Юрист - Джон Гришэм

Убийство вряд ли совершили с целью грабежа – если только жертва не имела при себе чего-то небольшого и чрезвычайно ценного. Однако и при этом кто из грабителей побрезговал бы пятью сотнями долларов и восемью кредитными карточками? И почему нападавший не угнал дорогую машину? Отсутствовали всякие свидетельства того, что преступление совершено на сексуальной почве. На разборки между наркоторговцами оно тоже не походило: как правило, в таких случаях остается несколько трупов.

Исключив версии грабежа, убийства на почве наркотиков и секса, следствие оказалось в тупике. Наблюдая за тем, как санитары укладывали черный пластиковый пакет в карету «скорой помощи», детективы постепенно осознавали сложность возникшей перед ними проблемы. Безукоризненно точный расчет времени, полное отсутствие следов и глушитель оставляли полиции лишь один возможный вариант: здесь действовал профессионал.

Весть о загадочной и столь жестокой смерти члена именитого семейства всколыхнула Питсбург. К воротам особняка Тейтов толпами ринулись газетчики и тележурналисты – чтобы встретить стойкий отпор охраны. Из поколения в поколение на все вопросы Тейты отвечали вежливым «Без комментариев». В этом плане данная трагедия ничуть не отличалась от предыдущих. Адвокаты семьи обратились к представителям средств массовой информации с просьбой помолиться за душу безвинно погибшего и проявить уважение к чувствам родственников. Именно такой приказ прозвучал из уст главы клана – дядюшки Уолли Тейта.

Когда Джой Бернардо позвонил Кайлу, тот, сидя в своем «кубике» с мисс Армстронг, строил планы на вечер. Была пятница, до конца рабочей недели оставалось чуть больше часа. Поужинав во вторник в компании Бакстера, Кайл так и не заставил себя еще раз переговорить с другом. Насколько сам он и Джой могли судить, Бакстер исчез, растворился. Во всяком случае, на их телефонные звонки он не отвечал.

– В чем дело? – спросила Дейл, заметив, что Кайл внезапно побелел.

Он не проронил ни звука. Прижимая телефон к уху, вышел в коридор и едва ли не побежал к лифтам. Джой продолжал:

– …видеть сам на экране. У тебя там есть телевизор?

В кабине лифта связь прервалась. Выйдя на улицу, Кайл набрал номер Бернарда. По тротуару нескончаемым потоком двигались люди. Макэвой влился в живую массу, без всякой мысли о том, куда и зачем идет. Дул холодный ноябрьский ветер.

– Его убили они, – услышал Джой.

– Кто «они»?

– Думаю, ты и сам знаешь.

Глава 28

– Похороны обычно длятся не более двух часов. – Взгляд Дугласа Пекхэма выражал осуждение. – Не понимаю, для чего тебе нужны два дня.

– Похороны состоятся в Питсбурге. Я должен лететь туда, потом – вернуться обратно. Это бывший член нашего студенческого братства. Мне поручено нести венок, а еще я обязан встретиться с родственниками. Пойми же, Дуг.

– Мне приходилось хоронить людей.

– Хоронить двадцатипятилетних однокурсников, убитых выстрелом в голову?

– Я все понимаю, но целых два дня?

– Да. Назовем это отпуском. Отпуском по личным причинам. Разве у сотрудника нет нескольких дней на устройство личных дел?

– Где-то в уставе фирмы есть соответствующий параграф. Но на него никто еще не ссылался.

– Я буду первым. Не нравится – увольняйте, мне наплевать.

По обе стороны стола раздались тяжелые вздохи. Чуть склонив голову, Пекхэм примирительно произнес:

– Ну хорошо, хорошо. Когда состоятся похороны?

– В среду, в два часа дня.

– Вылетишь завтра вечером. Увидимся здесь, в четверг, в пять тридцать утра. Вот что я тебе скажу, Кайл: фирма сейчас как бочка с порохом. Поднятая Тоби Роландом склока разрастается. На тех, кто не уйдет из секции, будут оказывать чудовищное давление.

– Я жил с Бакстером в одной комнате.

– Мне искренне жаль.

– Спасибо.

Отмахнувшись, как от назойливой мухи, от благодарности, Пекхэм снял со стеллажа толстую папку, швырнул на стол.

– Сможешь полистать на борту? – Сформулированная как вопрос, фраза, по сути, была приказом.

Кайлу пришлось стиснуть зубы, чтобы не разразиться тирадой: «Безусловно, сэр. Я буду листать ее на борту, думать о ней, неся венок, анализировать ее содержание во время церковной службы и делать выводы, когда гроб начнут опускать в могилу. А потом, возвращаясь в Нью-Йорк, я пролистаю ее еще раз, и каждую минуту, потраченную на эту папку, я вставлю в счет – дважды, нет, трижды, – чтобы клиент сполна оплатил безрассудство, которое толкнуло его в объятия нашей фирмы».

– С тобой все в порядке? – спросил партнер.

– Нет.

– Я искренне сожалею. Не знаю, что еще говорят в таких случаях, прости.

– А ничего и не нужно говорить.

– Есть какие-то предположения относительно того, кто стрелял? – Пекхэму не хотелось выглядеть бездушной машиной.

– Нет.

«Если бы ты только знал», – подумал Кайл.

– Мне очень жаль. – На этом попытки Дуга играть светского человека закончились.

Кайл был уже возле двери, когда шеф за его спиной произнес:

– Я просил тебя подбить мои часы по делу банка «Онтарио». За обедом, помнишь? Мне нужна итоговая цифра.

«Подбивай свои часы сам, – едва не бросил в ответ Кайл. – Профессионал никогда не доверит это постороннему».

– Все почти готово. – Он тихо притворил за собой дверь.

Похороны Бакстера Фарнсуорта Тейта состоялись в пасмурный, дождливый день на фамильном участке кладбища «Хоумвуд» в центре Питсбурга. Им предшествовала торжественная епископальная служба, которая была закрыта для публики и в особенности для журналистов. Брат Бакстера присутствовал в храме, сестра – нет. В течение двух дней брат прилагал осторожные усилия к тому, чтобы внеси в печальную церемонию нотки хвалебной песни, однако идея эта отпала сама по себе: слишком мало в жизни Бакстера имелось такого, что можно было бы воспеть. Последнее слово осталось за священником. Святой отец поведал собравшимся в храме о жизненном пути человека, которого аудитория знала, а сам он – нет. Слабые улыбки вызвала на лицах краткая речь Оливера Гуцци – тоже выпускника Дьюкесны, жителя Кливленда и бывшего члена «Беты». Проститься с Бакстером пришли друзья детства, а также те представители питсбургской знати, чье присутствие на похоронах объяснялось их положением в обществе. Ближе к дверям храма стояли четверо всеми забытых одноклассников покойного.

Пыталась проникнуть в церковь и не замеченная Кайлом Илейн Кенан, однако охрана не нашла ее имени в списке, а потому не впустила.

Звезды Голливуда оставили службу без внимания. Никто не подумал хотя бы прислать цветы из Лос-Анджелеса. Некая статистка отправила преподобному электронной почтой текст, который должен был зачитать кто-нибудь из близких невинно убиенного, поскольку сама она была «занята на съемках важного эпизода». Текст изобиловал буддийскими мантрами и упоминаниями о нирване, жители Питсбурга восприняли его с индифферентной прохладой. Сложив пополам лист, священник молча передал бумагу родственникам.

Мэнни Лусере удалось пробраться на заупокойную мессу только после того, как Джой объяснил семье, насколько высоким авторитетом пользовался пастор в глазах Бакстера. Всю службу Тейты посматривали в сторону брата Мэнни с предубеждением и опаской. Тот смиренно стоял, облаченный в подобие монашеской накидки, которая напоминала плохо выглаженную простыню. Единственным знаком траура являлся черный кожаный берет. Этот головной убор сидел на седых космах и придавал облику пастора залихватский вид и нечто общее с легендарным революционером Эрнесто Че Геварой. Брат Мэнни то и дело утирал слезы, пролив их, наверное, больше, нежели принято даже среди профессиональных плакальщиков.

Глаза Кайла оставались сухими, хотя и ему было не по себе при мысли о впустую прошедшей жизни друга. Стоя возле могилы и глядя на массивный, полированного дуба гроб, он был не в состоянии разбудить воспоминания о старых добрых временах студенческой вольницы. Душу терзал жестокий вопрос: что, что он сделал не так? Может, следовало рассказать Бакстеру про видео, про Бенни Райта – про все, с самого начала? Может, знай Бакстер правду, он смог бы оценить опасность и вел бы себя иначе? Возможно. А может, и нет. Бакстера мучила совесть, он горел желанием во что бы то ни стало исправить ошибки прошлого. Если бы ему стало известно о существовании видеозаписи, он мог утратить всякий контроль над собой. Дал бы показания под присягой и махнул рукой на друзей. Предсказать его действия было нельзя, потому что мыслил он иррационально.

Но разве сам Кайл сумел с самого начала оценить истинные размеры опасности? Нет. Осознание того, насколько глубока разверзшаяся перед ним пропасть, пришло к нему только сейчас.

Сотня человек, окруживших могилу, напряженно внимали прощальным словам священника. На землю падали крупные холодные капли. Гроб и членов семьи укрывал растянутый на бамбуковых шестах тент из темно-красного полотна. Взгляд Кайла устремился вдоль ряда гранитных плит к воротам кладбища. За ними с ноги на ногу нетерпеливо переминались похожие на стервятников репортеры. Толпу людей с камерами и микрофонами сдерживала полиция: многие писаки не погнушались бы ничем, чтобы сделать крупным планом снимок безутешно рыдающей матери. Где-то за чужими спинами скрывались по меньшей мере двое, а то и трое подручных Бенни Райта. «Интересно, – подумал Макэвой, – прихватили они с собой фотоаппарат, чтобы запечатлеть не процедуру погребения, нет, а лица друзей Бакстера, которые пришли проводить его в последний путь?» Никакого особого смысла в том не было, однако, с другой стороны, что в действиях этих типов вообще имело смысл?