Странный генерал - Олег Коряков

Разослав вокруг несколько охранно-разведывательных групп, Петр разместил бойцов на опушке леса и, стоя на взгорке, поджидал прибытия фургонов. Суматоха, исполненная радости встреч для одних и горечи разочарования для других, вновь разбередила его душу.

Сколько же кусков сердца у него вырвала война!.. Дмитрий, тот, что с малых лет был ближе брата, милый, родной Митьша. Комок подкатил к горлу Петра, и никак нельзя было его сглотнуть, будто он был из шерсти. Слезы вдруг полились из глаз, и, не вытирая лица, не в силах уже сдержаться, Петр плакал, стоя в темени на каменистом взгорке под мелким холодным дождем. Он еще раз прощался и с Дмитрием, и с теми, кто подарил ему дружбу на этой чужой, неприветной земле и кого убила война, – с Беллой, с Артуром Бозе, со старым Клаасом Вейденом и Секе… А где теперь Ян Коуперс, Губерт Терон, где милейший Иван Петерсон, где Марта?.. Острое ощущение одиночества и потерянности пронзило его. Петр вдруг почувствовал слабость, его передернуло от холода. Он вытер лицо и повел глазами окрест.

В сторонке неподалеку темнел неподвижный силуэт. Каамо. Вот единственный человек, преданный и родной, оставшийся рядом. Ему захотелось подойти и обнять парня, прижать его курчавую голову, сказать какие-то необычные, потрясающие благодарной лаской слова. Но слов вроде и не было. Это всегда так. Мы стесняемся их и в оправдание лепечем себе, что язык наш огрубел. Хороших чувств стыдимся, показываем лишь их изнанку…

Пришли фургоны, и длинный обоз потянулся по ночной дороге к Бронкхорсту. Вдруг вдали зачастили ружейные выстрелы. «Кстати брандвахты-то выставили», – подумалось Петру.

– Слушать команду! – протяжно и громко закричал он, и по растянувшейся колонне, повторяясь, покатилось: «Слушать команду!» – Всем оставаться на местах! Факелы потушить! Комманданта из Претории – ко мне!

Из тьмы приблизился к нему дородный, грузный бур на таком же дородном, крупном коне. Это был Ганс Диппенбек, командир преторийского коммандо.

– Сколько ваших людей здесь? Сколько оставлено на позициях вашего участка? – быстро спросил Петр.

Коммандант замялся:

– Кто ж его знает… Боюсь, все здесь. Такое дело – семьи…

– Так. – Петр соображал. – Видимо, это и нужно было англичанам. Судя по всему, они выходят как раз к вашим позициям. Собирайте своих людей – охрану обоза я обеспечу – и двигайтесь к верховьям Бронкхорста… Да, да! – нетерпеливо сказал он, видя, что Диппенбек хочет что-то возразить. – Именно к верховьям. С рассветом ударите им в тыл. А я со своими ребятами влеплю им с фланга. Мы отшвырнем их разом. Действуйте… Мемлинг, ко мне!

Он поставил Мемлинга с сотней конников для охраны обоза, а с остальными поскакал вперед, к брандвахтам.

Что ж, расчет англичан был верный. Перед ними стояла не регулярная армия, и известие о прибытии бурских семейств разом смахнуло всех бойцов с позиций преторийского коммандо. В бурском фронте образовалась изрядная брешь, и к ней противник с вечера начал подтягивать свои силы. Если бы не сторожевое охранение, выставленное Петром на Бронкхорсте, англичане подошли бы к опустевшим позициям вплотную и, заняв их, неотвратимо нависли над главным бурским лагерем.

Брандвахты сорвали план англичан. Но настоящий бой завязался уже на рассвете. Подоспели пушки, вызванные Петром, и англичанам пришлось солоно. А когда с тыла стеганули по ним пулевым ливнем разозленные преторийцы, ничего им не оставалось, кроме поспешного отступления. Они отошли на юг, и, будь у буров получше налажено взаимодействие, ударь по ним еще Христиан Бота, урон противника был бы куда более ощутим. Тогда, может, не скоро бы еще началось наступление англичан на восток…

Доложив командующему о ночных событиях, Петр вернулся в домик на окраине Бронкхорста усталый, но возбужденный. Хозяин возился во дворе с коровами. Морщинистое лицо его при виде Петра сморщилось еще больше – старик улыбался.

– Не браните меня, генерал, но в вашу комнату я впуштил одного человека.

– Какого еще человека? – беззаботно спросил Петр.

– Пошмотрите шами, генерал. Он говорит, что он ваш друг.

Каамо бросился в дом первым и радостно заорал оттуда:

– Пи-итер!

Петр вбежал за ним – и угодил в объятия Яна Коуперса.

– Ты? Ян, ты? – обалдело спрашивал Петр.

– Да я же, я! – почти кричал тот, безмерно довольный произведенным эффектом.

Он был все такой же – высокий, сухощавый, с небрежно и чуть высокомерно откинутой назад головой, все так же, казалось, пахло от него раздольем и ветром; только брови – возможно ли? – выгорели еще больше да шрам на левой щеке у губы почти совсем был не виден из-за давно не стриженной бороды.

– А Манг? – Каамо озирался. – Где Мангваэло, господин Коуперс?

Ян нахмурил белесые брови, щека его нервно дернулась – незнакомо и в то же время знакомо: это напомнило Петру кого-то, только он никак не мог понять кого.

– Манга больше нет, Каамо. Он попал к уланам. И Терона нет, – повернулся Ян к Петру. – Он пал в бою. Мы полумертвого вытащили его из пекла, но только на мучения – рана в живот, умер.

Все трое притихли. Вот сейчас Петр понял, что напомнил ему тик на лице Яна. Так же подергивалось веко у Терона. Петр смотрел на осунувшееся, заросшее лицо друга, видеть его было отрадно, и все же радость от встречи гасла, не успев вспыхнуть по-настоящему. Снова подступало горькое чувство одиночества и бессилия – свистели пули вокруг, и падали товарищи, и ни одна – хоть бы одна, проклятая! – пуля не брала его…

– Откуда ты теперь? – спросил Петр, сев наконец и стягивая мокрые сапоги.

– От Девета. Решил податься в родные края.

– Домой или воевать?

– Смешные задаешь вопросы… А поесть у вас что-нибудь найдется?

– Да хоть быка ради тебя забьем. Скажи-ка хозяину, Ка, пусть тряхнет запасами.

– Вот это дело! – улыбнулся Ян своей всегда чуть смущенной и ясной улыбкой. – А еще бы мне ножницы да бритву. Постригусь, побреюсь, поем – снова стану человеком.

За долгим, неторопливым завтраком разговорились о главном – о войне. Петра интересовали события на юге, в Оранжевой республике, интересовал Христиан Девет, о котором среди буров говорили восхищенно.

– Я его полюбил всей душой, – сказал Ян. – Умен, храбр, прост. Но, видишь ли, если говорить по чести, ему легче, чем Бота. Бота обложен со всех сторон, на него напирают, он вынужден только обороняться. А Девет – вольная птица, недаром зовут его неуловимым. Сегодня ударит здесь, завтра – там. Простор для маневра широчайший. Перед моим отъездом поговаривали о глубоком рейде в Капскую колонию. Только это будет ближе к лету – сейчас, сам понимаешь, туго с кормами для лошадей.

– Туго, туго, – покивал Петр, думая о другом; он встал и прошелся по комнате. – Так воевать нам дальше нельзя: прихлопнут, как в мышеловке, и раздавят.

– Ты скажи об этом не мне – своему главнокомандующему.

– Да, я буду с ним об этом говорить, – сказал Петр жестко.

ПЕТЛЯ ЗАТЯГИВАЕТСЯ

1

Бота отложил томик Клаузевица и длинными холеными пальцами – большим и указательным – сильно потер закрытые уставшие глаза. В последнее время свои свободные часы он нередко отдавал чтению книг по военному искусству. Но чем больше читал он их, тем больше укреплялся во мнении, что книги эти ему не помогут.

С самого начала войны бродили у Бота мысли о необходимости создания регулярной армии. Потом он понял, что это утопия. Народ, насчитывающий всего четыреста тысяч человек, не в состоянии содержать сильную армию. Он может лишь превратиться в нее сам: только ополчение, которое себя и снаряжает, и кормит, и одевает, под силу ему. Конечно, и при той военной организации, что сложилась у буров, не только возможны, но и требуемы усовершенствования. Однако указания на них надо искать не в книгах: сочинения военных специалистов вовсе не предусматривали «туземных» способов ведения войны.

Взять даже простейшую, поверхностную терминологию – название частей и соединений. Ее у буров просто не было. «Коммандо», по существу, означало даже не число – всегда разное – бойцов, а их принадлежность к одному округу, так же как и расплывчатое, неопределенное понятие «фельдкорнетство». Соединения более высокого порядка, подчинявшиеся генералам, вообще не имели названий. Да что названия! Они и форм-то определенных не имели и менялись по воле случая, завися от обстоятельств и личных качеств командиров.

Бота пытался, например, оперировать иногда таким термином, как «дивизия», но сам же первый понимал, насколько шатко и эфемерно это понятие в сложившихся условиях. Прежде всего это было соединение, так сказать, неведомого рода войск – и не конное, и не пехотное, а в то же время то и другое. Далее, вооружение его никогда не было постоянным, и количество артиллерийских орудий и их калибр, и число пулеметов и гранатометов могли колебаться в амплитуде весьма изрядной. И, наконец, самым разным могло быть в «дивизии» число людей. А все сочинения господ военных, все наставления и уставы опирались на точно расчисленные, кем-то когда-то выверенные цифры… Нет, сочинения сии были ему бесполезны.