Маленький журавль из мертвой деревни - Янь Гэлин

Ну и характерец у Эрхая, думала Сяохуань. Это Дохэ передала ему такой характер от своего брата, отца или деда.

Вот Сяо Пэн вернется, и все наладится, утешал жену Чжан Цзянь. Сяо Пэна Эрхай послушает, ведь это он подарил Черныша.

Но не успел Сяо Пэн вернуться, как недобрые предчувствия Сяохуань сбылись: переменная дала о себе знать. Чжан Цзянь попал в беду. Грузил на кране стальной прокат, все шло как обычно, но вдруг кусок металла сорвался. Груз иногда отцеплялся с крюка и летел вниз, но случалось такое крайне редко. А тут прокат упал и насмерть придавил человека, и случилось это неслыханное ЧП в смену Чжан Цзяня, опытного и квалифицированного крановщика. Погибший был сварщиком четвертого разряда, он катил кислородный баллон для газовой резки, и звали его Ши Хуэйцай.

Вернувшись на завод и услышав, что груз с крана Чжан Цзяня насмерть придавил Сяо Ши, Сяо Пэн молча осел на свою дорожную сумку.

Происшествия на заводе не были редкостью, да и Чжан Цзянь объяснил все яснее некуда: Сяо Ши неожиданно выскочил из-за груды бракованных стальных болванок, что тут можно было сделать? Чжан Цзяня сняли с работ и отправили домой дожидаться разбирательства.

Сяо Пэну теперь казалось, что вся эта история превратилась в большое мутное болото: уже не доищешься, кто прав, а кто виноват. В деревне, стерпев пару крепких затрещин от отца, Сяо Пэн отнес прошение о разводе в районный суд. Женино круглое, как блюдо, лицо сделалось теперь худым и длинным, точно кочерга; услышав, что Сяо Пэн по-прежнему будет высылать ей деньги, ни фэнем меньше, она порыдала, но на развод согласилась. А свободному Сяо Пэну вдруг расхотелось лишать себя добытой с боем свободы и ввязываться в эту историю с Дохэ, Чжан Цзянем и Сяо Ши. Лучше пока обойти болото стороной.

Чжан Цзяня понизили на два разряда, и он вернулся на завод простым рабочим. Завидев его вдалеке, Сяо Пэн сворачивал и шел другой дорогой.

Как-то раз, выходя из бани, Сяо Пэн заметил в толпе работниц силуэт Дохэ. Эти работницы занимались резкой надписей для готовых изделий: сидели на улице под временным навесом и вырезали арабские цифры и иероглифы «Сделано в Китае», потом эти цифры и иероглифы приваривали к стальным болванкам, которые отправлялись во Вьетнам, Албанию или Африку.

Сяо Пэн пошел было к ней, но, сделав пару шагов, остановился. Слишком мутное оно, это болото, ступишь туда — а выберешься потом назад? Он развернулся и зашагал к холостяцкому общежитию: подождем, пока муть немного осядет.

В этот самый миг спину Тацуру обдало жаром — снова выпускают сталь! Ей никогда не надоедало смотреть на вечернюю выплавку. Тацуру остановилась и взглянула наверх: небо сделалось красно-золотым, казалось, воздух вокруг слегка подрагивает, словно от невидимой гигантской пульсации. Насмотревшись, Тацуру опустила уставшие глаза и пошла дальше. Любуясь выплавкой, она не заметила удаляющийся силуэт Сяо Пэна.

Чжан Цзяня понизили в разряде, и зарплата у него сократилась втрое, пришлось Тацуру выйти на временную работу, чтобы семья худо-бедно могла сводить концы с концами. Для резки иероглифов нужны были специальные знания, тут шумные кумушки не годились, теперь бок о бок с Тацуру работали молодые незамужние девушки, многие из них окончили среднюю школу — не то что соседки, с которыми она дробила руду, те целыми днями только и знали, что сводничать. Тацуру очень радовалась, что может побыть в тишине. Сядет вырезать один иероглиф, разогнет спину, глядь — а целого часа как не бывало. За день она должна была вырезать семь-восемь иероглифов или цифр. Временным работникам жалованье платили раз в неделю. Третья получка Тацуру оказалась на половину больше первой, ведь дневная норма у нее теперь повысилась до десяти с лишним иероглифов. Как в пору работы на каменоломне, она возвращалась домой, доставала из кармана спецовки деньги и протягивала Чжан Цзяню.

В день, когда на заводе случилось несчастье, Тацуру и Сяохуань сели топить печь. Сяохуань с печью управлялась всем на диво, за зиму огонь ни разу не гас. Тем же утром они встали, а печь потухла, хотя заложена была как следует. Накололи дров, подожгли старые газеты, но тут явился Чжан Цзянь, а с ним еще какой-то человек, лицо показалось Сяохуань знакомым, пригляделась — да это же тот самый дознаватель из отдела безопасности. Дознаватель коротко объяснил, что на заводе человека придавило грузом. Покалечило? Сильно зашибло? Насмерть…

Сяо Ши умер на месте. На белой брезентовой спецовке Чжан Цзяня осталась его кровь. Должно быть, подхватил Сяо Ши на руки, звал его.

Тацуру и Сяохуань смотрели, как дознаватель конвоирует Чжан Цзяня в большую комнату. Соседи, расталкивая друг друга локтями, толпились полукругом у входной двери. Дознаватель сказал Сяохуань и Тацуру, что их завод соревнуется с братским предприятием и сегодняшнее ЧП отнимет у завода много баллов, теперь соревнование ни за что не выиграть.

— Кто-нибудь видел, как эта штука свалилась? — спросила Сяохуань.

— Только Сяо Ши и сам мастер Чжан. В ночную смену людей на заводе мало.

Чжан Цзянь опустился на край кровати, ботинки из вывернутой кожи, испачканные пятнами крови и машинного масла, поставил один на другой. Тацуру запомнила, что, когда села его разувать, Чжан Цзянь дернулся всем телом, словно на его ноги кто-то набросился. Она опустилась на колени и терпеливо развязывала мертвые узлы на пропитавшихся кровью шнурках.

Перед уходом дознаватель что-то шепнул Сяохуань. Потом она передала его слова Тацуру: следи за настроением Чжан Цзяня и ни в коем случае не отпускай его на улицу одного.

Обед Чжан Цзянь проспал. Ужин тоже проспал. На второй день Сяохуань принесла в большую комнату миску каши и луковую лепешку, но Чжан Цзянь спал мертвым сном. Дети ходили, понурившись, а Черныш поджал хвост, свесил язык и тоже погрузился в семейный траур. Одноклассники рассказали близнецам, что их отец насмерть раздавил человека, а соседские дети добавили: погиб дядя Сяо Ши, частый гость в доме. Дахай отказывался ходить в школу: в классе с ним теперь никто не дружил. Было дело, у одного из ребят в школе отца посадили за изнасилование, того мальчика все одноклассники тоже обходили стороной.

К вечеру второго дня Чжан Цзянь встал с кровати и подозвал к себе Сяохуань и Тацуру. Сказал:

— Ничего, дети уже подросли.

У Сяохуань сначала покраснели глаза, а за ними нос. Тацуру пока не понимала, чем эти странные, бессмысленные слова ее так расстроили. Чжан Цзянь нагнулся, пошарил рукой под кроватью, перещупал там всю обувь и выудил из пары матерчатых туфель старенький шелковый кошелек, достал оттуда золотые серьги, золотой замочек и пачку денег.

— Отец с матерью детям отложили.

Старикам невесть как удалось сберечь для внучат две сотни юаней, утаив их от старшей невестки.

— За все годы такие серьезные ЧП случались на заводе раз или два, не больше. Будьте готовы.

Женщины смотрели, как их каменная стена, их опора рассыпается в прах.

— Сяохуань, на эти деньги откроешь швейную лавочку, ты шить мастерица…

Чжан Цзянь изо всех сил старался держаться как обычно: веки прикрыты, слова вяло скатываются с пересохших губ.

— Украшения отнесете в ломбард, — оседающая стена, Чжан Цзянь, давал женщинам последние указания. — Отыщите государственный ломбард. Это мамино приданое…

Старые грязные банкноты были перетянуты резинкой, словно скатка с одеялом за спиной у беженца-лилипута. Теперь эти деньги и золото — их стена и опора. Чжан Цзянь с трудом подыскивал слова, пытаясь мягко донести до женщин, что их ждет: семья может остаться без кормильца, дети — без отца.

— Приемник стал барахлить, купить бы запчасти, я вам его починю. Не то потом придется в ремонт нести, деньги потратите…

— Чего там чинить? Как-нибудь послушаем! — ответила Сяохуань. — А сломается — не беда, соседский послушаем. О чем тут тревожиться?

— И велосипед если привести в порядок, можно неплохо продать…

Сяохуань встала, разгладила складки на платье.