Русь эзотерическая - Ольга Манскова

Андрей весело рассмеялся.

— Ну, что ж! Твоё дело, рыцарь без страха и упрёка! А теперь — очередь Натальи. Укажи и ты своё амплуа! — и он придвинул таблицу к Наталье. Она тоже, но, в отличие от Сергея, почти не задумываясь, указала клетку.

— Ого! — привстал Андрей, сверившись со значениями, — Мудрец эпохи! Магия перемещения, развитие духа, интуитив. Так вот ты зачем её с собой тащил: чемодан без ручки — вовсе не чемодан и не груз, а верный Санчо Панса, только в женском обличии!

Все засмеялись.

— Хотите экспромт? Кажется, мне стихи катят! — сказал Гера. И, не дожидаясь ответа, взял гитару, побренькал немного — и запел…

— Он был мечтатель и эстет,И без пяти минут поэт,Хотел он книгу написать,Мечтал он гениальным стать —Таков сюжет.

Она ж умела колдовать,Она умела танцевать,Она легко скользила ввысь,И вы куда-то вознеслись,И растворились вне времён —Таков был сон…

Но вот приходит новый день,И на лицо сплошная теньТебе спустилась; ты сказал:Прости, я должен быть один —Она ж — растаяла, как дым…

И понял ты, что не скалой,Отнюдь, не гирей весовой,Воздушным шариком была —Она…Земля уходит из-под ног,И сам себе ты — царь и бог.Таков итог.

— Ну… Вот! Таков сюжет, — после небольшого молчания, виновато сказал Гера, — Это, так сказать, альтернативный вариант развития событий.

— Кстати, твоё амплуа я и без таблицы назову: магия восприятия, развитие души, мыслитель… Трубадур! А, с некоторых пор, надо добавить: странствующий трубадур!

Гера раскинул руки и поклонился.

— И нищий, как драный кот! Наверное, такова участь всех трубадуров.

Наталья и Сергей решили побыть ещё немного на берегу, поэтому Андрей и Гера от реки к лагерю возвращались вдвоём. Идти пришлось вначале по камням, потом — по стерне и диким травам. Гера по забывчивости даже не обулся и нёс кеды в руках. Он постоянно наступал на колючки, но продолжал идти босиком.

— Что, такая она колючая — твоя жизнь? — шутливо усмехнулся Андрей.

— Такая колючая, что просто сил нету, — неожиданно серьёзно ответил Гера.

В это время они, наконец, вышли на ровную гладкую дорогу, которая сворачивала в лес.

— А сейчас, здесь, тебе нравится? — спросил Андрей.

— Да. Здесь хорошо. Чудо, как хорошо! Т-так бы и остался тут навсегда. Завел бы козу, корову, в лес по грибы стал бы ходить. Хотя, я пока опят от мухоморов не отличу… Умывался бы здесь, даже зимой, водой родниковой. Здоровье здесь, радость. Я, кажется, тут даже з-заикаться перестаю… Но… знаю, конечно, что нужно будет возвращаться в город. К своей никому не нужной жизни, непонятной своей судьбе, нелепой и несуразной. За какие такие грехи несу я эту ношу? Тоскливо…

— Есть люди, пришедшие на землю работать, писать, рисовать, учиться мыслить или общаться. Есть пахари, плотники, рыбаки… Есть ищущие взаимопонимания, доброты, правды. Есть негодяи и разбойники, убийцы и клятвопреступники. Но не о них речь. Ибо есть здесь действительно люди, пришедшие сюда с миссией. Не обязательно — великой. Просто миссией. Той или иной. Не всякая из этих миссий понятна и прозрачна. Например, есть люди, чья миссия впитывать в себя события жизни, быть лакмусовой бумагой… Это — свидетели. Они приходят сюда, чтобы потом свидетельствовать о мире и отчитываться о том, кем они в нём не стали, имея массу талантов. Они — накопители, собиратели мирового зла, ханжества и бескультурья, проступков и унижений. Они свидетельствуют о мире и показывают, не перевесилась ли уже чаша весов. Все мы, свидетели, будто идём мимо жизни, сквозь жизнь; со стороны иногда кажется, что мы прозрачны и незаметны, не имеем плотной формы. Мы — лишь свидетели… И посланы, чтобы свидетельствовать.

Не все мудрецы-свидетели становятся мудрецами, не все трубадуры-свидетели — трубадурами; если условия мира не благоприятствуют их раскрытию, они сохраняют лишь функцию свидетельствования. Но это, в то же время — наивысочайшая из миссий. Чем ближе к концу мира, тем больше свидетелей. Они очищают мир и кристаллизуют его самооценку. Изнутри.

Впрочем, всё это — лишь сказка. Сказка о свидетеле…

   …Я видел тысячи солнц,    поглощенных тьмою,    Я видел тысячи лиц,    Убитых горем,    Я видел разрушенные города,    Уведённых в плен рабов;    Я видел человеческие жертвоприношения,    Я видел море слёз,    Я видел матерей, онемевших от горя,    Я видел детей, разучившихся смеяться,    Я видел насилие и ложь,    Я видел попрание души и тела,    Я видел попрание законов,    Земных и небесных;    Я видел самое худшее из зол,    Известных в мире —    Я видел несправедливость.    Я видел,    И не мог помешать.    Застыли мои руки,    И мои губы не слушались меня,    И я не мог ничего,    Ибо не дано мне право —    Быть мечом карающим,    Быть Калки Аватаром на белом коне,    Ибо я — лишь свидетель.    Я пришел,    Чтобы свидетельствовать.    Я пришел,    Чтобы сохранить память о том,    Что было и есть,    Сохранить повесть об этой Вселенной.    Я пришел,    Чтобы написать о ней книгу    В своём сердце.    Эта книга — крик моей души.    Эта книга — крик боли о помощи.    Ибо дела неправедные    Давно превысили сотворение.    Я свидетельствую об этом,    И я желаю возмездия.    Все мои чувства распяты на кресте,    Все мои братья предали меня.    Я был послан Отцом на землю,    Как любой из ныне живущих.    И я вновь воскресну в духе,    Чтобы вновь быть посланным.    Моя роль — лишь роль свидетеля.    Не защитник и не обвиняемый,    Я прохожу сквозь века и земли    С одной лишь целью:    Сгореть на огне и остаться цельным,    Пройти сквозь мир и остаться чистым,    Склонить весы в сторону правды,    Когда творится суд небесный,    Заклинаю вас именем того, кто придёт,    Остановить беззаконие!

Тихо, в повисшем молчании, Андрей сказал Гере:

— Иди — и свидетельствуй!

Глава 16. Молчуны

Андрей снова шагал в посёлок за хлебом, пригласив Сергея составить ему компанию, и повел его какой-то окружной дорогой. Переходя реку вброд, он с удовольствием зачерпнул немного холодной воды и умылся. Проделав это три раза, он негромко запел гортанную восточную мантру.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});