Замок на гиблом месте. Забавы Танатоса - Светлана Шиловская

Глава девятая, в которой страсти накаляются до предела

Спалось этой ночью мне крайне неспокойно! Снились то мертвая Анна Шмиль, в обнаженном теле которой с хитренькой ухмылочкой ковырялся окровавленными руками Михайло Яковлевич, то ее обезумевший отец, кидавшийся на меня с воплем «Это вы, вы погубили мою девочку!». Пытаясь отбиться от несчастного родителя, я все время отступал в какой-то темный коридор, без конца натыкаясь спиною на какие-то выступы… Сон этот так утомил меня, что пробудился я совершенно разбитым и с больною головой.

В окно, ослепляя, светило непривычно яркое солнце, будто и не было трехдневного потопа. Что за капризы природы! Распахнув створки и открыв балконную дверь, я с довольным видом потянулся, стряхивая с себя остатки ночного бреда, и, освежившись из рукомойника, принялся за утренний туалет. Настроение мое явно улучшалось. Верно, Юрлов уже отправил Силантия на станцию, стало быть, уже сегодня к вечеру, край — к завтрашнему утру, прибудет полиция, а там уж вскоре — прощай, Медынское!

Окончательно взбодрившись, я даже обратился к содержимому пыльного дядюшкиного графинчика, посмаковал вкус выдержанного коньяка и, крайне довольный, вышел к завтраку.

Позавтракать, однако, не довелось!

Едва спустившись, я застал странно безмолвных Аркадия Матвеевича с семейством, Силантия и остальных, включая старика Шмиля, возле приотворенных дверей комнаты Михайлы Яковлевича: вся порядком надоевшая мне группа с раскрытыми ртами и широко распахнутыми глазами взирала в глубь комнаты. Сердце мое екнуло, и, не поздоровавшись, я через головы заглянул внутрь.

Отставной следователь Юрлов лежал на скомканной простыне в окровавленном исподнем, на шее его зияла такая же рана, какую мне не так давно уже довелось видеть. По всему было ясно, что жизнь свою старик пытался яростно защищать, — об этом неумолимо свидетельствовали и отброшенное одеяло, и опрокинутый стул, и разбитый стакан, видимо, сметенный в пылу схватки с прикроватной тумбочки. Ужасно было выражение лица покойного: на нем отразилась такая невыносимая мука, что я явственно представил себе боль и страдания, испытываемые несчастным перед смертью. «Недолго уж осталось, хочется увидеть, прожить побольше…» — вспомнил я недавние его слова, заставившие меня сейчас искренне пожалеть этого неглупого, в чем-то даже симпатичного человека, так неловко и нелепо закончившего свой непростой, устланный отнюдь не лилиями путь… Почему на Руси исстари так повелось — люди умные и талантливые всегда уходят первыми, словно высвобождая место хитрованам, скотинам и бездарностям, вроде Скальцова и моего горячо любимого дядюшки, стоящего ныне немым истуканом и не знающего, что теперь предпринимать и как выпутываться из этой, ставшей уже практически безнадежной, истории.

— Пашенька, что же теперь будет? — глупо тараща глаза, вопросил меня Аркадий Матвеевич.

Пожав плечами, я, несколько нелюбезно, раздвинул напуганных обитателей Медынского и прошел в комнату. Не знаю, что там видят на месте преступления сыщики, но я, кроме уже отмеченного мною кавардака, ничего более узреть не смог. Осторожно заглянув за другую сторону кровати, я заметил краешек знакомой тетрадочки в сафьяновом переплете — она лежала под уроненным в пылу борьбы сюртуком убитого. Подняв дневник, я неторопливо пролистал его, убедившись, что Юрлов не лгал, вернее, лгал только вначале — содержимое, действительно, было густо испещрено виршами, писанными красивым, как и сама Анна Шмиль, убористым почерком.

— Что там? — жадно заглядывая мне через плечо, причмокнул от возбуждения Скальцов.

— Вам про то знать не положено! — окончательно решившись взять на себя все действия по выпутыванию из этой ситуации, чуть не прихлопнул я его тетрадочкой по выпуклому лбу — ей-богу, еле удержался!

— Покажите! — весьма настойчиво выдвинулся ко мне, заметно подрагивая ноздрями от бешенства, Кубацкий. Как, однако, они осмелели!

— А то — что? — с вызовом, пряча дневник в карман, спросил я.

— Не умничайте, Павел! — Кубацкий заиграл желваками. — Здесь затронута честь многих из нас, вам в этой игре не место. Отдайте дневник!

Почувствовав появление лидера, за его спиной немедленно встали Скальцов, дядюшка с Авдотьей Михайловной, видать, уже простившей ради фамильного достоинства непутевого муженька, и даже почему-то управляющий. Только отец Ксенофонт с Дашей безучастно наблюдали за невозможным еще несколько дней назад противостоянием. Совсем уж вдалеке возвышался ничего не понимающий Силантий.

— Господа, я не отдам вам дневника, заполучить его вы сможете, только уложив меня рядом с Михайлой Яковлевичем, — для кого-то из вас, впрочем, это стало уже привычным ремеслом! — Я, ощущая необычайный прилив смелости и решимости, потихоньку двигался к выходу, ловко обходя членов противоположной группировки.

— Зачем он тебе, Павел? — укоризненно протянул князь. — Отдай. Прошу тебя!

— Дядя, как же вы не понимаете? — потихоньку продолжая движение, я тянул время. — Кто-то обязан прервать этот порочный круг, иначе это никогда не закончится! Мы должны дать чертову телеграмму и дождаться окончания следствия…

— Это невозможно, Павел! — простонал Аркадий Матвеевич, безвольно всплеснув руками.

— А вы что предлагаете — закопать тела под березкой и разъехаться по домам как ни в чем не бывало? — искренне возмутился я.

— Я считаю, раз господин Юрлов нас… покинул, мы обязаны вначале выработать общую… точку зрения на все случившееся, а после уже вызывать полицию! — выкрикнул Скальдов, краснея от натуги лицом.

— Сдается мне, вы вчера вечером уже договорились! — прозрачно намекнул я на свою осведомленность о тайном свидании на веранде. — Один только вопрос — до чего?! Уж не это ли, — я кивнул на распластанное тело отставного следователя, — итог вашего сговора?

— Да как вы смеете? — совсем уж потерял над собою контроль Скальцов, налегая на меня пухлой грудью и брызгая во все стороны слюною. — Мальчишка!

Мигом смекнув, что ситуацию надобно немедленно переломить в свою пользу и тем самым отвлечь разъяренных заговорщиков, я с несказанным удовольствием залепил престарелому любителю клубнички пару увесистых пощечин. Ахнув, все разом отступили, оставив нас друг против друга. Сергей Диомидович, раскрыв рот, машинально потер побагровевшую щеку и, взяв себя в руки, прошипел:

— Дуэль! Немедленно!

— Сергей Диомидович, одумайся! — взревел Аркадий Матвеевич, кидаясь к Скальцову. — Павел, умоляю, прости его!

— Дядюшка, я уж делал этому господину предупреждение, — как можно вежливее, отвечал я, радуясь удавшейся задумке. — Увы, он пренебрег моими словами! Сейчас же, даже если Сергей Диомидович слезно упадет мне в ноги, чего, я думаю, он делать ни в коем разе не станет, я не смогу отказать себе в удовольствии продырявить его упрямый лоб. Это — дело моей чести! Быть оскорбленным дважды за пару дней — это, господа, уже слишком, даже по меркам того, с позволения сказать, общества, в котором сей господин воспитывался и возмужал! Кстати, Сергей Диомидович, какое оружие предпочитаете? Право выбора за вами! — я откровенно наслаждался своей победой. — Что же это будет? Попытаюсь отгадать… Чернильницы? Не хотелось бы, грязновато, я слишком чистоплотен для этого… Гусиные перья! Вот достойное оружие для судейской крысы! Нет? Боже, неужто вы хотите меня убить своей ядовитой слюною? Да, тут я, пожалуй, буду бессилен — плюетесь вы как верблюд!

— Замолчите! — прохрипел Скальцов, явно чувствуя, как почва уходит у него из-под ног, — он оказался на территории, которую не знал и не мог контролировать. Этот знаток девочек, крючкотворства, мздоимства и интриг едва ли не впервые в жизни допустил просчет, который запросто мог стоить ему жизни; — Мы будем стреляться!

— Как?! — притворно закатил я глаза, продолжая ломать комедию. — Неужели вы знаете, как обращаться с этой опасной штукой? А вы знаете, что ежели вы промажете — а вы непременно промажете! — я с превеликим наслаждением засажу пулю вам в брюхо, чтобы вы помучились подольше?

— Павел Владимирович! — строго нахмурясь, тронул меня за рукав Кубацкий. — Я попросил бы вас не переходить за те рамки, которые существуют даже в презираемом вами провинциальном обществе. Дуэль так дуэль, но оскорблять Сергея Диомидовича вам не дозволено. Выясняйте свои отношения как положено!

— Боже, как дуэль?! — бросилась ко мне Авдотья Михайловна, видимо, осознав, что вскоре Медынское вполне может пополниться еще одним трупом. — Павел, я запрещаю тебе, слышишь, запрещаю!

— Увы, тетушка, ничего уже не поправить! — деликатно отрывая ее руки от своей одежды, возразил я. — Да и Сергей Диомидович, как истинный патриций духа, не сможет переменить своего решения — тяжело на шестом десятке прослыть на всю губернию трусом… Ведь так, Сергей Диомидович?