Игра на чужом поле. 30 лет во главе разведки - Маркус Вольф

Я был потрясен, насколько решительно Андропов отказался от роли, которую, как он понимал, мы ожидали от него, и тем, что он вел честный разговор там, где лесть и пустое славословие были в порядке вещей. Оглушенные его поведением, мы молча наполнили наши бокалы.

Правда, это не положило конец запредельным высказываниям Мильке. До 70-х годов он настаивал на произнесении тостов в честь Сталина, и, при все меньшей поддержке со стороны присутствующих, требовал, чтобы все кричали троекратное “ура” за “учителя и вдохновителя”. Он очень прозрачно намекал, что со стороны Москвы было большой ошибкой дистанцироваться от политики, проводимой Сталиным. Правда, это говорилось только при своих. Когда присутствовали представители из Союза, он помалкивал.

При взгляде из сегодняшнего дня вступление войск государств — участников Варшавского договора в Чехословакию представляется проявлением той доктрины власти, из-за которой лопнула два десятилетия спустя сама система “реального социализма”. Был ли с нарушением суверенных прав ЧССР упущен шанс создания лучшей модели социализма, “социализма с человеческим лицом”? Потерпела ли крах утопия Маркса — свободная ассоциация свободных граждан — из-за соотношения сил на международной арене и из-за советской модели сталинистского типа?

В конечном счете политика — искусство возможного. Люди, стоявшие во главе “Пражской весны”, коль скоро они считали социализм жизнеспособной альтернативой капиталистической системе, неправильно оценили параметры мировой политики, которыми характеризовался 1968 год. Ободряемые симпатией народа и Запада, соратники Дубчека оставили без внимания опыт прошлых десятилетий. Чувствуя, что Москва колеблется, а другие партнеры по Варшавскому договору занимают противоречивые позиции, они полагали, что эксперимент с выбором “третьего пути” представляет собой осуществимый альтернативный проект по сравнению со сталинизмом, и по меньшей мере некоторые из них ожидали от США ультимативного требования к Советскому Союзу об отказе от любого военного вмешательства во внутренние дела ЧССР. В переводе на четкий язык политики это означало, что США должны были бы объявить Чехословакию такой же важной для себя областью, как и Западный Берлин. Те, кто питал такие надежды, полностью игнорировали реакцию США на события 17 июня 1953 г., на венгерскую осень 1956 года и на строительство стены в 1961 году.

Но как можно было сохранить социалистическую государственную власть и совместить ее с демократией? Власть, опиравшаяся на демократию, казалась мне безусловно желательной, и она включала, на мой взгляд, плюралистические структуры и плюрализм формирования общественного мнения, возможность выбора между партиями, разумные соотношения между общественной и частной собственностью, между плановым и рыночным хозяйством, между духом и властью. Власть, тем не менее, должна была оставаться социалистической. Тогда я записал в дневнике: “От событий 1956 года в Польше и Венгрии к августу 1968 года в Чехословакии ведет цепь волнений, причина которых — в противоречивом процессе трансформации власти. Так как враждебное окружение и его воздействие на людей в нашей стране по-прежнему очень сильны, далеко не просто ввести в обществе демократические и гуманистические принципы, сконцентрироваться на вопросах научно-технического и культурного прогресса и попросту игнорировать, редуцировать или вынести за скобки сложные вопросы власти. Тогда произойдет то же, что и в ЧССР”.

Сегодня я рассматриваю вопросы власти гораздо более дифференцированно. Эта проблема по-прежнему продолжает занимать меня, даже если сомнения, которые я испытывал, продолжали расти в 70-е годы и в начале 80-х годов побудили принять решение снять с себя свою долю ответственности за последствия, к которым приводит субъективистское мышление в эшелонах власти.

До сего дня я не уверен, привели бы выступления в Венгрии или ЧССР — не будь их развитие прервано — к созданию реформированного социализма. Существовала ли в 1968 году или позже мыслимая социалистическая альтернатива? Это умозрительный вопрос, который часто ставился после 1989 года. Без изменений в Москве у альтернативы в Восточной и Центральной Европе не было бы даже частичных шансов на реализацию. Если бы политик, занимавший руководящие позиции в СССР, осторожно и последовательно открыл путь для движения к реформированному социализму и сделал это еще весной 1968 года, то подобное изменение было бы возможно и в других социалистических странах. Но предпосылкой такого развития событий было бы строгое соблюдение невмешательства со стороны Запада, а кто был намерен всерьез занимать такую позицию? Бесспорно, что в тогдашней расстановке сил в мировой политике культивировалась конфронтация, а не взаимопонимание.

История — не шахматная игра, когда анализ сыгранной партии позволяет брать назад сделанные ходы и осуществлять другие варианты. По моей оценке, вступление в Чехословакию было для большинства участников акции отнюдь не тем, на что они рассчитывали. Если и далее применять метафору из области шахмат, то партия протекала по многократно опробованному варианту, отдельные ходы вновь и вновь вели к фатальному эндшпилю до тех пор, пока не утрачивалась способность к маневру. В одной из своих речей перед Национальным конвентом Сен-Жюст произнес знаменитую фразу о том, что большие исторические события происходят “силой вещей”, способной вызвать результаты, которых никто не мог предвидеть.

Подобно тому, как на Западе столкновения с государственной властью стали для части молодого поколения точкой, с которой началось вызревание неизбежного конфликта с капиталистической системой, так и ввод войск в Чехословакию повлиял на молодежь ГДР. Многие борцы за гражданские права, стоявшие во главе движения 1989 года, пережили 1968 год как глубокий и болезненный рубеж, как начало сознательного выступления против режима, от которого они внутренне отдалялись чем дальше, тем сильнее.

Изменение через сближение

1969 год начался с плохой новости — выборы федерального президента должны были быть назначены в Западном Берлине. В соответствии с юридическими принципами ГДР и Советского Союза Западный Берлин не был частью Федеративной республики и, следовательно, президентские выборы там проводиться не могли.

Между двумя германскими государствами снова началась бесплодная проба сил. Временами картина происходившего напоминала сумасшедший дом. Реакция с нашей стороны была противоречива и не содержала стратегического подхода с учетом перспективы. Она выражалась в угрозах ужесточения контроля на границе, препятствиях транзитным сообщениям, военным учениям. К тому же советские реактивные истребители то и дело проносились над рейхстагом на бреющем полете.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});