Очаровательная блудница - Сергей Алексеев

— Ежели не скажу? — Он соскочил с колодины и встал к сосне.

— Пытать буду!

— Ох, Стас, — горестно вздохнул огнепальный. — Да сможешь ли пытать-то? Да так, чтоб я признался? Стерпит ли душа?

Рассохин точно помнил, что не представлялся погорельцу, имени своего не называл и был уверен, что остается неузнанным. Христя воспользовался его замешательством и закрепил успех.

— Да я все про тебя знаю, Рассоха. Лета два уж присматриваю. Это ты ведь жирный песок-то нашел по Зорной речке?

— По какой Зорной?

— По той, где ныне прииск поставили.

— Я нашел! Ну и что?

— А то, Стас. Захотел бы, дак давно вас всех истребил, как рябков. И Репу, начальника твоего, и Галю, и Муху. Все ваши прозвища знаю. А тебя бы — дак в первую очередь стрелил. Хотел однажды, когда ты первый раз на Зорную речку залез. Уж и целил, да рука не поднялась на безрогого… Это ведь ты жир нашел. И ныне бочку откопал, с книгами деда моего. Думаю, сейчас-то подымется — стрелю. Но Прокошка не дал. Довольно, говорит, отроковицу отыму. Книги себе возьмешь, пускай ни с чем останется. И то верно, ему в сей час не до душеполезного чтения, а я холостой, так мне любо… Сколько ты у меня, паря, на мушке был — не сосчитать… А я к тебе первый раз попал, так стреляй. Оно, когда первый, легко, ежели сердце в ярости. А во другой раз дак совсем легко стрелишь. Много ты, Стас, горя нам принес. Дурной народ на Карагач привел, начальников жиром заманил. Теперь наши становища позорят, уходить надо, не дожидаясь. Мое вот ты уже нарушил, корову испугал…

Рассохин сел на колодину и, не в силах более сдерживаться, закашлялся до рвоты и слез. Когда же угомонил судорожное сотрясение организма и проморгался, Христя уже сидел под сосной и взирал с состраданием. Рогатина по-прежнему была у него за спиной, а ведь мог бы снять и запороть, пока Стас заходился от кашля.

Значит, не лукавил, говоря, что рука не поднялась…

— Ух, паря, худо дело, — проговорил он. — Грудь застудил, скоро легкими харкать станешь. Так и помереть недолго.

— Не пугай, — прохрипел Стас и встал, опираясь на винтовку. — Жить хочешь — показывай, где Прокошка.

Огнепальный привстал.

— Я бы и показал, да мне тебя не унести, паря…

— Сам пойду! Веди!

— А что вести? — вдруг воскликнул Христя и, сдернув Шапку, поклонился в сторону. — Вон племянник мой сам пожаловал, с молодой женой… Христос воскресе!

Рассохин оглянулся, и верно — по валежине от болота шел детина саженного роста, с рыжей бородой, за спиной у него рогатина, а с ним — Женя Семенова. За руки держатся, и отроковица улыбается счастливо, глядит на Прокошку снизу вверх, глаз не сводит. И одета в то же, в чем похитили — итэровская штормовка и брезентовые брюки с карманами-сумками, на голове же шляпка накомарника, и сетка от него приспущена, как вуаль…

Невеста!

— Женя?! — крикнул Стас. — Я здесь, Женя!

Должно быть, Христя все так подстроил, чтобы они встретились с Прокошкой и побарахтались! Потому что стоит и хитро улыбается, мерзавец…

— Я за тобой пришел! — Рассохин шагнул ей навстречу.

Но Прокошка молча сорвал с себя рогатину и наставил ему в грудь. Жало широкое, заточенное, блестит.

— Мы отроковицу добыли, — вместо него сказал Христя. — Теперь она Прокошке жена!

Лезвие уже в кожу впилось, грудь ожгло — кержаки это называли «вживить рогатину». Они так медведя брали: не кололи его, а лишь под шкуру всаживали наконечник, вживляли, упирая древко в землю, и зверь сам запарывался, пытаясь лапой достать охотника. Это чтобы на душу греха не брать…

Прокошка вживил рогатину, подпер ею и ждет. Если Стасу дернуться вперед, к отроковице, то как раз пика будет в солнечном сплетении.

— Не смей и шагу ступить! — еще и предупредил Христя. — Запорешься — на нас греха нет!

— Пусть сама скажет! — крикнул Рассохин. — Скажи, Женя, ты чья?

— Прости меня, Стас, — сказала отроковица и глаза опустила. — Я нашла своего мужчину. Ты ласковый, хороший, но слишком юный!

И ее вид кающейся Афродиты его обезоружил.

— Но ты же мне обещала!

— А ты бы смог подраться с богом и победить? Вот Прокопий одолел быка и взял меня. С ним хорошо, он любит и молчит.

— Думаешь, я не могу? — взъярился Стас. — Я тоже могу сразиться с быком! Сейчас пойду и найду сохатого!

— Знаю, ты смелый и отважный мужчина. Но это невозможно.

— Почему?

— Сейчас весна, и звери пугливые. — Женя говорила так, словно утешала дитя. — Ты же знаешь, к сохатому даже близко не подойти. Но придет осень, и тогда они превратятся во всесильных богов леса! И в каждом движущимся предмете станут видеть соперника. Если хочешь, подожди до осени!

— Ты же мне обещала, — вспомнил Рассохин. — Мы уйдем в лес, там поставим палатку…

Отроковица к нему приблизилась, прикрыла рот ладонью и заговорила шепотом, чтобы избранник ее, погорелец, не слышал:

— Обещала… И непременно исполню. Прямо сейчас, хочешь? — вдруг сдернула штормовку и оказалась голой до пояса.

— Но нас же видят! — сдавленно прошептал Стас. — Нельзя!

Она прильнула к его спине грудью, как тогда, и задышала в ухо:

— Возьми меня! Ну, не бойся… И никого не стесняйся…

— Я так не хочу! Я хочу, чтобы в тайном месте… Чтоб наперекор судьбе…

— Ты трус! — Женя встала перед ним и стала снимать брюки. — Ты погорельцев боишься? Они отвернутся…

— Так нельзя, — пьяно проговорил он. — Ты блудница! Ты мерзкая тварь!

И вскинул винтовку.

Женя отступила и засмеялась высокомерно, а Прокошка замычал, словно бык, затряс бородой.

— И верно, блудница! — определил Христя. — Каких свет не видывал! Ни стыда, ни совести! Вот мы и испытали, напустили морок, она и открыла нутро.

— Зачем ты живешь? — прохрипел Стас. — Чтоб мужиков с ума сводить? Ты самая настоящая стерва!

— Стреляй ее, коль блудница, — возле уха шепнул огнепальный. — Или штыком пырни!

— Да ты не сможешь, Стас! — надменно произнесла отроковица. — Чтобы драться с богом, требуется мужество! А ты еще…

Рассохин нажал спусковой крючок, и ее отбросило выстрелом к валежине, а иначе бы сразу рухнула на землю. Тут же зацепилась раскинутыми руками, обвисла и стала медленно подламываться.

— Сейчас упаду… Поддержи меня!

Он рванулся вперед, и рогатина с хрустом вошла ему в грудь.

— Совсем и не больно! — сказал с радостью. — Как под наркозом… А тебе больно?

В это время Женю заслонил широкой спиной Прокошка — подхватил на руки и куда-то понес. А рядом со Стасом крутился Христя.

— Ей тоже не больно, — бормотал. — Мертвым не больно, паря.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});