце автора, мои брошюрки бережно хранят и передают от отца к сыну.

Целыми днями я сижу у Дурги в швейцарской и перевожу казенные чернила на бессмертную рукопись «Поваренная книга неунывающего интеллигента». Я расспрашиваю гостей Хитрука об их способах выживания; Дурга ставит условие посетителям домоуправления: справка в обмен на толковый рецепт. У меня набралось больше десятка различных способов приготовления селедки — без жиров и овощей.

Я диктую, Дурга печатает на машинке:

— Мучная каша. Залить кипятком полстакана ржаной муки и мешать, пока не разобьются комочки.

Расхлябанный «Ундервуд» гремит, на столе подскакивают скрепки и крышка от курильницы.

— А потом? — останавливается Дурга.

— Всё, каша готова.

— Может, сахарину еще?

— Буржуйка выискалась! Ржаная мука и так сладкая. Хотя соль не помешает.

Я хожу в Публичную библиотеку и извлекаю из пыльных томов сокровенные знания: «Полезные растения и грибы нашей губернии». Для бедных мы печатаем «Суррогатный хлеб и допустимые примеси в нем», для богатых — «Леденцы, помадки и сухаро-сахар». Моя гордость и отрада: «Способы домашней выгонки» — так целомудренно называется пособие по изготовлению самогонных аппаратов. На очереди двухтомник по двенадцать страниц на книжку: «Радости влюбленных» и «Средства предохранять себя от беременности».

В мае я официально превратился из принца в нищего: большевики выпустили декрет, отменяющий право наследования — папенькино имущество перешло в достояние республики. Но я все-таки являюсь владельцем маленькой коробки из-под конфет, внутри которой спрятаны гонорары, полученные от Хитрука. Я берегу ее как зеницу ока и ношу в нагрудном кармане, который застегивается аж на три крючка.

Я обедневший царь Кощей, я чахну над златом и все еще надеюсь унести свою Василису в тридевятое царство, где ее не достанет богатырь-народ, которому лишь бы украсть чужую жену. Он, бедняга, именно так понимает молодецкую удаль.

Телеграммы от граждан не принимаются — кабель занят правительственными сообщениями. Послать в Нижний Новгород гонца, чтобы разузнал, что там и как? Потратить на это драгоценные банкноты, пропахшие давно съеденным, дореволюционным шоколадом? Но я должен торопиться, должен достать украинские документы до того, как большевики опомнятся и прикроют эту лавочку.

1 ... 53 54 55 56 57 58 59 60 61 ... 129
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Аргентинец - Эльвира Барякина бесплатно.
Похожие на Аргентинец - Эльвира Барякина книги

Оставить комментарий