Легкой поступью безумия - Оля Виноградова

Чем воспользоваться мне? Я вытащила из тайника написанный своей рукой справочник и принялась листать его. В конечном итоге, после долгой борьбы с самой собой, я остановилась на парализующем средстве, кислоте и взрывчатке с наполнителем из крошеного стекла и ломаной стали. Я спустилась в подвал за кусачками, из комнаты служанок стащила набор иголок, у которых затем аккуратно откусила острия.

Мне нравится разбивать работу на этапы и не перемешивать их. Сперва подготовка, дальше волнующие, требующие сосредоточия, действия, проверка результата. К заходу солнца передо мной на столе разместились восемь шариков, упакованных в специальный пояс из двухслойного бархата. Одна ячейка для одной стекляшки.

Ужинала я в одиночестве: мать закрылась в мастерской и не отвечала на стук, отец пропадал на работе. Часы пробили восемь, когда допивала вторую чашку чая. Ноги отказывались возвращаться в комнату, где я все приготовила для ночной вылазки. Сердце отстукивало барабанную дробь, будто предвестницу похоронной. Я сидела за столом до последнего и встала тогда, когда медлить уже было нельзя…

ЧАСТЬ 2

Я поднялась в комнату, завернулась в плащ и вылезла в окно. Осторожно прокралась под освещенными окнами маминой мастерской. Пробежалась до калитки, сто метров вдоль улицы и позволила себе отдышаться, перейдя на шаг. Деревянный. Ломающийся на каждом движении. Отдающийся в мышцах колкой болью. Мне страстно хотелось повернуть назад. Спрятаться в комнате, закопавшись в одеяле. Сжавшись в комочек. Не желаю… Видеть. Слышать. Участвовать.

Мерзко. Быть заложником обстоятельств, которые нельзя перешагнуть. Отмахнуться, как от надоедливой мухи. И забыть. Нельзя… Кто решает, что можно, а что нет? Почему не я? Почему мои решения, кажущиеся верными, на самом деле оказываются не более чем самообманом? Больно наблюдать, как стены, которые считаешь незыблемыми, ломаются от легкого толчка извне, потому что для остального мира они картонные карты, и его обитателям ничего не стоит разрушить хрупкий домик. Ведь интересно наблюдать за обнаженной душой обитателя сломанного жилища, корчащейся от пронизывающего холода кладбищенского склепа какого-то детского восторга исходящего от наблюдателей.

Ты мне ответишь за это, Франц. Ответишь за убогий спектакль, устроенный в кафе. Подсунутое знание, которым я жаждала обладать в начале истории. За утраченное равновесие. За проданный по глупому любопытству покой. За боль в стиснутых челюстях: зубы стучали так, что норовили на куски раскрошиться. Не сейчас. Я сложу обиду и злость в сундучок. Закрою его на ключик и оставлю содержимое доходить до кондиции на солнышке. Дождусь подходящего момента и выплесну в лицо. Ты кровью рыдать будешь, мальчик…

Я подошла к поджидающему меня кэбу. Сунула в руку извозчику плату и назвала адрес, куда он должен меня доставить. Человек! В голове роится миллион мыслей. Они копошатся, подобно червям на свежем трупе. Наползают друг на друга, образуя конгломераты сжигающего разум беспокойства. Крутятся, вертятся, а потом распадаются на тонкие, стреляющие электрическими разрядами нити. Я дорого бы отдала за холодное спокойствие, так горячо любимое героинями женских романов, но никаких денег не хватить купить его тому, кто изначально склонен к сладости чистых взрывных эмоций.

Экипаж остановился. Я выглянула в маленькое окошко, убедилась в правильности пункта назначения и вышла. Километр до ворот университета преодолела пешком. Не быстро, но и не слишком медленно. В темноте, без людей, местность казалась зловещей. Воздух пах остывающими углями костров из прелой осенней листвы. Странный запах… Дурного предчувствия, сжимающего колючей еловой лапой сердце. Невидимые вороны дополняли антураж скрипучим карканьем. Грубые декорации в театре ужасов, но актеры в нем настоящие. Правда они не подозревают, что и убийства исполнителей запланированы тоже настоящие…

Франц поджидал меня на крыльце. Он стоял за колонной, подпирающей крышу здания. Невозмутимый. С саркастичной улыбкой на устах. Она не идет ему. Плохо сидит, словно штаны на размер меньше, жмущие в самых нежных местах. Того и гляди лицо племянника Клеймора пойдет уродливыми трещинами.

- Так и знал, что ты приедешь! - парень отбросил напускную вежливость, которую использовал при разговоре в кафе.

В темных впадинах глазниц влажно и жадно блестели его глаза, наполненные предвкушением. Я представила, как вцепляюсь в них и выковыриваю, а он кричит и падает на колени, прижимая ладони к лицу. Жестокое видение помогло мне успокоиться. Не сорваться. Не время предъявлять счет. Пусть по нему набегут проценты.

- Будем трепаться или ты отведешь меня на место? Учти, Франц, если ты обманул меня, то пожалеешь об этом. Я готова сорваться в любой момент, а о моих способностях разносить все вокруг ты прекрасно осведомлен. Так что на тихий вечер даже не рассчитывай, - предупредила я воспитанника Клеймора.

Чувствую, излишне. Но это его выражение лица… Я поспешно отвернулась и вонзила ногти в ладонь, чтобы справиться с желанием изуродовать до неузнаваемости бывшего друга.

Что там говорили врачи? Мне нельзя злиться? Жалко об этом не знает Франц, иначе он непременно бы промолчал и не стал втягивать меня в дурно пахнущую историю. Или стал? От его благородства остались одни воспоминания с того момента, как он поступил на службу к ищейкам. В той же помойке очутилась его честь.

Мой Бог-Человек! Мы так легко расстаемся с ценностями, которые имеют вес и значение… Пусть на словах… Но все же… Продаемся за финансовое благополучие. Еду, воду, домовладение, одежду… Люди так мелочны…

- Идем, - юноша спустился по лестнице, обнаружил, что я задумалась и оповестил о начале приключения.

Я догнала его и последовала за ним. Неясным силуэтом среди старых деревьев. Мы двигались осторожно. Стараясь не создавать лишнего шума. Каждый шорох, треск ломающейся под ногами палки казался мне оглушительным. Бил по позвоночнику и отзывался замершим дыханием в груди. Я вглядывалась в темноту, но не могла узнать окрестности: обладающие индивидуальностью днем деревья, ночью, будто нарочно, нацепили одинаковые одежды.

Мы пробирались через заросли минут пятнадцать. В конце пути замерли, спрятавшись за стволом огромного старого дуба. В прошлом году молния расколола его надвое, и теперь отмирающие упавшие ветви образовали естественное укрытие. В нем с десяток человек с комфортом поместится, не то что двое худых подростков. Я устроилась близко к бывшему другу, но так, чтобы не касаться его. Слишком противно.

Сразу за нашим укрытием начинался университетский стадион, используемый для тренировок на открытом воздухе в теплые месяцы. Ровный всесезонный газон не тронула осенняя слякоть. Он сохранил летнюю свежесть, накопленную под солнцем. Мягкую зелень травы лишь посеребрил иней заморозков. Она на вид выглядела хрустящей и колкой. Красивое оформление для смерти.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});