Поездка в Хиву - Фредерик Густав Барнаби

нашего маршрута мы увидели то, что казалось большим озером. Однако проводник объяснил это разливом Аму-Дарьи. У самой воды стояло несколько киргизских кибиток. Земля в этой местности обрабатывалась, и регион был богат как зерновыми, так и травами для скота.

Тут нам повстречалась небольшая группа хивинцев. Проводник мой приветствовал их традиционным «Салам алейкум», однако они не откликнулись. Их лидер по моему платью заключил, что я иностранец. Он пристально посмотрел на нас и узнал в проводнике того самого человека, который помогал русским во время их наступления на столицу хана. Хивинец остановил своего коня и крикнул проводнику:

– Опять ты! И снова с неверными собаками. Сам наверняка тоже стал неверным.

Подобное обращение сильно задело проводника, тщательно следившего за соблюдением всех магометанских ритуалов.

Разве не он ежедневно омывал себе ноги снегом предписанное количество раз, невзирая на угрозу обморожения, и разве не он однажды от этого пострадал?

Разве не он растирал себе руки снегом перед едой? И разве кто-нибудь видел, чтобы он запускал в общее блюдо левую руку?

Нет.

Это меня можно было назвать неверной собакой, что вполне подходило случаю. Разве не меня он видел в Казалинске поедающим колбасы, приготовленные из плоти нечистых животных? И разве не был котелок с консервированным мясом, которое я купил в Оренбурге и от которого он всегда отказывался, наполнен той же мерзостной смесью?

Такое оскорбление проводник вынести не мог и взялся изо всех сил тянуть из ножен заржавевший свой ятаган. Задача оказалась непосильной, поэтому он вскинул повыше плеть и ринулся осыпать мощными ударами новенькую каракулевую шапку, красовавшуюся на голове хивинца. Тот не стушевался и принялся колотить короткой палкой для верблюдов по красному халату проводника. Они здорово потрепали одежду друг друга, а хивинец к тому же схватился внезапно за полу вражеского халата и с треском ее оторвал. Звук рвущейся ткани взбесил моего подручного значительно более всего остального – вышепоименованный халат служил предметом его особенной гордости, и он с нетерпением ждал момента, когда сможет похвастаться им перед своим шурином в Календерхане.

Комбатанты вскоре запыхались от своих усилий. Спутники хивинца окружили проводника и начали угрожающе поигрывать кинжалами. Их было шестеро против нас двоих, так как мы опередили караван на несколько верст. Я вынул из кобуры револьвер, и действие это с моей стороны немедленно произвело желаемый эффект. Банда хивинцев увидела у меня в руке серьезное оружие, после чего им хватило сообразительности осознать его потенциальную мощь. Вся шайка подалась назад, и один из них положил нож на землю, сказав мне, насколько я понял, следующее:

– Пусть разберутся сами. Не вмешивайся в их дела.

На это мне было нечего возразить, но соперники, поняв, что остались один на один, не спешили вступать в схватку.

Проводник мой, уже с трудом переводивший дыхание, шумно высморкался в знак презрения к своему оппоненту и присел на корточки. Его враг решил не отставать, проделав ту же процедуру со своим носовым органом, и опустился на землю напротив него. Затем они приступили к словесной битве, в рамках которой репутация их родственников по женской линии подверглась разнообразным склонениям. Так продолжалось около пяти минут, после чего я утомился ожиданием, подошел к ним и сказал:

– Аман («мир»).

Затем, взяв их за кисти, я заставил противников пожать друг другу руки.

– Салам алейкум («мир тебе»), – наконец произнес проводник.

– Алейкум ассалам («и тебе мир»), – прозвучал ответ, и комбатанты разошлись.

Вскоре нам повстречалась группа мужчин и женщин, достававших заготовленную траву из глубокой расселины. Корма эти скосили еще осенью и держали в яме про запас; экстремальный холод или, быть может, отсутствие влажности в воздухе сохранили траву в той же свежей кондиции, в какой она была скошена.

Дорога утратила четкое направление, часто петляя, разворачиваясь по временам к северу и затем снова обращаясь на юг. Мы проезжали мимо глубоких провалов и расселин, возникших из-за обильных осадков в дождливое время года. Путешествовать по здешним местам после наступления ночи было бы крайне опасно, если бы не луна и звезды, заливавшие округу ярким светом.

Погонщик верблюдов наконец начал выздоравливать; лихорадка оставила его, но из-за слабости он все еще не мог сидеть на своем ослике. На нем ехал Назар, предоставив гигантского верблюда туркмену. Немного спустя мы подъехали к усыпальницам каких-то киргизов. Строения были возведены из просохшей на солнце глины и в высоту достигали тридцати, а то и сорока футов. В них хоронили людей побогаче, которые, подобно Аврааму и другим праотцам, кочевали с места на место со своими отарами и стадами, не упуская, впрочем, случая выбрать местечко и поставить на нем гробницу для своих бренных останков.

Так обычное человеческое тщеславие заставляет и нас возводить усыпальницы в память выдающихся персон, однако потомки очень скоро забывают даже имена почивших.

Сколько египтян знают, кто построил пирамиды и для кого они были сооружены? Каково число англичан, способных сказать, кому посвящены статуи в парках и на площадях Лондона? Киргизы победнее, как и собратья их в других странах, не удостаиваются подобного отношения к своим останкам – никакие колонны или могильные плиты не отмечают того места, где тела их обращаются в прах. «Оставь древо лежать там, где оно упало». Сия старинная поговорка уместна здесь как нельзя лучше: выкапывается яма, тело забрасывается несколькими лопатами песка, и этих степных скитальцев если и помнят какое-то время, то разве что по их коням и верблюдам.

Тем временем мы с проводником уехали далеко вперед от нашего каравана. Остановившись, мы твердо решили его дождаться. Здесь проходила граница хивинских земель. Трудно было предугадать, как примут нас местные жители.

Мы прилегли на обочине и почти сразу уснули. После нескольких дней непрерывного пути я так утомился, что постоянно засыпал в седле, судорожно хватаясь за переднюю луку, стоило коню подо мной свернуть в сторону и выбить меня из равновесия. Когда мы проснулись, проводник стал переживать, не прошел ли караван мимо нас в ночной темноте. Склонившись к земле, он тщательно изучил следы: одна из наших верблюдиц отличалась особой метой на заднем копыте, что в итоге позволило моему спутнику найти среди сотен других следов отпечаток ее ноги.

Киргизы обладают исключительным зрением, и мой проводник невооруженным глазом часто различал объекты, которые мне трудно было разглядеть даже в бинокль.

Равным образом меня восхищало его знание местной природы. Когда дорога по временам пропадала, он спешивался в поисках цветов или трав. Если таковые обнаруживались, он мог по их виду определить наше местонахождение.

Книгу Природы этот