Пустота - Майкл Гаррисон

– Толстяк Антуан, послушай меня. Нужно сходить в грузовой отсек.

Антуан и ухом не повел.

Стены оплетены темными цветками граффити; бронированные переборки деформированы – не взорваны, не расплавлены даже, а принудительно перемещены через последовательность неестественных физических состояний; везде снуют авторемонтники: кто-то, подумала Лив, тут не ту кнопку нажал.

Фрагмент корпуса так и оставался прозрачен. Стена выходила в пустоту. Призрачный свет уголка Тракта обманывал глаз, удлиняя грузовую палубу так, что та казалась внешней, а не внутренней частью корабля. Беспорядок среди саркофагов лишь усиливал эту иллюзию. Их теперь трудно было сосчитать. Они лежали, наваленные друг на дружку, на некотором расстоянии от входа, и напоминали ржавые бойлеры со свалки. Там тоже продолжались ремонтные работы, но непонятно было, где именно: лишь слышалось брызгающее шипение. Взлетали и опадали искры, описывая золотистые дуги перед иллюминатором и отскакивая от палубы; охлаждаясь, они обретали вишневый оттенок. По переборкам плясали крупные тени.

Все тут провоняло хлебной плесенью – и М. П. Реноко, который лежал в позе деревянной марионетки традиционного театра под беспощадным, но ненадежным светом сварочной дуги, в почерневшей одежде, упокоив левую руку на колене под странным углом. Одна сторона лица провалилась в череп и переплавилась в слитную массу, словно бы пластиковую; другая скептически усмехалась, одобрительно поблескивая одним глазом, будто Реноко только что умер – или, возможно, даже был жив, но по каким-то причинам предпочитал отмалчиваться. Даже общество мертвеца здесь немного успокаивало. Лив остановилась рядом с трупом и вгляделась в фонтан искр.

– Можешь выходить, Эд, я тебя вижу, – крикнула она.

– Лив? Лив Хюла?

Она неделями наблюдала, как он бесцельно дрейфует по кораблю, полагая, что все спят; сейчас он поплыл ей навстречу, широко улыбаясь и раскинув руки. За много лет воспоминания о нем поизносились внутри. Сгладились от частого пользования, а сходства с нынешней фигурой, на этом конце его жизни, не имели и вовсе никакого. Но в цирке гало от края до края сцены одни фрики, а Эд Читаец что, рыжий? За ним волочились лохмотья и ленточки изувеченных органов.

– Лив, это ты? Господи Иисусе!

Не получив ответа, Эд недовольно поглядел на нее, словно перепутал с кем-нибудь, хотя имя вспомнил верно. Например, с недавней поклонницей. Сфокусировавшись в точке немного слева от Лив, он произнес:

– Прости меня.

– За что? – спросила она. – Эд, что с тобой стряслось?

– Ай, да как обычно, поизносился-поистрепался.

– Да уж. – И, не услышав ответной реплики: – Я тебя звала, но ты ни разу не показался.

Она выдержала паузу, но Эд не пожелал заполнить и ее.

– Эй! – попыталась она. – Мне говорили, ты угнал K-рабль и улетел на нем прямо в Тракт!

– Это было много лет назад, – ответил Эд, будто извинялся за прошлое. – Это любому под силу.

– Да ну, Эд. Оттуда никто не возвращался.

– Я вернулся, – сказал он таким тоном, что она ему немедленно поверила. – Я не хотел; как только побываешь там, то на все пойдешь, чтобы остаться. Но вот я здесь. – Поразмыслив немного, он добавил, словно желая сбалансировать свой рассказ, сделать его более честным: – В общем-то, это K-рабль меня угнал.

– А теперь ты угоняешь «Нову Свинг».

– А, это они ее так сейчас называют? – Он рассеянно огляделся. – Прикольное имя.

– Дешевка, Эд, – сказала Лив. – Не имя, а дешевка. Потому-то тебе и нравится. Ты что имеешь в виду – сейчас называют? Послушай, а ты и вправду Эд Читаец?

– А кто еще мог в это вляпаться?

– И то правда, Эд.

Где-то среди наваленных штабелями саркофагов снова заработал сварочный аппарат. А может, это был вовсе не он. Искры, по крайней мере, полетели снова, искры везде, такие яркие, что Тракт побледнел и стал невидим. И звук: словно жужжит мошкара.

– Там еще кто-нибудь есть? – поинтересовалась Лив. Эд внезапно очутился рядом и схватил ее за плечи. От него исходил странный, не особенно неприятный запах, скорее озоновый или, может, халяльной пищи, заполняя все пространство между ними.

– Уходи отсюда! – приказал он.

Ей стало больно.

– Бля, Эд! – воскликнула Лив. Хотя она брыкалась и вырывалась, а Эда здесь в полном смысле слова не было, он без труда запустил ее кубарем назад к двери. Лив на лету попыталась оглянуться: из искр возникало нечто странно-прекрасное.

– Что это? Эд, что это?

– Не смотри туда! – крикнул он и вытолкнул ее в коридор.

Дверь закрылась, потом открылась снова. Высунулась голова Эда, ниже, чем можно было ожидать.

– Скоро поговорим, – пообещал он.

– Не стоит утруждать себя, – ответила Лив, заслышав позади Эда голос, вроде бы женский.

– Пошел ты в задницу, Эд! – крикнула она.

Ответа не было.

– Вместе со своими сказочками. Будь ты неладен, что знаешь больше нашего, а наши жизни оказались на кону в твоей странной игре. Наша подруга погибла, и ты погляди, блин, что ты натворил с нашим кораблем.

Самое скверное было не то, что столь многое в нем отсутствовало, и не то, что остаток напоминал недожаренное мясо на уличном рынке под конец дня. И даже не то, что Эд, казалось, лишь отчасти осознавал ее присутствие в одном с ним помещении. А тридцать минувших лет. На таких расстояниях люди без малейших отклонений устремляются к простейшему способу самовыражения. Из прочих между делом вырастаешь. Единственное, что осталось в Эде неизменным, – это легкая усмешка, которой он давал понять – знает, что его вывели на чистую воду. В отеле «Венеция» и еще месяц-другой после этого она интерпретировала ее как меру его хорошего настроения. С тех пор, как стало теперь ясно, он превратил усмешку в заменитель уловки при растущих ставках. И почему это, интересно, она не ожидала подобного?

Она вернулась в жилую секцию и объяснила положение дел.

– Антуан, послушай, – сказала она, – нужно его оттуда вытащить.

Антуан, от которого разило «Блэк Хартом», что-то проворчал. Как и предсказывала частенько Ирэн, с кем угодно в конце концов случается что-то новенькое; Антуан, впрочем, впал в безнадежное состояние. Он сильно похудел, если не считать верхней части живота, где многодневная диета из мороженого сформировала выпуклость вроде раковой опухоли.

– Эд не тот, кого мы знали, – сказала она. Впрочем, истинная проблема заключалась в противоположном: Эд остался в точности таким, каким она его знала, – тем, кто бросил Лив, потому что она его обставила в фотосфере Франс-Шанса; тем, кто бросил Дани Лефебр умирать на Тамблхоуме; тем, кто, исполнившись такого же отвращения к себе, как другие, на пятнадцать лет залег в твинк-бак поиграть в детектива – распутывать идиотские дела, сварганенные иммерсионным движком для детей.

– Антуан, да приди ж ты в себя! Он больше не человек. У него какой-то план, и нас он не принимает в расчет. Очнись!

Антуан открыл глаза и с проблеском интереса воззрился на Лив. Потом, рыгнув, отвернулся и начал плакать. На этой стадии, как подсказывал ей свежий опыт, трясти его было уже бесполезно: ноль внимания.

– Антуан, – сказала она ему, – ты бесполезный нытик.

Антуан по опыту жизни с самим собой знал, что это правда. Когда Лив ушла наверх в рубку, он перекатился, прокакался, подмылся в углу и уставился через каюту на раскиданное нижнее белье Ирэн: семиотика экшен-вечеринки, ничего не скажешь. Где-то далеко визгливо частил ее дешевый кубик на автоповторе. В голове Антуана настоящий голос Ирэн говорил:

– Это был чудесный мир.

И потом:

– Антуан, тебе придется меня потерять.

Подмывшись, он отволок себя на грузовую палубу, прислонился к двери и сказал:

– Ну?

– Хай! – приветствовал его Эд, вытирая пальцы замасленной тряпкой. – Пиццу принесли? Сколько я вам должен?

Антуан пожал плечами:

– Очень смешно.

– Ты… – Эд щелкнул пальцами, – Толстяк Энтони. Правильно?

– Это много лет назад было. Меня так больше не называют. – Он уставился на Эда. – Ты что, блин, с собой в этот раз отчудил?

Эд осклабился:

– В этот раз? Не уверен… Тебе нравится? Это меня на Тракте таким сделали.

– Слыхал я, что ты там побывал.

– Толстяк Энтони, тебе бы тоже стоило туда слетать, пока можешь.

Эд сообщил, что впечатления будут неописуемые. Достижение потрясающее. Там все одиннадцатимерное.

– И существа, которые там рулят, та-акие харизматичные.

Они там всем рулят и ловят кайф.

– Толстяк Энтони, там все, блин, такое не такое, как тут, ты в курсе?

– Если там так прикольно, – вяло осведомился Антуан, – почему ты не остался?

– Возвращайся со мной.

– Ы?

– Давай вернемся туда вместе. Если побывал на Тракте, здесь ничто не кажется достаточно реальным. Вернемся вместе, и ты увидишь.

Эд мог бы впарить свой кошмар, заснятый трясущейся камерой при скверном освещении. Отстой или jouissance[117], а так или иначе он умел раскрутить других на что угодно, но по определению – эпичное, откуда зачастую возвращался только Эд. На миг Антуан задумался, какое решение принять. Потом ответил: