Маленькая хозяйка Большого дома. Храм гордыни - Джек Лондон

Предпоследняя пара уже вошла в дом, музыка умолкла. Грэхем и Паола приостановились, и он хотел подать ей руку и повести ее, но она внезапным движением прижалась к нему. Из мужской осторожности он секунду колебался, но она, обвив его шею рукой, притянула его голову к себе и поцеловала его. Это была минутная вспышка страсти. В следующее мгновение они шли уже под руку, и Паола смеялась весело и непринужденно.

Дик ухватился за колонну и бессильно опустился на каменные плиты. Его душило; сердце, казалось, хотело выскочить. Он ловил воздух. А это проклятое сердце все поднималось и душило его; ему показалось, что он жует его зубами, глотает и, наконец, чувствует, как оно проходит обратно через горло вместе с живительным воздухом. Его знобило, он вдруг заметил, что покрылся холодным потом.

— Откуда это у Форрестов болезни сердца? — пробормотал он, все еще сидя на плитах, опираясь на колонну и платком обтирая мокрое лицо. Руки тряслись, его слегка тошнило; внутренне он весь еще вздрагивал. Если бы ее поцеловал Грэхем, это было бы еще не то, рассуждал он. А тут Паола сама поцеловала Грэхема. Это была любовь и страсть. Он видел, и вся картина снова загоралась у него перед глазами; и он чувствовал, как сердце в нем снова точно срывается с места, и его снова охватывает то же удушье. Огромным усилием воли он овладел собой и встал на ноги. «Клянусь Богом, оно было у меня во рту, и я жевал его зубами, да, жевал!»

Он вернулся через крытый двор обходным путем и, бодрясь, вошел в освещенную комнату с камерой в руках, совершенно не предвидя, как его встретят.

— Да что с вами? Привидение увидели? — первая воскликнула Льют.

— Уж не больны ли? Что случилось? — забросали его вопросами остальные.

— Да в чем же дело? — ничего не понимая, спросил он в свою очередь.

— Да ваше лицо, что это за выражение! — ужаснулась Эрнестина. — Что-то случилось, в чем дело?

Он оглянулся, соображая, что ответить, и не пропустил быстрого взгляда, брошенного Лотти Мэзон на Паолу и Грэхема, как не ускользнуло от его внимания и то, что Эрнестина заметила этот взгляд, и сама тоже глянула на них вслед за Лотти.

— Да, — соврал он, — плохие вести, только что получил телеграмму. Джереми Брэкстон умер. Он убит. Он попал в руки мексиканцев, пытаясь спастись от них в Аризоне.

— Брэкстон! — воскликнул Терренс. — Царство ему небесное, хороший был человек, — сказал Терренс, подхватив Дика под руку. — Пойдем, старина, вам надо подкрепиться, и я вам покажу, как это делается.

— Да нет, я ничего, — улыбнулся Дик, выпрямив плечи и выпятив грудь, как бы набираясь силы. — В первую минуту меня действительно пришибло. Я ни минуты не сомневался в том, что Джереми выпутается, а вот таки убили его, а с ним и двоих инженеров. Они было затеяли ужасную драку. Они стояли под прикрытием скалы и выдерживали натиск пятисот мексиканцев в течение суток. А мексиканцы на них бросили сверху динамит. Да что уж тут, всякая плоть есть трава, а прошлогодних трав не бывает. Что ж, пожалуй, Терренс, ваш совет дельный. Идем.

Но только они прошли несколько шагов, он обернулся и крикнул через плечо:

— Но только условие, чтоб это никому не испортило вечер. Я сию минутку вернусь и буду снимать. Ты, Эрнестина, всех размести да смотри, чтобы освещение было поярче.

Терренс открыл скрытый в стене на другом конце комнаты шкафчик и расставил рюмки, а Дик зажег стенную лампочку и рассмотрел свое лицо в небольшом зеркальце, вделанном с внутренней стороны в дверцу шкафчика.

— Ну, теперь все как следует, лицо обыкновенное, — заявил он.

— Да просто тень набежала и прошла, — согласился Терренс, наливая ему виски. — Не мудрено расстроиться, ведь, жаль старых друзей.

Они чокнулись и молча выпили.

— Ну-ка еще, — сказал Дик, протягивая руку.

— Скажите, когда довольно, — невозмутимо ответил ирландец, наблюдая, как виски поднимается в стакане.

Дик выждал, пока он не наполнится до половины.

Они снова чокнулись и снова выпили, глядя в глаза друг другу, и Дик в душе был благодарен Терренсу за ту беззаветную преданность, которую он прочел в его глазах.

Вернувшись к гостям, он увидел, что Эрнестина бойко рассаживает группу, украдкой пытаясь угадать по лицам Лотти, Паолы и Грэхема, что же происходит и что она почуяла. «Почему, — спрашивала она себя, — Лотти так быстро и пытливо взглянула на Грэхема и Паолу? А теперь и с Паолой творится что-то неладное. Она, видимо, чем-то озабочена, расстроена, и настолько сильно, что объяснить это одним известием о смерти Джереми Брэкстона нельзя». На лице Грэхема Эрнестина не могла прочесть ничего; он держался как всегда и немилосердно смешил мисс Максуэлл и миссис Уатсон.

Паола действительно была расстроена. Что же случилось в действительности? Почему Дик солгал, ведь он знал о смерти Джереми еще два дня тому назад! Никогда она не видела, чтобы чья-нибудь смерть на него так подействовала. Ей пришло в голову, что он мог выпить лишнее. За двенадцать лет их совместной жизни это случалось с ним несколько раз, но всегда с тем единственным результатом, что глаза его загорались особым блеском, язык развязывался, ему на ум приходили самые необыкновенные фантазии или он импровизировал новые песни. Уж не напился ли он с горя по Джереми в бильярдной комнате с твердоголовым Терренсом? Она как раз перед самым обедом застала там всю компанию в сборе. Об истинной причине происшедшей в нем перемены она совершенно не догадывалась хотя бы потому, что за ним не водилось привычки подсматривать.

Он подошел, громко смеясь какой-то шутке Терренса, и, знаком подозвав Грэхема, заставил Терренса повторить ее. Посмеявшись вместе с ними всласть, он приготовился снимать группу. Из камеры выскочила длинная-предлинная змея, и визг перепуганных дам несколько рассеял нависшее было над обществом мрачное настроение; оно перешло в необузданное веселье, когда Дик организовал великолепный турнир.

Суть заключалась в том, чтобы в течение пяти минут перенести со стула на стул, поставленных на расстоянии в общем двенадцати ярдов друг от друга, на столовом ноже наибольшее количество земляных орехов. Сначала он показал, как это делать, затем выбрал себе в партнеры Паолу, предложив всем посостязаться, включая Уикенберг и арбутусовую рощу. Заключались пари на множество коробок конфет; в конце концов выиграли все же они с Паолой против Грэхема и Эрнестины, оказавшихся лучшими после них игроками. Стали упрашивать Дика произнести речь на какую-нибудь тему, но победили другие, требовавшие от него песни о земляных орехах. Дик согласился и, отбивая такт на манер индейцев, не сгибая ног и прихлопывая по икрам, запел:

— Я — Дик Форрест, сын Счастливчика Ричарда, сына Джонатана Пуританина, сына Джона, морского разбойника, как и отец его Альберт, сын Мортимера, пирата, повешенного в цепях и умершего без отпущения грехов.

Я — последний из Форрестов, но первый из тех, кто носит земляные орехи. Ни один из моих предков не делал этого до меня. Я ношу орехи на ноже, на серебряном ноже. Орехами движет сам черт. Но я ношу орехи грациозно и быстро, и их очень много. Нет таких орехов, которых бы я не победил.

Орехи катятся. Орехи катятся. Как Атлас, поддерживающий земной шар, я не даю им падать. Не всякий человек может нести земляные орехи. Я одарен свыше. Я мастер этого искусства. Искусство это прекрасно. Орехи катятся, орехи катятся, а я вечно ношу их.

Аарон — философ, он не может носить орехи. Эрнестина — блондинка. Она не может носить орехи. Ивэн — спортсмен. Он роняет орехи. Паола — мой партнер, она играет с орехами. Только я — я, милостью Божьей и благодаря своему собственному разуму, только я ношу земляные орехи.

Когда кому-нибудь моя песнь надоест, пусть он бросит в меня чем-нибудь. Я горд, я неутомим, я могу петь до бесконечности. Я буду петь до бесконечности.

Здесь начинается песнь вторая. Когда я умру, похороните меня в яме с земляными орехами. Пока я жив…

Долгожданный ураган подушек прекратил его пение, но не укротил его буйного веселья: не прошло и минуты, как он уже сидел где-то в углу с Лотти Мэзон и Паолой, замышляя заговор против Терренса.

Вечер продолжался среди танцев, шуток и игр. В двенадцать часов подали ужин, и гости стали разъезжаться только в два часа утра. Пока они одевались, Паола предложила съездить на следующий день к реке Сакраменто осмотреть засеянное там рисом опытное рисовое поле, новую затею Дика.

— А я придумал другое, — вмешался Дик. — Знаешь пастбища в горах над Сайкаморой? Там за последние десять дней зарезаны три годовалки.

— Неужели пумы? — воскликнула Паола.

— Две, по меньшей мере. Забрели с севера, — пояснил он, обернувшись к Грэхему, — это и раньше бывало. Пять лет назад там убили троих. Мосс и Хартли будут нас там поджидать с собаками. Они выследили двух. Что скажете? Поедемте все. Сейчас же после второго завтрака.