Формирование института государственной службы во Франции XIII–XV веков. - Сусанна Карленовна Цатурова

герцога Орлеанского Жана де Шар дона (488 ливров 8 су), от которых король его освободил[820].

В стремлении охранить «интересы короля» служители верховных ведомств посягали и на королевские прерогативы, например на исключительное право монарха миловать провинившегося. Так, генералы-мэтры Монетной палаты в Париже отказывались утверждать королевское письмо-помилование служителю означенной палаты в Дофинэ Милю Блонделе за его должностные проступки, и их в этом поддержал королевский адвокат Жан Жувенель, утверждавший, что эти проступки являются «преступлением против величия» и ущербом государству[821].

Посягательства короля на компетенцию верховных ведомств также воспринимались крайне враждебно. Когда Людовик XI решил самолично наказать взбунтовавшихся против сборщиков налога жителей области Ла Марш, канцлер отказался скрепить это письмо печатью, настаивая на разборе дела в Королевском совете. Однако Людовик XI в письме-приказе выразил намерение изъять это дело из ведения Большого совета и Парламента[822]. В другом случае — в деле епископа Анжера Жана де Бово, с согласия короля переданного на рассмотрение в папскую курию, вопреки «свободам церкви Франции» и компетенции суверенного суда королевства, — Людовик XI пишет два письма, канцлеру и президенту Парламента, запрещая им вмешиваться в этот процесс[823]. Как следствие глубокой приверженности Парламента принципам галликанизма, он всякий раз чинил препятствия раздаче бенефициев в обход короля, даже если тот об этом просил. Король приказал ведомству утвердить передачу папой приората Карренака королевскому фавориту Франсуа дю Брейлю, но суд возбудил процесс по иску его конкурента. Людовик XI требовал также прекратить судебное разбирательство по иску архиепископа Реймсского из-за епископской кафедры в Сен-Бриеке, дарованной Святым престолом[824].

Парламент всячески сопротивлялся изъятиям дел, даже если они передавались для рассмотрения в Королевский совет. В качестве яркого примера рассмотрим конфликт верховной курии с королем вокруг процесса над прево и городскими присяжными, с одной стороны, и подчиненными бальи в Турнэ — с другой. Вначале король написал письмо первому президенту Парламента Жану Дове и приказал переслать все материалы, собранные по этому делу, дабы лично его разобрать в Большом совете. Поддержку главы верховного суда король надеялся завоевать выражением личного доверия к нему[825]. Но это не помогло, и спустя месяц король вынужден был вновь обращаться в Парламент с требованием выполнить королевскую волю. На этот раз Людовик XI пишет несколько писем — вновь Жану Дове и Парламенту в целом — и прибегает к угрозам, поскольку дело о заурядном столкновении подданных с местными королевскими чиновниками имеет политический подтекст, ведь оно произошло в городе, находящемся во владениях грозного соперника короля Франции герцога Бургундского. Отсюда понятна и суть конфликта: Парламент намеревался рассудить дело по всей строгости закона, а король желал «проявлением милосердия» купить лояльность людей в стане своего врага. В итоге Парламент вынужден был подчиниться королевскому приказу, но его долгая оппозиция весьма красноречиво свидетельствует о нежелании верховного суда поступаться даже частью своих полномочий в пользу короны, хотя помимо посягательства на суверенитет короля, такое упорство служителей ставило Людовика XI в опасное положение[826]. Аналогичные действия Парламента, препятствовавшего отзыву дел в Королевский совет, в специально создаваемые комиссии или к самому королю, возникали неоднократно[827].

Хотя король был главой Парламента, как и всей администрации, и потому имел там право решающего голоса, но, судя по переписке Людовика XI с верховными ведомствами, они защищали свою компетенцию. Из текстов писем-обращений короля становится очевидно, что его просьбы ускорить решение дела не достигают желаемого эффекта, и король вынужден высказывать одну и ту же просьбу по несколько раз. Так, по поводу иска королевского советника сира д'Алегре к наследникам сеньора Могасконе ходатайство короля ускорить процесс повторяется несколько раз; точно так же неоднократно король вынужден был писать в пользу Пьера де Серизе в его деле против кардинала д'Эстутвиля; король просит быстрее рассмотреть дела Гийома Ле Ферона, зятя канцлера Бретани, трижды — дело своего племянника герцога де Жуайёза, дело дамы Пантьевр и сира д'Альбре, дело сира Бодвиля, маршала Бургундии, дело канцлера сира де Куртона, всякий раз выражая недовольство; та же участь постигла пожелание «бросить все другие дела и заняться делом церкви Сен-Мартен в Туре»; Людовику XI пришлось неоднократно упрашивать Парламент закончить побыстрее дело сеньора Тайльбурга, племянника короля, и виконта де Бросса вокруг сеньории Рей, но безрезультатно[828]. Наконец, независимая позиция ведомства граничит подчас с нелояльностью: такое обвинение бросил Людовик XI, когда в третий раз вынужден был просить верховный суд решить в пользу своего племянника сира де Шомона спор за земли в Бургундии[829].

Тон этих писем выдает раздражение короля независимым поведением чиновников. В этом контексте представляется знаменательным, что на закате жизни Людовик XI предпочитает простые ходатайства за того или иного участника процесса прежним раздраженным приказам, что в известной мере ставило эти просьбы в один ряд с аналогичными ходатайствами знати и влиятельных лиц королевства[830].

Анализ переписки Людовика XI позволяет заметить нарастание со второй половины XV в. напряженности в его взаимоотношениях с чиновниками, вызванной столкновением двух разных интерпретаций прерогатив короля. Причины этого конфликта лежат в объективной и субъективной плоскостях: усиление публично-правовых принципов властвования сформировало у чиновников претензию на статус хранителей «памяти государства» и законов королевства, защитников интересов короны от всех, в том числе и от конкретного короля. Однако при монархическом правлении, авторитарном по своей природе, такое поведение королевских служителей не могло не выглядеть скандальным и даже незаконным, поскольку посягало на королевский суверенитет.

С другой стороны, ни разу в исследуемый период под сомнение не был поставлен ни один так называемый ордонанс, т. е. обширное установление, касающееся той или иной административной службы, институтов власти в целом, регламентов корпораций, статутов «добрых городов» и т. д. Ведь такие указы писались при участии и с обсуждения членов Королевского совета и чиновников, нередко прямо ими самими. Проблемы же с прохождением возникали почти исключительно с частноправовыми по своему характеру актами короля: дарениями земель, списаниями долгов, помилованиями и т. д. Таким образом, оппозиция служителей верховных ведомств этим королевским указам диктовалась оформившимися представлениями о короле как об «управителе», но не собственнике прав и имущества короны Франции, которые чиновники считали себя уполномоченными защищать.

И тут хотелось бы обратить внимание на еще один фактор, ускользающий от внимания исследователей. Речь идет о ситуационном факторе и о психологических причинах, повлиявших на позицию королевских служителей ко второй половине XV в.[831] Дело в том, что к этому времени они уже более полувека функционировали в ситуации ослабления личного вмешательства короля в их работу. Сначала