Засечная черта - Иван Алексеев

— А прямо с челна, на плесе. Вы же знаете, наверное, что еще сто лет назад судовые рати новгородцев и псковичей били и немцев, и шведов на пограничной реке Нарове. Я сам видел во Пскове, в Ружейной палате, корабельные пищали, весом более пуда каждая.

Михась хотел добавить, что были те пищали казно-зарядными, но вовремя сдержался, ибо «скорострельные» орудия, заряжающиеся с казенной части, являлись величайшей военной и даже государственной тайной, а как и зачем дружинник с Губаном, оружейником тайного Лесного Стана, попал во Псков, в эту самую Ружейную палату, — совсем другая история...

И Михась, не вдаваясь в детали, лишь в общем виде кратко рассказал своим новым товарищам о десантных операциях русских ратей на северных реках и озерах.

— Так мы-то здесь все привыкли на суше биться, — с сомнением произнес Ерема.

— Не беда, если есть у нас пара-тройка дней в запасе, так я вас обучу! — уверенно заявил бывший лейтенант морской пехоты лучшего в мире английского военно-морского флота, подготовивший адмиралу Дрейку новый флагманский отряд после трагической гибели двух лучших рот на испанской бригантине-ловушке. — Если ты, Ерема, не возражаешь, то прямо сейчас собирай всех своих людей, и приступим к воинским корабельным упражнениям.

Ополченцы некоторое время возбужденно обсуждали неожиданное предложение поморского дружинника. Анюта, присоединившаяся к ним чуть позже, поскольку вначале зашла в горницу, отведенную ей по приказу Еремы, и наскоро привела себя в порядок, тихонько сидела за тем же столом, погруженная в свои мысли, и машинально глотала кашу и молоко, почти не ощущая их вкуса.

Сегодня, встретив Ерему, удалого красавца купца, девушка вдруг почувствовала, что он гораздо больше походил на витязя из ее снов, чем Михась, который к тому же не обращал на нее должного внимания. Нет, конечно, дружинник очень хорошо к ней относился, заботился, защищал, обучал, но Анюте хотелось совсем иного. Кроме того, в Михасе напрочь отсутствовал внешний блеск, стремление к уюту и устроенному быту, и Анюте — деревенской девушке, по-крестьянски основательной и склонной к добротности и обустроенности во всем, что ее окружало, эта черта характера дружинника была непонятна и даже огорчительна.

Люди, имевшие большой красивый дом, теплую удобную одежду и обувь из прочных, а стало быть, дорогих материалов, большое подворье с множеством хозяйственных построек, вызывают вполне понятное уважение со стороны окружающих. В особенности тех, кто сам занят материальным трудом и стремится, чтобы труд его давал как можно больше хороших вещей и продуктов. Другое дело, что зачастую богатеи, например односельчанин Анюты Никифор, почему-то являются людьми мерзкими и недостойными, нарушающими все христианские заповеди.

Анюта одно время думала даже, что богатство развращает и является несовместимым с чистой душой и благородным сердцем. «Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому попасть в Царство Небесное». Чисто внешне толстопузые богатеи с красными, заплывшими жиром рожами, то есть все тот же Никифор и его дружки, вызывали в девушке сильное физическое отвращение. Но вот она увидела Ерему — богатого купца, красивого и статного, кстати, на голову выше Михася. Он не прятался трусливо, не откупался от воинской повинности, а, наоборот, отдавал все свои сбережения и готов был пожертвовать жизнью для защиты Родины от врагов. Он ласково улыбнулся Анюте, похвалил ее за смелость, привел в свой большой красивый дом, поселил в чистой светлой горнице вместе с кухаркой и прачкой. Девушке, выросшей в топящейся по-черному крестьянской избенке, такая роскошь прежде и не снилась. Мысли ее путались, она ощущала непривычное смутное беспокойство и даже, пожалуй, какую-то глухую тоску и отчаяние, немного похожее на то, которое охватило ее при встрече с прекрасной всадницей — невестой Михася.

Когда ополченцы встали из-за стола и направились на берег Оки, туда, где возле маленькой пристани стоял купеческий челн, Анюта впервые не последовала за Михасем, а осталась сидеть на лавке перед пустой миской, глядя куда-то в пространство. А Михась, как назло, даже, пожалуй, обрадовался тому, что девушка не пошла с ними. И лишь Ерема вновь улыбнулся Анюте, помахал рукой, предложил отдыхать до вечера, пока они не вернутся с реки и не сядут за трапезу.

Подошла кухарка, принялась убирать со стола. Анюта взялась ей помогать. Они перекинулись несколькими незначительными фразами, и девушка, решившись наконец, задала тот самый вопрос, который вот уже несколько часов вертелся у нее на языке:

— А где же сама хозяйка-то? Что ж она мужа своего не привечает?

— Какая хозяйка? — удивилась было кухарка, но тут же сообразила, о чем речь, и расплылась в доброй улыбке: — А-а, так ты про жену Еремея Васильевича спрашиваешь. Так он пока не женат. Но невеста у нас имеется. Купеческая дочка, из Рязани. Красавица писаная! Брови черные, щечки румяные, коса до самых пят, вся в шелках и бархате, соболях да жемчуге.

Сердце Анюты дернулась, провалилось куда-то в черную звенящую пустоту. Опять! Еще одна красавица в мехах и бархате, изнеженная и высокомерная, которая ее, Анюту, даже взглядом не удостоит при встрече. Ох, попадись ей эти кривляки на узкой дорожке, одна или обе сразу!

Анюта непроизвольно сжала кулаки, коротко дернула плечом, намечая стремительный и страшный боковой удар без замаха. Кухарка уставилась на нее с удивлением и некоторой опаской. Анюта, остановив кулак в вершке от стопки мисок, только что ею собранной и стоящей пока на столе, разжала пальцы, отряхнула ладони и произнесла как можно равнодушнее:

— Ладно, ты тут заканчивай сама, а я пойду на берег с Ереминой дружиной воинскими упражнениями заниматься.

— Да где ж это видано, чтобы девица с ополченцами ратному делу обучалась! — всплеснула руками кухарка.

Анюта взяла со стола простой кухонный нож, взвесила его на ладони, подбросила в воздух и, поймав за рукоятку, резко метнула на пять сажен в столб, поддерживающий навес. Нож с коротким звенящим стуком глубоко воткнулся в твердое дерево на уровне человеческой груди. Кухарка тихо ойкнула, уронила ложки.

— Так я уже кое-чему обучена, — усмехнулась Анюта.

Явный испуг кухарки доставил девушке какое-то новое, не испытанное прежде удовлетворение. Анюта снисходительно и свысока кивнула ей, почти как та разодетая всадница, и легким стремительным бегом, миновав калитку, в которую вышли ополченцы, пустилась вслед за ними по тропинке, ведущей на берег Оки.

Засека располагалась в глубине леса, в трех верстах от берега Оки. Позиция для полевого укрепления была исключительно удачной. Узкая дорога взбегала на невысокий холм, по обе стороны которого текли в Оку несколько ручьев с топкой поймой, сплошь покрытой непролазным ивняком. На склонах холма рос густой бор, вплотную подступавший к дороге. Лишь на вершине дорога выходила из лесу на небольшую поляну, поперек которой и была устроена засека: ров, вал, частокол. С левого и правого края полянки была вырублена под тупым углом широкая просека, призванная обезопасить укрепление от внезапной атаки с флангов через лес. Вряд ли ордынцы, плохо умевшие воевать пешими, осмелились бы на такую атаку, но береженого, как известно, и Бог бережет. Поэтому основной задачей отряда, занявшего засеку, было уничтожать огнем, а если понадобится — копьем и мечом, неприятеля, двигавшегося по этой узкой дороге, на которой колонне невозможно было развернуться больше чем по три коня в ряд.

И Разик, и Желток, да и каждый рядовой боец из десятка леших с первого взгляда оценили преимущества позиции, которую им предстояло оборонять. Здесь можно было успешно противостоять сколь угодно многочисленному неприятелю, лишь бы хватило пороху, чтобы валить шеренгу за шеренгой, загромождая лесную дорогу самой страшной из баррикад — трупами атакующих. А вот как раз его-то у леших было маловато.

Разгрузив подводы, любезно предоставленные в их распоряжение станичным старшиной, дружинники сердечно попрощались с пограничниками-возницами, тут же отправившимися в обратный путь. Разик приказал одному из бойцов занять наблюдательный пост на находившейся в тылу засеки высоченной сосне, на вершине которой была оборудована для этого специальная крытая площадка-насест. Остальные лешие принялись устанавливать на огневые позиции три древних орудия-тюфяка, случайно доставшихся им, и оборудовать свой нехитрый лагерь.

Вскоре убедившись, что все идет как надо и необходимые работы благополучно близятся к завершению, оба командира решили, что настала пора произвести рекогносцировку. Они вначале пешим порядком осмотрели фланги, убедившись в их естественной неприступности для внезапного обхода со стороны неприятеля, затем вернулись на засеку, сели на коней и легкой рысью направились по лесной дороге в сторону реки.