Пресс-папье - Стивен Фрай

Нет, казино никого не обманывают. В них нет магнитов под колесами рулетки, нет налитых свинцом игральных костей, нет крапленых карт. Всю необходимую работу проделывает за них математика. Правда, на американской рулетке, с горечью вынужден сообщить вам об этом, имеется не только ноль, но и двойной ноль, что более чем удваивает навар. Американцы, как нам известно из несчетных голливудских боевиков, любят «ходить по самому краю».

В данную минуту я с головой ушел во все эти глупости просто потому, что живу на юге Франции, на расстоянии всего лишь броска игральной кости от множества казино, каждое из которых более чем готово позволить мне доказать нерушимость законов теории вероятностей. И уже успел обсудить со многими крупье поразительное нахальство американцев с их двойными нулями.

Помнится, месяц назад, еще до первых боевых вылетов войны в Заливе, я увидел по телевизору немалое число уличных интервью с гражданами Америки. Почти все они высказывались в пользу силового нажима на Саддама. И одна из причин этого состояла в том, что они были уже «сыты по горло пинками, которые получает Америка». Всем, кроме американцев, причина эта покажется фантастической до крайности. Это американцы-то пинки получают? Спросите гражданина любой другой страны, какого он мнения о том, что самую мощную державу мира обратили во всемирного козла отпущения, что ее запугивают и вообще никакого прохода ей не дают, и гражданин этот, если выразиться на американский манер, «заржет как лошадь».

Мы и сами все это уже проходили. Начиная с первой Афганской войны и кончая Родезией, в одностороннем порядке провозгласившей свою независимость, британцы чувствовали, что малые страны обходятся с ними несправедливо. Чтобы увидеть это, достаточно почитать комментарии прессы времен войны с бурами или восстания сипаев. Такова обычная участь доминирующей в мире державы – она видит в себе Гулливера, волосы и пальцы которого пришпиливает к земле орда писклявых лилипутов. Сказанное ни в коей мере не означает, что я норовлю оправдать или осудить войну с Ираком, да и любую другую, нет, я просто пытаюсь понять точку зрения американцев. Им представляется, что мощь Америки и присущее ей чувство моральной ответственности обязывают их поддерживать в мире порядок, однако при всякой предпринимаемой ими попытке такого рода на них сыплются насмешки и клеветы.

В качестве доминирующей державы Америка привыкла ходить по самому краю, привыкла к двойному нулю, к колоссальному превосходству своих обычных вооруженных сил и к не имеющей себе равных ядерной мощи. Однако крайних ставок она никогда не делает. Использование ядерного оружия против неядерной державы было бы воспринято всеми как геноцид; сосредоточение всех обычных вооруженных сил Америки в одном месте было бы немыслимым чисто логически, да к тому же оставило бы опасные бреши в других частях света. В итоге хождение по краю оказывается невозможным, и американцам начинает казаться, что с ними очень нехорошо обошлись. Вдруг выясняется, что любой понтёр, у которого хватает фишек на то, чтобы он мог позволить себе крупно проигрывать при нескольких раскрутках колеса кряду, обретает, по всему судя, возможность сорвать банк. Шансы почти уравниваются, Америка лишается «навара». И начинает жаловаться, что ее пинают все кому не лень, а мир хохочет, услышав стенания великана, которого кто-то ущипнул за лодыжку. Ну уж в следующий-то раз, клянутся американцы, в следующий раз вы у нас тройной ноль получите – стратегическую оборонную инициативу, спутники с лазерным оружием, все, до чего мы сможем додуматься; в следующий раз никто нас пинать по заднице не посмеет.

Да, но «следующий раз» – это девиз безнадежно неудачливого игрока. Как обнаружил под конец фильма «Военные игры» отбившийся от рук компьютер, единственное, что ведет к победе, – это отказ от участия в игре. Возможно, американцы тоже додумаются до этого и в следующий раз предпочтут держать свои денежки при себе. И никто их за это не осудит.

А теперь я должен бежать – казино уже открывается, и мне страх как не терпится испытать новую систему. Если она сработает, князь Монако уже в конце этой недели будет мыть мою машину и говорить мне «сэр».

Патриотическое воззвание

За многие годы о патриотизме было сказано немало интересного и бодрящего. По-моему, Клемансо или кто-то очень на него похожий заметил, что патриот любит свою страну, а националист ненавидит все прочие. Ну и разумеется, следует воздать должное как доктору Джонсону, указавшему, что патриотизм есть последнее прибежище негодяя, так и поэту Роджеру Маккоху, высказавшему предположение, что у патриотов «не все дома».

Впрочем, возможно, самое причудливое, диковатое и злобное определение патриотизма получится вывести, установив, что такое непатриотичность. Кое-кто уверяет, хоть в это и трудно поверить, что журналисты и дикторы, употребляющие слова «британские войска» вместо слов «наши войска», ведут себя непатриотично.

Я безмерно люблю нашу страну, ее язык, пейзажи, эксцентричность, традиции, обычаи и людей. В конце концов, это моя родина. Я не могу с чистой совестью утверждать, что, доведись мне родиться югославом, я бы терзался отчаянием из-за того, что не появился на свет в Британии, – да и кто может? Однако я искренне люблю мою родину, что, собственно, и означает – быть патриотом. А особенно нравится мне в Британии свобода выражения мыслей и взглядов, которую она предоставляет своим гражданам. И потому я с тревогой замечаю, что в последнее время в нашу общественную жизнь начала прокрадываться странная и неприятная ересь. Ересь, приобретшая форму умонелепой веры в то, что любое публичное использование свободы слова автоматически приравнивается к злоупотреблению ею.

Когда протестовавшие против чего-либо люди разбивали палаточный лагерь на Гринэм-Коммон, от наших политиков и предвзятых обозревателей нередко приходилось слышать, что «в России им такого не позволили бы». Это же мудрое замечание высказывалось и по поводу тех, кто выходил в начале нынешнего месяца на демонстрации протеста против войны в Заливе. Что бы ни думали мы о конфликте, граждане Британии имеют право мирно собираться для того, чтобы выразить свое несогласие и озабоченность. И тем не менее нам предъявляли все тот же визгливый довод: «В Ираке вам, знаете ли, такого не позволили бы». Услышав это, демонстрантам надлежало, по-видимому, преклонить колени, возблагодарить Господа, сотворившего их англичанами, и поклясться, что впредь они никакого несогласия с правительством (что бы оно себе ни позволяло) выражать не станут. Использование свободы слова воспринимается как злоупотребление, однако свобода слова, если таковое понятие вообще что-нибудь да значит, должна вроде бы быть безоговорочной, разве не так?

«Мы все согласны с тем, что для победы революции интересы Государства необходимо поставить выше интересов личности, – так говорили сталинисты. – Стало быть, правильно все, что идет Государству во благо. И стало быть, каждый, кто сомневается в Государстве, автоматически не прав. А это значит, что тебя следует расстрелять». Логика жутковатая, и будет просто-напросто позором, если нечто схожее с ней начнет набирать силу и у нас, пусть оно и окажется куда более веселым и британским и куда менее драконовским.

«Мы все согласны с тем, что Британия – страна изумительная, обладающая такими достижениями, как свобода слова и правовая система. И каждый, кто начинает жаловаться на ошибки или пустячные заблуждения правительства, оказывает плохую услугу доброму имени Британии. Правительства у нас избираются демократическим путем, поэтому всякий, кто спорит с правительством, спорит с народом. Стало быть, эти люди – противники демократии, подстрекатели и подрывные элементы. А это значит, что их следует окоротить или просто заткнуть им рты».

Если вы любите кого-то – сына или дочь, например, – вы не закрываете глаза на их недостатки, не затыкаете уши, когда дети ваши подают повод для критики, которая может принимать вид школьных характеристик, жалоб соседей или свидетельств ваших собственных глаз; вы ощущаете стыд и гнев и прилагаете все силы к тому, чтобы исправить их недостатки. Вам хочется, чтобы ваши дети выросли хорошими людьми, людьми, с которыми приятно иметь дело. Так давайте относиться подобным же образом и к нашей стране. Патриотизм, закрывающий глаза на недостатки и глухой к критике, это никакой не патриотизм.

Нам следует гордиться нашими демонстрантами. Мы не обязаны соглашаться с ними, однако наш долг состоит в том, чтобы представить им аргументы лучшие, нежели уверения в том, что им следует относиться к свободе слова как к большой привилегии и уже потому одному от использования ее отказаться. Наши солдаты, которыми мы также можем гордиться, участвуют сейчас не в джихаде во благо западного образа жизни, они не рвутся в бой с криками «Свобода!» на устах и рискуют своей жизнью не ради одних только добрых послушных британцев. И читать всякую чушь о «наших героических воинах, доблестно сокрушивших оборонительные сооружения сатанинского врага», они никакого желания не имеют. Вернувшись домой, они много чего расскажут нам как об уморительной некомпетентности и пыхтящих майорах, пытавшихся вытянуть из песка двухтонные грузовики с продуктами, так и об отваге и жертвенности. И я не могу даже представить себе, каким это образом мысль о том, что мы, желая показать, как мы поддерживаем наших солдат, погрязаем здесь, дома, в болоте цензуры и бессмысленной пропаганды, сможет укрепить их моральный дух.