Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть III. Вниз по кроличьей норе - Александр Фурман

Петрозаводск, без даты

Переписать готовые письма [зачеркнуто].Написать Маринке, Лариске [зачеркнуто], Таньке [зачеркнуто] и в Москву. Купить тетради, чернила и пр. – потомПродукты [зачеркнуто]Посуда [зачеркнуто]Помойное ведро [зачеркнуто]

ЗАРЯДКА!!! [зачеркнуто]

Среда – обед у Таньки к часу [зачеркнуто]Стирка и ногиРешить, как начать статью [зачеркнуто]Вопросы к анкете для директоров школПодумать о людяхЛюдка Лукашова [зачеркнуто]Посмотреть речь Брежнева.

Фурман – Нателле

26 февраля, Петрозаводск

Нателка, что с Вовкой?

Показалось сразу, как его увидел, что ему очень, очень плохо. Если давно с ним не говорила, постарайся выбраться из своих дел к нему и помочь. Только надо спешить – можно к Вовке опоздать. Наши с тобой сложности сейчас забудем. Вовка совсем один против непонятного ему. Я не лезу, он меня не подпускает. Ты уж сделай что-нибудь.

Если надо поговорить или так, я все время кручусь рядом. Не отпугни его, будь помягче. Ладно, сама знаешь. Подумай.

В. Наппу – Фурману

27 февраля, Москва

Временная инструкция Сандро Фуру, представляющему интересы Города на берегу большого озера.

Сандро Фур!

В стране багровых туч над Городом по-прежнему безоблачное небо. Поэтому тебе должно быть хорошо. Но тебе, судя по письму, плохо. Мой курьер брат Георгий постарается устно развеять твою тоску, а ты читай внимательно меня.

Твое серое вещество уже заприходовано в наших амбарах. Иного выхода у тебя уже нет – нужно строить и благоустраивать Город. Всякий листок, написанный или отпечатанный, немедленно поступит в канцелярию. Но вот что нужно понять: для того, чтобы мост имел хотя бы две точки опоры на земле неблагоустроенной, необходимо строить пусть очень корявые, но все-таки домики: только так приобретается навык. Я требую от тебя интенсивной мысли. Завтрашней почтой вышлешь мне обратно присланную книгу и сопроводительное письмо. Если ты уже читал ее – читай вновь. Сам поймешь, какие именно страницы.

Я буду на берегу в день рождения Антона Макаренко – он совпадает со свадьбой брата Георгия. Но уже до этого ты должен навести подробные справки о том, какие веснянки предполагаются в нынешнем году, кто их будет проводить. Начать знакомство с теми, кто их будет устраивать.

Идея моя проста и продуктивна:

(наркомат экономии распорядился печатать большинство материалов на обеих сторонах листа)

Любому сборовскому отряду нужно совсем немногое для того, чтобы остаться жить после сбора. Достаточно энтузиазма и постоянства хотя бы одного человека.

Изволь к 13 марта приготовить наметки пятилетнего плана развития своего будущего коллектива, его взаимоотношений с «Товарищем». Даже в случае невозможности осуществить все это в нынешнем пятилетии – такие документы не пропадают бесследно.

Требую ежедневно информировать меня открыткой (на домашний адрес) о всех предпринятых шагах. О настроении писать не нужно.

Небо – над головой!

Временно узурпировавший обязанности Мэра

Н. В.

Фурман – В. Наппу

29 февраля, Петрозаводск

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА

С 18/2-76 мною ежедневно посылаемы были письма хорошим людям и товарищам, временно впавшим в подпольномысленное, добробоязливое, одинокое состояние, – всего в кол-ве 17 (семнадцати), целью коих посланий являлось вовлечение обалдевших от неудач товарищей в первобытную бодрую жизнь с активно коммунистическим мировозделыванием. Каковая цель достигалась настойчивейшими требованиями сначала личного тепла (без чего движение моего паровоза возможно только назад), тормошением постоянного действия и неистовейшей искренностью и любовью. Следствием получения людьми этих писем оказывалось их активное желание встречи и бесед на личные и общественные (как результат выяснения личных вопросов) темы. За прошедшие ≈ 2 недели в Товарище наблюдается все возрастающее оживление и, по излюбленному выражению О. В. Мариничевой, «свет в глазах». Об одном же из вечеров Даниловым было сказано, что давно уже люди так открыто и громко (значит, хорошо) не пели. От писем ли и разговоров, от близости ли очередного сбора (правда, наверное, где-то посередине) – закручивается относительно много дел, мыслей и т. д. На «веснянке» я буду вторым комиссаром отряда. Сразу по получении плана сбора Вам будет отправлено донесение с возможными комментариями. Если Вы способны – посоветуйте мне что-нибудь о наиболее целесообразной системе ведения комиссарского дневника. Кроме того, прошу Вас со всей быстротой разузнать в отделе кадров о возможности получения моей трудовой книжки (без нее меня не берут на работу) и сообщить мне.

P.S. (для кого-нибудь) Встретил Надю.

Фурман – Наде

26 февраля, Петрозаводск

Столько во мне связано с Тобой.

Ведь те два раза, когда я приезжал сюда – осенью и зимой, – я все ехал к Тебе одной, как ни дорог для меня «Товарищ». Да так и не доехал…

Вчера я думал, что нам трудно будет снова увидеть друг друга, столько нового появилось в нас обоих, – а вернее – просто еще боялся Тебя и возвращения мыслей о Тебе, боялся – решил, что легче сначала написать. И не смог. Написал несколько слов и бросил. Понял, что все придумал о боязни, что мне нужно видеть Тебя рядом, когда я говорю с Тобой. Можно ли мне прийти, или где-то еще? Только ни в коем случае нам нельзя соврать друг другу…

Фурман – Марине Логиновой

29 февраля, Петрозаводск

«…До того уже успела привыкнуть ко всеобщей черствой бессовестности, что считает эту бессовестность в порядке вещей. И когда в поле у ночного костра попадаются ей два мужика, из которых один, благодушный старик, посмотрел на нее с состраданием, она изумлена своим внезапным открытием, что в мире существует доброта, и, не смея поверить себе, спрашивает у этих людей:

– Вы святые?

– Нет, мы из Фирсановки, – отвечают они».

К. Чуковский. «О Чехове»

«Современные драматурги начиняют свои пьесы исключительно ангелами, подлецами и шутами – пойди-ка найди сии элементы во всей России!.. Я хотел соригинальничать: не вывел ни одного злодея, ни одного ангела… никого не обвинил, никого не оправдал…»

Чехов

«На берегу стояло несколько верб, но тень от них падала не на землю, а на воду, где пропадала даром».

«Те, с кем я до 17 октября дружески и приятельски откровенничал, беспечно обедал, за кого ломал копья, – все эти имели странное выражение, ужасно странное».

Чехов после провала «Чайки»

«Шершавые впечатления», «гремучая девка», «мечтательный почерк»…

«Она окошкодохлилась».

«Не правда ли, я изменился? Пересобачился».

«Не преминул сморальничать».

«Прежние баре наполовину генералы были, а нынешние – сплошная мездрюшка».

Из Чехова

Фурман – Андрею Максимову

11 марта, Петрозаводск

…Не пойму почему, но я перестал писать письма. Это первое после, кажется, недельного перерыва.

На «среде» проводилось анкетирование по выявлению пяти наиболее уважаемых лидеров коллектива. Я дал оптимальный вариант тройки лидеров. Но меня самого в тройке не было. Это явилось ударом не по моему самолюбию (оскорбился я только на секунду – покраснев внутри от позора и слишком оживленно улыбаясь снаружи; эта секунда, я думаю, простительна и вызывает ласковую жалость и улыбку) – не по самолюбию, а по картине мира или по одному из ее этюдов. Какой, к черту, я комиссар, получается? Значит, Ольга была права, когда советовала держаться и казаться этаким странным парнишечкой, чудаком. Я тогда принял ее слова к сведению и, конечно, решил быть таким, какой я есть, все по-благородному. Но вот постепенно выясняется, что люди – люди! – меня воспринимают именно таким странненьким, с заскоками, бездельником в широком смысле слова. Я ох как намного переоценил свой авторитет. Люди не считают меня вожаком, хотя в себе я это почти всегда подразумевал. Почему это происходит, еще нужно разбираться. «Некий идеалист. Он сам нисколько не сомневался в том, что он реалист. Однако, думая так, он в конечном счете был идеалистом». Акутагава Рюноскэ.

…Итак, наступила пора, когда надо покидать обжитой дом Наппу и удаляться в неизвестном направлении. Парус, смерть, гавань, рифы… Наверное, в ближайшее время приеду в Москву. Шел в то место, где сейчас пишу, и впервые видел такое солнце. Обычно сквозь тучи оно неясное, бледное и тоскливое, унылое. А сегодня в серой пелене солнце было яркое, больного желтого цвета, маленькое и злое. Я шел по снегу гибким тигром, глухо рыкая про себя под недобрым солнцем, и, обгоняя на узкой тропке растрепанного мальчонку, громко щелкнул зубами, живо представив длинный прыжок и хруст сломанной шеи.