Мародеры - Леонид Влодавец

Поэтому каждый из них играючи надавал бы Ежику по мордасам, а если всерьез, то и по стенке размазал бы. Обзывать их вертухаями, наверно, не стоило.

Но было еще и «во-вторых». Ясно, что после того, как Ежик стал единственным участником, уцелевшим после вчерашних «гладиаторских боев», никто и никогда его отсюда не выпустит. Поэтому могло быть и так, что охранник сейчас доложит этому страшному Петровичу, а тот припомнит: «Е-мое, я ж этого козла вчера пришить позабыл!» Или распорядится: «Ладно, дайте ему похавать, ему сегодня надо будет „чемпионское звание“ отстаивать…» Ежика аж в дрожь бросило, как только он себе представил, что надо будет по новой проходить всю ту же катавасию…

Поэтому, когда в тишине коридора вновь послышались шаги, Ежик сжался в клубочек. Были бы иголки — выставил бы их, но иголок не было. Ничто не помешает взять его голыми руками и сделать с ним все, что душе угодно.

Лязгнул замок, вошли двое в кожанках, здоровые, как лоси, но никаких посудин в руках не было. Значит, бить будут, а не кормить.

— Так, «Чемпион», — объявил уже знакомый голос, — руки назад!

Щелк! Браслетки надели. Ших! — на глаза повязку. Потом взяли за локти, вывели из камеры и дверь захлопнули. Ну, и куда поведут? Просто лупить, так, наверно, можно было и в камере. А не на расстрел ли ведут?! Но что-то подсказывало Ежику, что в этом заведении такой легкой смерти фиг дождешься.

Лишь бы опять не на карьер… И только бы не на топорах драться!

Ежик пытался припомнить, как его в прошлые разы водили, но коридор припоминался уж очень коротким. А тут топали и топали, какие-то двери открывали и закрывали. И все вроде бы по прямой. Только напоследок пару раз свернули куда-то.

После последнего поворота и щелчка захлопнувшейся Двери конвоиры сдернули с Ежика повязку.

— За победу в гладиаторском бою и примерное поведение, — торжественно объявил один из вертухаев, слегка издеваясь, — гражданин Ежиков награждается переводом на комфортные условия содержания. Камера-люкс! Здесь имеются — санузел с ванной, стенной шкаф, кровать с бельем тумбочкой и ночником, кресла, стол, телик, радиоточка и кухонный лифт. Сейчас 19.20, так что можешь заказывать ужин бесплатно. Вот по этому меню, хоть все, хоть ничего только крестики поставь, чего жрать будешь. Сунешь меню в лифт, закроешь дверцы, нажмешь кнопку. Когда обед приедет, загорится лампочка. Сложишь грязную посуду в лифт, нажмешь кнопку — увезет наверх. Меню тоже не забудь отправить, на ужин другое получишь. Уловил систему, юноша? Ужин — в 19.00 и до 20.00, завтрак с 7.00 до 10.00, обед с 14.00 до 16.00. Малявы на волю через кухонный лифт не принимаются. Сейчас снимем браслеты, запрем — лезь в ванну, отмывайся, переодевайся в чистое. Грязное — в пакет и в угол.

Щелк! — второй подошел сзади, открыл и снял браслетки. Щелк! — захлопнулась на замок дверь.

Ежик остался один, не очень понимая, что произошло.

Сложив, как велели, все грязное в полиэтиленовый пакет. Ежик остался голым и погляделся в зеркало, которое висело в ванной. Нет, морду ему вчера в общем и целом не поуродовали, синяков и ссадин не было, только в одном месте волосы слегка опалило, должно быть, когда «девятка» взорвалась. Ободрал немного локти и колени. Был еще синяк на бедре, но, в общем, все ерунда. Жить можно.

Вдохновленный этим. Ежик полез в ванну, напустил горячей воды. Кайф!..

Как раз в это время в соседнем номере, за стеной, проснувшись, Люська и Никита продолжали разговор.

— Расскажи лучше про Париж чего-нибудь, — попросил Никита.

— Лениво мне это. Опять же там все галопам по Европам.

— Ну а про Парвини расскажи. Все-таки интересно, какие люди в наше время гаремы имеют?

— Какие-какие… Богатые. Ты сможешь хотя бы одну жену за полета тыщ баксов купить? Нет. А у него, Балясин говорил, мильонов сто есть. У Вальтика, дай Бог, чтоб два набежало, да и те все в оборотах, а так, чтоб свободных оставалось — тысяч десять, может быть, в среднем. Опять же, Альбине надо, детям, мне — фьють! — и нету.

— И при таких делах ему Парвани аванс дал?

— В Париже-то Вальтик не скупился. Ему же надо было показаться. Мы там точно тыщ на пятнадцать или больше гульнули.

— Неужели Парвани такой простой, что не усек?

— Понимаешь, Вальтик там не только себя представлял. А еще каких-то, которые с ним работали…

— Светку, что ли?

— Ну, нет. Ее тогда еще и близко не было. Я думаю, что его и застрелили из-за того, что он от тех отказался, а стал со Светкой дела закручивать.

По-моему, он тогда у Парвани деньги брал на мотель какой-то. На Московском шоссе. Может, поспим еще, а? Наверняка ведь ночью ко мне поползешь…

Никита чувствовал, что Светке эта информация тоже будет интересна, но Люське вспоминать сейчас о Балясине и всем, что с ним связано, не очень хочется.

— Ладно, дремлем, — согласился он и решил больше не задавать вопросов.

Люська помаленьку засопела, ему с ней показалось очень уютно и спокойно…

Они не знали, что Светка в это время сидела в одной из потайных комнаток на втором этаже здания хлебозавода, там, где находилось рабочее место оператора прослушки, и прокручивала через наушники своего плейера их беседу. Дослушав, спросила у оператора:

— Когда проснулись?

— Час с небольшим назад. Пожрали и опять на боковую.

— Давай последние записи.

Оператор потянулся за кассетой, но тут зазвонил Светкин радиотелефон.

— Петрович? Ну как?

— Привез, разговаривайте сами.

— Рожу видел?

— Так точно. Будешь в полном обалдении.

— Что, такой страшный?

— Да нет, просто слишком знакомый. Такого в моей практике еще не было.

— Суй его в жесткую упаковку и жди меня. Через некоторое время Света была уже в подвале.

— Ну, рассказывай, — потребовала Булочка, — что это за знакомого ты отловил?

— Корнеева, того самого директора, которого ты заказывала Макару.

— Интересненько! — Светка поправила съехавшую на лоб прядку. — Директор школы — Хрестный папа! Ладно, сперва ты мне весь разговор изложишь, а потом подумаем, как с ним дальше беседовать…

— Вот еще что странно, — заметила Света, выслушав Петровича. — В ночь с воскресенья на понедельник погиб Сергей Владимирович Корнеев, сын господина директора школы. Что должен делать любящий отец? Скорбеть! Заниматься подготовкой к похоронам, а он на стрелку едет.

— Интересы дела превыше всего, — заметил Петрович. — Мне, например, в такой ситуации была бы и вовсе жизнь недорога. Я, если на то пошло, наверняка на стрельбу бы нарвался. Так что мне лично немного удивительно, что он так спокойно сдался. И боюсь, что у него есть еще какие-то очень серьезные аргументы.

— Тех, о которых он упомянул, — сказала Светка, — вот так хватит! Я имею в виду его минеров. Если они действительно уйдут, то мы без них до холодов вряд ли разберемся. И трупы могут быть лишние. Наверняка у этих ребят уже есть карта, где показаны разминированные участки. Здесь надо будет сотрудничать, мне кажется. То же самое — вопрос о ценности клада. И эксперт нам нужен, точно. Да и покупателя найти непросто. Замучаешься толкать и эфэс-бэшников на хвост поймаешь. Верно?

— Верно-то верно, но мне сдается, что блефует директор.

— А вот и нет. Никита выцедил из Люськи одно имя. Летом, в Париже, Балясин встречался с иранцем Мохаммадом Парвани, вел разговор через переводчика Мишу из своей конторы. Если этот Миша еще жив, то может нам много интересного сообщить.

Возможно, что и проводка «дури» начинается с этого конца, так что сейчас, наверно, стоит побеспокоить наших ребят в «Прибое», пусть выяснят, кто этот Миша и где он сейчас.

— Сделаем.

— Давай, суетись, родненький. И скажи мальчикам, чтоб привели господина Корнеева. Ужас как охота пообщаться с интеллигентным человеком…

КОМПРОМИСС

— Здравствуйте, Владимир Алексеевич, — очаровательно улыбнулась Света. — Скажите, пожалуйста, — столько раз встречались, а оказывается, вы такой загадочный…

— Ничего не поделаешь, Светлана Алексеевна, — вздохнул Хрестный. — Жизнь прожить — не поле перейти. Бывают приятные неожиданности.

— Приятные или нет — не знаю. Согласитесь: считаешь, что милый и интеллигентный директор лучшей в городе школы, где внучка самого губернатора учится и младший сын мэра, — это одно, а страшный бандит Хрестный — совсем другое, и вдруг оказывается, что это одно и то же.

Жуть берет, правда? Кому столь уважаемые люди доверяют своих детей? И чему хорошему он их может научить?!

— Наверно, неприятно. Тем более что милая и интеллигентная, очень недурная собой женщина, которая мирно выпекает хлебушек и доставляет горячую пиццу всем, кто эту итальянскую дрянь обожает, оказывается настоящей дьяволицей во плоти.

Жить совсем не хочется.

— Ну, — ухмыльнулась Света, — этому горю помочь нетрудно. Но я считаю, что вам было бы полезно пожить чуть-чуть дольше, чтоб мы могли прояснить кое-какие вещи. Если вы правильно меня поймете, то ваше нынешнее угнетенное состояние души может улучшиться. Если не поймете, то все будет гораздо печальнее, чем сейчас.