Случайное добро - Ольга Смирнова

Он не успел закончить. Рядом с ним оглушающе грянул взрыв. В лицо ударила волна жара, какие-то ошметки. Матвея сбило с ног, дыхание перехватило, в ушах зазвенело. Пока он ковырялся на полу, пытаясь встать на ноги, кто-то торопливо протопотал мимо. Взволнованный женский голос затараторил:

— Обалдели? Я что, должна упокоиться вместе с вами? Что за образ великомученика? Надеетесь, зачтется перед богами? Так вот — идиотская это затея. У меня все тело сводит.

— Элеонора, помолчи, ради богов. Уходим!

— Сами помолчите! Я его убила? Убила?

— Боги, жена, ты же видишь, что он шевелится! Марш на выход!

— Может, у него конвульсии предсмертные! Видели когда-нибудь, как петухам головы откручивают и как они потом прыгают по двору без голов, и кровища разливается океанами? Видели? Не видели, а я видела… аааа!

— Молчать! — Звук пощечины, хотя полуоглушенный Матвей не поручился бы за это. — На выход!

— Вы… Вы… меня сейчас ударили? Ссскотина! Мало того, что вы мне жизнь…

— А, к демонам, — пробормотал Александр, и началась возня.

— Опустите меня немедленно! Я приказываю! — завыл женский голос. — Какого… вы все меня таскаете? Я не могу больше так висеть! Я не мешок с картошкой!

— Куда там, — голос Александра звучал глухо, отдаленно. — Он молчит, а мне такого счастья не видать…

Звук быстро удаляющихся шагов — и все стихло. Матвей все это время мотал головой, ковырялся в ушах и пытался открыть глаза, но получалось плохо. В груди жгло, и казалось, что груди-то уже и нет, а есть одна огромная дыра. И в этой дыре что-то копошится, шевелится, хлюпает мокро. Сердце? Червяки? Гниль? И надо было бы проверить, потрогать, но ужас парализовал.

Тянуло гарью, и рукам было очень горячо, и именно эта боль помогла Матвею очухаться. Он проморгался, увидел, что ладони его обожжены, а костюм порван в клочья. Но — жив! И дыры в груди нет — Матвей придирчиво щупал, и трогал, и нажимал, и все прислушивался к своим ощущениям. Провалятся ли пальцы внутрь, начнет ли сердце стучать сильнее, или может быть, перестанет стучать вообще. Как бы тогда все стало хорошо и замечательно!

Матвей не боялся, что враг ускользнет. Темнота направит его по следу. И он довершит начатое.

— Ты выглядишь смешно. Как будто тобой полы мыли, — сообщил Михаил, появляясь в дверях кухни. — Мдаа… и что здесь произошло? Стоило отлучиться…

— Куда ты ходил? — мрачно прокаркал Матвей, порядком рассерженный манерой посланника небес оставлять его одного в критической ситуации.

— Вызывали. У меня же тоже работа, друг мой. И шеф есть, немного не от мира сего. Но у нас на небесах все такие… что же касается твоих упреков — да не делай такие глаза, у тебя на лице все написано, особенно если умоешься… так вот, касаемо твоих упреков — ты должен барахтаться сам. И только сам. Если я буду помогать тебе, выйдет только вред. Ты растешь, борешься, преодолеваешь. Никто не сделает это за тебя. Так что смирись.

Матвей слушал речь Михаила через слово, если вообще слушал. Он был поглощен отряхиванием, оглядыванием и составление картины происшедшего.

— Это… дева меня так? Чем?

— Бомба, — хохотнул Михаил. — Зелье. Боги знают, чем. Спросишь, когда догоним. Ну что ты стоишь, горюешь? У тебя десять костюмов — и все одинаковые. Потеря одного из них меня лично только радует. Может, джинсы себе купишь раз в жизни. И двигайся уже, они сбегут!

Но Матвей не стал спешить — слабость спеленала его плотным коконом, в голове будто бы паутина оплела все мысли. Темнота перекатывалась с боку на бок, перетекала из стороны в сторону и шептала, что делать дальше.

После сеанса общения Матвей совершенно обессилел. Во рту пересохло. Почему-то вспомнился стакан с блаженно прохладной водой в руках девы. Кухня была раскурочена, посуда разбита, но пить из-под крана Матвей все одно не мог себя заставить. Он огляделся в поисках непонятно чего, и взгляд его упал на чудом уцелевшую пластиковую бутылку с водой. Взрыв укатил её в угол, под раковину. Матвей поднял бутылку и, придирчиво изучив этикетку, постановил — к употреблению пригодна. Одним глотком выхлебал все до дна. Сразу стало намного лучше, силы появились.

Темнота шевельнула лапкой, и Матвей побрел в указанном направлении.

* * *

Они удирали во все лопатки и совершенно не стыдились этого. Не до того им сейчас было. Леру разбирал лихорадочный смех пополам с истерическими всхлипами. Прохожие шарахались от потрёпанной компашки, как от прокаженных, неодобрительно смотрели вслед, особо впечатлительные крутили пальцем у виска.

В авангарде их маленького отряда топал Игнат, в затылок ему сопела Лера. Александр, еле живой после заклинания, прихрамывал позади. Лера то и дело оглядывалась на него, предлагала помощь, но он отнекивался — мол, больше мешать будет. Хотя он и бодрился изо всех сил, ему было не просто плохо, а очень плохо. Лера знала это совершенно точно, потому что её потряхивали отголоски его состояния. Правда, она слишком вымоталась, чтобы отделять свои страдания от чужих. У нее все болело, и выяснять, за какую именно боль ответствен ее муж, сейчас, в суете бегства, было не с руки.

Далеко убежать не удалось. Сумасшедший парень, так и оставшийся безымянным, догнал их уже через двадцать минут, в маленьком и неухоженном пустом парке.

— Стойте! Бежать бессмысленно. Справедливость и возмездие вас настигнут.

Естественно, они и не подумали останавливаться, наоборот, прибавили ходу. Лера сжала амулеты — их нашел Игнат. Оказалось, что «спортивный костюм» надел их на шею и убрал под майку, куда она лезть побрезговала.

Ни скорость, ни амулеты не помогли. Полуминуты не прошло, как Лера почувствовала, что ее словно арканом тянет назад. В панике она посмотрела на спутников — их тащило тоже. Игнат злился и пытался освободиться с помощью волшебства, а когда не вышло, просто беспорядочно задергался. Безрезультатно. Александр, напротив, был спокоен. Повернувшись лицом к врагу, он о чем-то думал. Леру его показное (она была уверена, что показное!) равнодушие взбесило. Она не хочет умирать! И если ради того, чтобы выжить, придётся спасти и этого идиота, что ж, она спасёт! Даже без его участия. Да даже против его воли!

Все трое были остановлены в паре метров от парня. При дневном свете он производил совершенно другое впечатление, а может, Лера успела немного успокоиться — что не убила. Болезненно тощий, в рваном, прожженном костюме (хорошо она прицелилась колбой), мышиного цвета волосы — где-то прилизанные, где-то всклокоченные. Горящие фанатичным огнем глаза — одну секунду. Другая секунда — и они потухли, и весь его облик излучает отчаяние. Третья — кажется, парень готов рухнуть на землю, ноги его не держат. Он весь трясется, переминается с ноги на ногу, бормочет что-то, словно разговаривает сам с собой. Но от этого не становится безобиднее. Напротив, Леры боялась полнейшей непредсказуемости его действий.