Зачистка территории - Владимир Митрофанов

Марина бы очень удивилась, поскольку считала, что никаких особых отношений у нее с Шаховым нет, и никогда не было. А уж с кем, извините, ей спать, то это ее сугубо личное дело. Шахов попытался, было, забыть о ней вовсе, и ему сначала даже показалось, что это возможно. Он даже как-то однажды утром проснулся и подумал о ней равнодушно: "Я ее не люблю". И тут кстати или некстати подвернулась

Вера.

Познакомились они с ней тоже как-то совершенно случайно: Шахов никогда потом не мог вспомнить, откуда она вообще взялась. Ситуация в какой-то степени повторялась. Вера была художница, в разводе, у нее был ребенок пяти лет, который, точь-в-точь, как и у бывшей подруги Лизы, половину времени жил то у Вериных родителей, то у родителей бывшего мужа, то у самой Веры. Вера работала в каких-то художественных мастерских и вела очень поначалу удивившую Шахова богемную жизнь. И Шахов тоже постепенно погрузился в этот специфический мир художников, режиссеров и прочих людей от искусства, большей частью непризнанных. Люди из этого мира спали до обеда, и потом могли неутомимо пить и болтать всю ночь. В период жизни с Верой они с ней постоянно бывали на различных выставках, вернисажах, тусовках, в мастерских, в мансардах и еще Бог знает где, и везде пили, пили и пили. Запомнилось из того периода жизни типовая картинка: куда ни придешь – всюду стоит дым коромыслом, все курят и пьют. Впрочем, надо отдать им должное, некоторые художники, хоть и пьяные, хоть и со стаканом в руке, но работали, и неплохо, хотя тут же подвизались и какие-то тоже нетрезвые непризнанные художники, ни одной картины которых Шахов никогда не видел, и к которым относился с большим недоверием. Сам он со своим чиновничьим обликом на художника ну никак не походил, выглядел среди них поначалу как белая ворона, и ему по наущению Веры резко поменяли имидж: он стал теперь ходить в каких-то хламидах, а на голове у него был сделан чуть ли не ирокез. Правда, от татуировок, серег и колец Шахов отказался категорически и наотрез – не настолько был пьян. Еще врезалось в память из того начального периода знакомства с Верой как отдельные стоп-кадры: день рождения на даче у какого-то довольно известного художника; Аркадий только что вроде как прочно сидевший за столом, вдруг уже валяется в кустах возле дома; потом он – уже абсолютно голый – в постели с такой же голой Верой на чердаке этого же дома мучительно блюет в подставленный ею тазик, и так далее и тому подобное… Потом была Верина беременность, то ли фиктивная, то ли настоящая – он так и не понял – но в конечном итоге так и не состоявшаяся. Потом они поженились. Шахов хорошо помнил те первые ощущения, когда он съездил за своими вещами и уже ехал жить к Вере: он шел к станции метро, кто-то из знакомых встретил его и о чем-то спросил. Аркадий не смог ему ответить: слезы текли из его глаз, горло его было зажато спазмом.

С Верой они с полгода жили в коммунальной квартире, где обитали еще шесть семей, поэтому в туалет или в ванную было не так-то просто попасть. Впрочем, Вера с детства обитала в подобных местах и чувствовала себя в них как рыба в воде. Там всегда стояла жуткая вонь, чужие дети орали, ползали под ногами. Еще там была пожилая соседка, которая постоянно варила на кухне что-то вонюче-гадкое.

Своим исступленным видом она напоминала чокнутую старуху из рекламы сметаны "Домик в деревне". Многодетный сосед-прапорщик часами срал с книжкой, постоянно занимая туалет и расходуя в огромном количестве свою и чужую туалетную бумагу. В ванной было омерзительно грязно, к тому же постоянно кто-то мылся или стирал там белье. Куда ни сунься, всюду висели тазы, велосипеды и лыжи. Это было действительно ужасно, но Аркадий так же быстро забыл об этом, как только съехал оттуда.

Этому предшествовала масса событий. Однажды Вера уехала в Америку, в город Нью-Йорк – в гости к своей близкой подруге, тоже художнице, та звала ее будто бы подработать. Действительно, экономическая ситуация в то время была очень тяжелая. Шахов подрабатывал частным извозом, но денег иногда не хватало даже просто на нормальную еду. Вера уехала в Америку по гостевой визе сначала будто бы на месяц или чуть больше, оставив ребенка у своих родителей. Больше ее Шахов никогда не видел: ни через месяц, ни через полгода, ни через год она уже не вернулась. Письмо от нее было только одно – первое: "Доехала хорошо и т.п.". Шахов подозревал, что она звонит или пишет родителям, может быть, через кого-то, например, по электронной почте. Родители, однако, в этом не сознавались, но и не особо-то за нее и волновались

– значит, что-то знали. Это были пожилые и, в общем-то, тихие, хорошие и безвредные люди. Когда Шахов встречался с ними, он видел в их глазах тоску. Их так же, как и его, тяготила вся эта история, но они по своей родительской сути обязаны были поддерживать дочь.

Конечно же, они что-то знали про Веру, но Шахову не говорили – видно, она так наказывала. Просто сообщали, что с ней все в порядке.

Наконец Аркадий понял, что она решила там остаться навсегда. Может быть, и даже наверняка, кого-нибудь себе и завела – время прошло уже довольно много. Сказать, что Шахов по ней очень уж грустил, было бы неправдой, он даже обрадовался неожиданной свободе – ведь по сути, это была чужая ему женщина. Однако же в целом ситуация сложилась совершенно бредовая: официально он оставался женат. Его как-то спросили: "Аркадий, ты женат?" – "А я и сам не знаю", – ответил Шахов.

Марина в этот период жила с каким-то мужчиной, но потом они по неизвестным причинам разбежались, и она оказалась одна. Шахов каким-то образом об этом прознал, видно, подсознательно все-таки следил за ней, однажды пришел с цветами и подарками, и они снова стали встречаться. Возможно, это было обоюдной ошибкой, потому что время выбора для них уже прошло. Может быть, поэтому у них никак ничего и не получалось. Они не могли долгое время жить вместе: постоянно ссорились и то сходились, то расходились. Это было как затяжная война, с хитростями, обманами и прочим. Хотя закончить ее, казалось бы, было проще простого – лишь расстаться, но тоже было никак. Ко всему тому их совместной жизни препятствовала масса внешних обстоятельств, начиная с того, что у Марины была ближайшая подруга Лера (вот гадина!), которая постоянно ее подстрекала (Шахов однажды подслушал): "Зачем тебе этот козел дался! Не можешь, что ли, найти себе кого-нибудь получше? Посмотри на себя и посмотри на него!

Вы же абсолютно разные люди!"

Действительно, Марина с Аркадием были люди абсолютно разные. Она была красива, всегда со вкусом одевалась, и, напротив, Шахов внешне из себя ничего не представлял, а любая одежда на нем или висела, или была ему мала. Поразительно, но даже хорошие вещи, надетые на него, казались дурного качества.

К тому же, они с Мариной абсолютно различались по характерам.

Шахов был "жаворонок" – мог уснуть и в десять вечера, иногда даже и сидя. Нередко засыпал, ожидая ее, в постели, пока Марина бесконечно долго мылась в ванной. Была такая у нее дурная манера. "Чего ты там делаешь так долго!" – кричал Шахов, ждал-ждал с нетерпением и вдруг неожиданно засыпал – как терял сознание. И такое случалось. Походы в ночные клубы, которые она очень любила, для него были пыткой.

Однажды уже часа в три ночи при всей устрашающе громкой музыке, которая там гремела, он уснул на стуле и упал, треснувшись головой об пол. Зато утром он спать долго не мог, Марина же, бывало, дрыхла и до обеда. Шахов, впрочем, любил поприставать к ней именно по утру: она была такая теплая, сонная, любимая, поддатливая… Аркадий как тогда в Москве бросил, так больше и не курил, Марина же дымила еще со школы – с класса восьмого – по пачке в день. С другой стороны, она совершенно не переносила алкоголь, пила разве что хорошее красное вино, да и то чуть-чуть, пиво же – просто ненавидела, а

Шахов мог изредка хорошо выпить да и пиво любил. Еще из мелочей: например, он никогда не мог заставить себя раскачиваться под музыку вместе со всей толпой на концерте, или типа махать там поднятыми руками. Это его раздражало страшно. А Марину – нет. Напротив, она считала, что так значительно веселее.

Кроме того, Шахов совершенно искренне полагал, что его с детства ненавидят парикмахеры. И его прическа это подтверждала. Его также за что-то не любили цыганки-гадалки, лохотронщики, гипнотизеры и представители религиозных сект. Как-то на улице было сборище сектантов из Кореи (тоже вроде как христиане?), которые после всех речей, приплясываний и песнопений двинулись, было, для обнимания или братания прямо к зрителям, среди которых случайно оказались и

Аркадий с Мариной, проходившие мимо. Марина вроде как бы даже побраталась – чего тут такого? – они с кореянкой чуть ли не обнялись. А вот сектантка, которая, протянув руки, направлялась к

Шахову, вдруг, встретившись с ним глазами, остолбенела, а потом улизнула куда-то в сторону. Мормоны, встретив Шахова, просто переходили на другую сторону улицы. Что же касается гипнотизеров – тут все было просто: гипноз на Шахова никак не действовал.