За Москвою-рекой. Книга 1 - Варткес Тевекелян

— Попробую поговорить, но за успех не ручаюсь…

— Ведь я вас за горло не беру, выйдет — хорошо, не выйдет — ну что делать! На рожон не полезем, а попытаться стоит… Чтобы пятьдесят тысяч заработать, нужно два года спину гнуть, а тут — одним махом!

Батурин попрощался и ушел. И тягостное чувство беспокойства с новой силой охватило Юлия Борисовича. Но — пятьдесят тысяч!.. Пятьдесят тысяч! Слава богу, хлопотливый день кончен! Можно взять книгу, лечь в постель, благо завтра воскресенье и можно подольше поспать.

Слипались глаза, буквы на страницах книги прыгали. Пора спать. Юлий Борисович положил книгу на тумбочку, потушил свет, повернулся на бок и натянул на себя одеяло. Засыпая, он опять вспомнил о предложении Батурина. Почему не попытаться? В конце концов отделы капитального строительства и сбыта ни в какое соприкосновение друг с другом не входят. В случае осложнения нетрудно отойти в сторону. Начальник сбыта Голубков человек широких взглядов, он пойдет на это… «Нехорошо получилось с Ларисой, — подумал он, засыпая, — не натворила бы она глупостей».

4

Бессонница одолела Василия Петровича; ночи напролет лежал он, не смыкая глаз, ворочался с боку на бок, вздыхал и все думал, думал… Даже в короткие минуты, когда удавалось забыться, кошмары терзали его.

И что только не лезло в голову. Воспоминания детских лет. Институт, шумные вечеринки, веселые товарищи… Практическая работа и медленный, но неуклонный подъем по служебной лестнице… Очень многие завидуют ему: видное положение, квартира, машина, дача, достаток. Вероятно, никому и в голову не приходит, что Василию Петровичу Толстякову, умеющему держать себя на людях с таким достоинством, неведомы душевный покой, счастье. Всю жизнь он надеялся на что-то лучшее, тянулся к этому, а подлинного счастья, простого человеческого счастья, он так и не испытал! Да и есть ли оно, это счастье, на земле? Что оно такое? Мираж, фантазия поэтов и философов! Отними у человека возможность мечтать, отними надежду, пусть даже несбыточную, — и он зачахнет, умрет от тоски, руки на себя наложит! Много людей встречал он на своем веку, какие только люди не прошли у него перед глазами! Убежденные фанатики, люди необыкновенной честности, благородства и мелкие людишки, которые хитрят, ловчат, чего-то добиваются. А в конце концов и те и другие исчезают о лица земли или где-то бесславно прозябают!..

Около шести часов он встал, вышел на балкон. Светало. Заря окрасила небо в бледно-розовые тона. Улицы начали просыпаться. Бесшумно, с зажженными фарами, скользили троллейбусы, хозяйки, поеживаясь от утренней прохлады, с сумками в руках торопились на рынок. Над гладью Москвы-реки стлался туман. Легкий ветер, словно ласковая рука, коснулся горячего влажного лба Василия Петровича. По телу пробежал озноб. Усталость от бессонной ночи как рукой сияло.

Словно зачарованный смотрел он на восход солнца. Ширились, разгорались алые переливы, постепенно озаряя все небо.

Внезапно он почувствовал прилив сил. К черту мрачные мысли! Он еще многое может сделать, и его недруги увидят, на что он способен. Не так-то легко свалить его, опытного, побывавшего и не в таких переделках!

Под него подкапываются, — чтобы понять это, не нужно быть особенно проницательным. Имеется множество фактов, доказывающих это: недавно секретарь парткома министерства провел с ним так называемую товарищескую беседу. Мальчишка, без году неделя как в партии, а берется учить старших уму-разуму Вы, мол, игнорируете партийную организацию, плохо относитесь к молодым кадрам, слишком доверяете беспартийным специалистам с сомнительной репутацией. Намек касался Никонова. Никонов, действительно, мразь, но хитер, оборотист! Василий Петрович знает его лучше, чем другие: для Никонова нет на свете ничего святого, в случае чего не то что начальника, отца родного продаст, не задумается. Хорошо бы избавиться от него, но как?.. Не иначе, как эта змея Григорьева накапала… Держит же земля таких! Любит всюду нос совать, командует. Нет, шалишь, не на такого напала! Василий Петрович Толстяков сумеет постоять за себя!.. С Григорьевой рано или поздно расправится, она не фигура; с секретарем парткома тоже как-нибудь обойдется. Хуже обстоит дело с первым заместителем министра Акуловым. После заседания жюри по итогам соцсоревнования он как бы невзначай сказал: «По-моему, Власов толковый хозяин, энергичный, инициативный и очень не глуп. Зря вы его недолюбливаете, товарищ начальник главка, и держите в черном теле. Дайте ему возможность развернуться, показать себя». Как же, дай ему только возможность развернуться, он покажет себя!..

С Акуловым шутки плохи, — если он что-нибудь вобьет себе в голову, то разубедить его трудно. Упрямый человек, и в деле разбирается. Из низов вырос, многие годы работал на фабриках главным инженером, не чета бесхарактерному Вениамину Александровичу. Того легко обвести вокруг пальца…

И почему они так носятся с этим Власовым, словно с писаной торбой? Что они в нем нашли? Мелкий карьерист и больше ничего! Краснобай, стремящийся во что бы то ни стало выбиться в люди. Шалишь, брат, хозяйство вести — не речи произносить. Одной только работой карьеры не сделаешь. Тут требуется кое-что другое. Власов ловок, нужно ему отдать должное, умеет товар лицом показать и держать нос по ветру. Понимает, что всякие новаторы теперь в моде, ну и лезет туда же! Пусть, не жалко, — но надо всему знать меру. Нельзя всех считать дураками и только себя умником. Хочешь обратить на себя внимание, отличиться — пожалуйста, не возражаем, но будь покладистым, не мешай другим.

Нет, многоуважаемый товарищ Акулов, ошибаетесь, не на того коня ставите! Ваш Власов может переставлять оборудование, сумеет сконструировать новую тележку, даже машину пустяковую придумать, вроде узловязательной, но на больше его не хватит. Не Власов вытащил главк из глубокого прорыва и обеспечил выполнение плана из месяца в месяц, из квартала в квартал, а он, Василий Петрович Толстяков!..

Черт возьми! Неужели никогда не наступит такой день, когда можно будет работать спокойно, без лихорадки? Неужели нельзя обойтись без погонялки?

И тут же вдруг подумал: а что, собственно, случится, если не будет главка? Ничего, решительно ничего. В глубине души он сознавал, что главки давно изжили себя, превратились в ненужное промежуточное звено и что сам он сидит на пустом месте. Понимать-то понимал, а вот сказать об этом вслух…

Взять да написать министру! Так, мол, и так, не нужны никакие главки, и я не нужен. Предприятия отлично обойдутся без нас: ответственности станет больше — и работать начнут лучше!

Эта смелая мысль так понравилась Василию Петровичу, что он от удовольствия даже потер руки. Он представил себе удивленно вытянутые лица работников министерства — вот будет картина!

А что дальше? Допустим, прислушаются к твоему голосу, ликвидируют главк. Ты-то куда денешься? Пойти на фабрику и все начать сызнова? Нет, все, что угодно, только не это! Копаться в мелочах, изо дня в день думать о плане, лично отвечать за него и мечтать о будущем? Все это хорошо в молодости, когда тебе тридцать — тридцать пять лет и кажется, что впереди целая жизнь!

…Шум постепенно нарастал — огромный город пришел в движение. Забегали по широким улицам, залитым теперь солнечным светом, легковые автомашины, автобусы. В садике напротив дома появились ребятишки. По Москве-реке засновали речные трамваи. На водной станции спортсмены, опустив в воду байдарки, приступили к обычным тренировкам. Василий Петрович завидовал загорелым юношам и девушкам в майках. Будь на работе спокойно, он взял бы отпуск и поехал бы куда глаза глядят — в лес, к речке, пожил бы хоть месяц без забот и хлопот. Но разве можно позволить себе такую роскошь? Уедешь, а тут тебе такую свинью подложат, что потом и не опомнишься.

Так размышлял он в это светлое, солнечное утро; не отдавая себе отчета в том, что о чем бы он ни думал, он думал только о себе — о своем благополучии, о своем покое…

Глава восемнадцатая

1

Никитин, в белом халате похожий на врача, медленно помешивал стеклянной палочкой кипящую массу в алюминиевой кастрюле на электрической плите и рассказывал Власову о своей сестре.

Они были одни — работники лаборатории давно разошлись, Сергей взял отпуск для сдачи экзаменов.

— Сестренку мою словно подменили: часами вертится перед зеркалом, волосы завивает, наряжается, а главное — поет!.. Никогда не пела, а тут вдруг поет-заливается! В кухне обед готовит — поет, комнаты убирает — поет, даже когда читает или к сессии готовится — и то что-то мурлычет! Похорошела, не узнать. По вечерам то и дело на часы поглядывает и под всяким предлогом убегает из дому. Не влюбилась ли, думаю. Но в кого? На примете вроде подходящего нет. Возвращаюсь я как-то домой и глазам не верю — под нашим окном тень бродит. Сперва подумал, не вор ли, подхожу ближе, гляжу, — уж очень фигура знакомой показалась… Заметил меня — и скорее за угол… А недавно сижу поздно ночью возле окна, жду Наташу. Волнуюсь: не случилось ли чего? Смотрю — идет, да не одна, а с молодым человеком. Как бы вы думали, кто этот молодец, расшевеливший ее ледяное сердце? Леонид! Да, представьте себе, он!..