Поездка в Хиву - Фредерик Густав Барнаби

Сам ящик содержал хозяйские ценности.

Рядом с огнем стояло большое курительное устройство из меди. Напоминало оно турецкий кальян, так как дым проходил через воду, налитую в емкость под чашкой для табака, однако вместо резинового шланга торчала деревянная трубка двух футов длиною с костяным мундштуком на конце. Табак сильно отличался от курительных смесей, пробованных мною в других странах. Он был так крепок, что двух или трех затяжек вполне доставало на то, чтобы ошеломить любого неподготовленного к подобному повороту курильщика.

Хозяин подвинул к себе кальян, сделал глубокую затяжку и примерно через полминуты откинулся на спину, явно находясь под воздействием своего табака. Позже мне рассказывали, что все местные, увлекающиеся подобным видом курения, подвержены заболеваниям сердца, и я своими глазами видел многочисленных жителей Хивы, заболевших из-за этой привычки.

Хозяин юрты уведомил нас о глубоких залежах снега в пустыне на нашем пути, проехать через которые будет очень непросто. На расспросы проводника о наличии туркменских банд в тех местах мы получили отрицательный ответ. В степи было относительно спокойно, однако никто не мог поручиться, что за последние несколько дней тот или иной разбойничий отряд не пересекал замерзшую Аму-Дарью.

Между русскими войсками и некоторыми из туркменских племен временами вспыхивают вооруженные конфликты, и первые в таких случаях безжалостно расстреливают вторых, стоит им поймать кого-нибудь из этих степных бедуинов. Там, где правит закон силы, многого можно добиться при помощи подобной репрессивной системы. Впрочем, все надо называть своими именами. Правильней будет сказать, что продвижение русских на Восток опирается скорее на виселицу и меч, нежели – христианство и Библию.

Тем временем проводник мой начал проявлять беспокойство и предложил вернуться в нашу кибитку, установленную минутах в десяти ходьбы от этого аула. Он тревожился, не приглашу ли я его соотечественников к нам на пир – с учетом того, что гостей угощают первыми, и того, что о прожорливости их он судил по своим собственным аппетитам, ему было страшновато остаться без угощения, на какое он с Назаром так долго рассчитывал. К этому моменту юная леди – недавний предмет моего восхищения – перерезала овце глотку, и немного спустя туша была доставлена к нам в лагерь, где очаровательная живодерка получила за свои старания шкуру и голову.

Мои спутники пребывали в своей стихии. Огромные куски полусырого мяса и жира стремительно поглощались ими, и пиршество продлилось несколько часов. Наконец естество их насытилось, дырки на ремнях, чтобы распускать их, закончились, и Назар, склонив свою голову к моей, громко рыгнул мне в лицо, каковой ритуал повторили также проводник и туркмен, но, к счастью для меня, на некотором расстоянии. Это было сделано, дабы почтить устроителя праздника и проявить глубокую благодарность. Сей неопрятный обычай и в самом деле настолько распространен в Средней Азии, что любой киргиз, не съевший вообще ничего в доме своего друга, выйдя от него, изо всех сил постарается погромче рыгнуть, чтобы прохожие могли сказать друг другу: «Смотрите, как его угостили! Как же он там наелся! Хозяин оказал ему большое почтение. Наверняка это важный человек!»

На рассвете мы вновь отправились в путь, двинувшись в сторону местечка, известного у киргизов под названием Берд-Казган, где, как нам сказали, имелся колодец с солоноватой водой. Наши верблюды и лошади не пили с тех пор, как мы вышли из Казалинска. Они утоляли жажду снегом, и, хотя киргизы не поят свои стада в зимние месяцы, оставляя их на собственное усмотрение, животные страдают весьма сильно, а когда они заняты тяжелыми работами, владелец все-таки должен поить их по меньшей мере один раз в четыре дня.

Курс наш теперь лежал почти прямо на юг. Иногда мы проезжали такие места, где ветер, обдувая сугробы, придавал им самые причудливые формы и очертания. Временами в туманной полумгле зарождающегося дня мне казалось, будто мы едем по бесконечному кладбищу, так как снежные наносы походили на могильные плиты или мраморные надгробия, и весь этот необозримый погост простирался до самого горизонта.

Однажды моя лошадь слегка споткнулась на ровном месте, и проводник тут же заметил:

– Совсем слабый конь. Видели бы вы лошадей моего шурина!

– Что ж, – ответствовал я, – Календерхана, конечно, нам не по пути, однако, чтобы тебя порадовать, я бы согласился поехать туда вместо Петро-Александровска.

– А что комендант скажет? – нахмурился проводник. – Он за такое выпороть может.

– Ну, это уже твое дело, не мое, – пожал я плечами. – А лошади, впрочем, и в Петро-Александровске хороши. Едем туда.

– Нет, – возразил проводник. – Мы поедем в Календерхану, а из аула – уже в русский форт. Крюк сделаем, конечно, но это ничего. Комендант не узнает, а вы себе купите лучшую в мире лошадь! На всех других смотреть будете насмехаясь, а люди скажут: «Вах, вах! Как же ему повезло!»

К этому времени мы опережали караван хивинца уже как минимум на двенадцать часов. Меня это устраивало, иначе внезапная перемена моего маршрута могла его удивить. Мы проехали урочище Уч-Уткул, отмеченное на карте Уайлда значительно позади нас, и вскоре потянулись барханы; по левую от меня руку ландшафт был, пожалуй, даже более холмистым, чем в направлении заката.

Мы приближались к поселению, известному у киргизов как Тан-Сулу, и путь наш лежал на юго-запад. До следующей остановки, запланированной в ауле Туз, оставалось сорок пять верст. Нас окружали бесчисленные овраги, а саксаула и другого кустарника становилось все меньше. Вся эта местность некогда лежала на дне древнего моря. По дороге часто попадались различные раковины и прочие останки морских ракообразных, а неподалеку от Туза мы проехали небольшое соленое озеро, лежавшее примерно в сотне ярдов к востоку от нашего пути и покрытое крепким льдом.

На здешнем языке Туз означает «соль» – песок вокруг озера действительно соленый. Чтобы удостовериться в этом, путешественнику достаточно сделать глоток местного чая, ибо даже аккуратно собранный снег содержит песок, и чем больше вы пьете – тем сильнее вас мучает жажда. По словам проводника, к западу лежали еще два гораздо более крупных соленых водоема, отделявшие нас от Аральского моря.

Глава XXVI

Туркмен на ослике – Яны-Дарья – Некогда плодородная страна – Безжизненная пустошь – Прадед хана – Английские и киргизские лошади – Русская кавалерия – Океан расплавленного золота – Серебряные острова – Камстакак – Пресный водоем – Снова признаки растительности – Сайгаки – Фазаны – Погонщик верблюдов заболел – Муллы – Экзорцизм – Неверная собака – Бой проводника с хивинцем – Револьвер иногда лучший миротворец – Хивинские методы