Блудное художество - Далия Трускиновская

– Кликни извандальщика…

Демка выхватил взглядом ярко-желтое пятно - широкий пояс поверх извозчичьего кафтана, свистнул, подсадил девку в бричку, и они укатили по Мясницкой.

– Масу сперва в Подсосенский, слам заюхтить.

– Завтра нельзя ли?

– Нельзя, - неохотно признался Демка.

– Ну, похляли.

Жил Демка, разумеется, небогато, да и порядка особого не соблюдал - целый деь на службе, ночевал - и то не всегда: иной раз был с архаровцами на задании, иной раз, умаявшись, оставался вздремнуть в верхнем подвале, а то Архаров брал к себе, а то находилась добрая душа, у которой муж по делам в какое-нибудь Пошехонье на месяц уехал…

Девка была шустра - так ловко собрала Демкино имущество и увязала в две простыни, что он только присвистнул. Простыни были хозяйские, но это его уже мало беспокоило - он знал, что вовеки в этот чулан не вернется.

Они быстро вынесли узлы, устроили их в бричке, и девка велела везти к Трубной площади. Но до нее не доехали.

Демка прекрасно понимал замысел: посланница неведомого похана путала след. В Подсосненском кто-то мог слышать, как она приказывала везти к Трубной. Извозчик, если Демку начнут искать, тоже мог брякнуть лишнее. А неподалеку от Трубной зашли в какой-то дом, оттуда послали девчонку - и вскоре прибыл «свой» извозчик, это Демка понял сразу.

Вот теперь поехали туда, куда следовало, - в Замоскворечье, да не напрямик, а задами.

– Как тебя звать-то, карючонок? - спросил наконец Демка.

– Катериной. А ты - Котюрко.

Прозвище Демка получил, когда смолоду любил пощеголять - таким молодчиком наряжался, что ремеслом заниматься уже не хотелось, а хотелось слоняться по гуляньям и заигрывать с девками.

Имечко это он уже года четыре как не слышал. В остроге, до того, как завербовался в мортусы, его так еще звали колодники. Но потом, на чумом бастионе, оно поминалось все реже. А в полицейской конторе - совсем сошло на нет. Разумеется, шуры и мазы его помнили, но употребляли заглазно, в лицо же Демку называли Демьяном Наумовичем - то есть, являли показное уважение к его службе.

Стало быть, кто-то решил пренебречь этим… кто-то, видать, из старой закваски мазов…

Бричка тряслась, Катерина оказалась совсем рядом с Демкой. Их колени соприкоснулись, и Демка как-то незаметно и весьма естественно положил руку на Катеринину коленку.

– Не балуй, детинка, - сказала она. - Мой похан за мной строго глядит.

– Так ли уж строго?

Демка знал, что лучший способ поладить с молодой бабой - хоть самую малость за ней поволочиться. Пусть обзовет нахалом и охальником - зато в душе будт рада, что вот ведь еще один готов сделаться любовником.

– Не тронь, говорю.

Но в серых глазах Катерины было определенное удовольствие.

Выехали на Ордынку и катили довольно долго. Демка домогался подробностей Катерининого житья-бытья, девка отшучивалась. Видно было, что она не из воровского мира, жила в довольстве, не набралась грубости, хотя прошла через основательные неприятности и имеет весьма упрямый норов. И нетрудно было представить, что какой-то клевый маз пожелал иметь в постели не шуровку с повадками бывалой колодницы, а эту чистенькую, умеющую себя блюсти девицу.

Наконец бричка свернула в переулок и не остановилась у ворот, а извозчик, сойдя с козел, те ворота отворил и ввел лошадь во двор.

– Вот ты и дома, Котюрко. Будь умен лишь - не пожалеешь, что к нам пристал.

– Да мне теперь хоть к черту лысому пристать - лишь бы от талыгая моего подалее.

Они поднялись на высокое крыльцо, вошли в горницу.

– Жить будешь наверху, в светлице, - сказала Катерина. - Видишь двери? Туда не суйся, там господа живут. Тебе до них дела нет.

Демка кивнул. Он успел заметить, что мебель в горнице господская - не лавки с полавочниками, а диваны, стол круглый, а не простой, стулья тоже нарядные, а на одном стуле - платок тонкого батиста.

Были, впрочем, и другие приметы того, что в замоскворецком доме жила благородная особа дамского пола. В горнице хорошо пахло - запах шел от фаянсовой курильницы, стоявшей на особом столике. У дивана обнаружилась дамская корзинка для рукоделия. И главное - оконные занавеси. Там, где живут мужчины, таких занавесей не бывает - это Демка знал точно. Скажем, в гостиных княгини Волконской, куда он как-то заглядывал, ткани прямо говорили - здесь живет женщина светская. А в гостиных Архарова, пусть даже обставленных премодными мебелями, на окнах висело что-то, препятствующее свету и доставленное в виде подношения от знакомого купца, пока не приехала княгиня и не распорядилась убрать окна иначе.

Разумеется, Демке сразу же стало любопытно поглядеть, кто тут прячется.

Дверь господских покоев отворилась В горницу вышел молодой и стройный кавалер с лицом бледным и сосредоточенным - как если бы все время думал одну и ту же мучительную и неотвязную думу. Камзол модного серо-зеленого цвета был ему заметно широковат. Кавалер посмотрел на Демку, чуть прищурив поразительно светлые, почти прозрачные глаза, и что-то сказал Катерине по-французски. Она ответила - на том же языке.

Демка таращился на кавалера во все глаза - они определенно встречались! Да и на Катерину тоже таращился - ишь ты, по-французски разумеет!

Он пожалел, что рядом нет Клавароша.

Архаровцы были просты - полагали, что русской речи им на весь век за глаза хватит. То, что Саша и сам Архаров осваивали французский, ни в ком не вызывало зависти. Саша - секретарь, ему так по службе полагается, а Архаров - господин, барин, ему надобно в гостиных за дамами ухаживать. Иного практического применения для чужого языка они пока не видели. Для дознаний, когда приходилось расспрашивать иностранцев, звали Клавароша, и он пока справлялся. Ну, понимал еще Жеребцов по-французски - так он когда-то в лакеях служил, вот оно в голове и застряло.

Очевидно, Катеринин ответ кавалеру понравился - он потрепал девку по щечке, она же сделала глубокий реверанс, да так, словно ее с детства этому обучали. Забавно он гляделся, правда, потому что девка была в сарафане, но на Демку произвел впечатление. Он понял, что его новая приятельница не так проста, а ее мещанский наряд - это всего лишь маскарад.

И Демке пришла в голову лихая молодецкая мысль.

Он возвращался в мир, который долгое время считал его чужим. Были, конечно, свои договоренности, взаимные уступки, но сейчас они мало что значили - чтобы занять достойное место, следовало начинать все сначала, а Демке уж было двадцать восемь, не дитя.

Он должен был, явившись к шурам и мазам, сразу дать всем понять, кто он таков, а не взывать к былым заслугам. Хорошие способы для этого - сразу совершить нечто неслыханное и обзавестись клевой марухой. Катерина для этого подходила - не подстилка какая-нибудь, пташка высокого полета, и состоит ныне при ком-то из клевых мазов. Увести ее - значит, нарваться на неприятности, но заодно - и громко заявить о своем бесстрашии.

В том, что девку удастся уговорить, Демка не сомневался. Теперь главное было - не навязываться ей со своими нежностями, а дать время к себе приглядеться.

Времени этого Демка ей отвел ровно один вечер.

Поэтому он кротко и покорно, не давая воли рукам и языку, пошел за ней следом, поднялся в светлицу и принял ее помощь по первому обустройству на новом месте без единой попытки хотя бы усадить ее с собой на постель. И только робко полюбопытствовал, нет ли чего съестного. По опыту он знал, что бабы обожают кормить мужиков, это у них в крови.

– Я тебе на поварне соберу чего-нибудь, принесу, - сказала Катерина. Это был хороший знак - она не посылала его разбираться с какой-нибудь кривобокой и беззубой стряпухой, а сама желала ему услужить.

Когда она уходила, Демка внимательно поглядел ей вслед. Худощава, но сразу видать - из богатого житья, походочка ровненькая, не вразвалку, носками не загребает, спинка пряменькая.

Он знал, что иная девка хоть и ходит, как медведица, хоть и поклониться толком не умеет, а в постели горяча, и даже настолько, что любовнику прямо беда с этакой горячностью. Катерина показалась ему весьма умеренной по любовной части, что тоже неплохо. Но был с ним недавно случай - угодил в постель к чиновничьей вдове. На вид - вобла сушеная, хотя глазищи в пол-лица весьма завлекательны. Так та вдовушка сперва была бревно бревном, потом же разгорячилась не на шутку. Тогда-то до Демки впервые дошло, что мужские возможности не безграничны.

Ожидая Катерину, он глядел в окно и напевал песенку, но не скоромную, а господскую, подслушанную в архаровском особняке, - ее там Меркурий Иванович разучивал. Демка прекрасно знал, что путь к женскому сердцу лежит через уши, и редкая твердокаменная дура устоит перед приятным голосом и нежной мелодией.

Катерина вошла с подносом.

– Вот, что сыскалось, не обессудь, - сказала она.

Сыскалось немного - солонина ломтями, и та сомнительная, хлеб, подовый пирог не первой свежести, кувшинчик кваса. Ясно было, что девица не пачкает белых ручек у печки и квашни. Демка хмыкнул. Неизвестный ему похан, видимо, не придавал этому значения - стало быть, и Демка должен сразу показать, что ему по карману избалованная любовница, при которой нужно содержать еще и кухарку!