Тридцатого уничтожить! - Виктор Доценко

Савелий с виду казался более уставшим, чем Воронов, однако это было чисто внешнее впечатление: он вообще не ощущал усталости и совсем ничего не чувствовал, отключив свое тело от внешних раздражителей.

Послушное тело не испытывало никаких неудобств. Более того, казалось, что он только что оказался в этих условиях и был переброшен какой-то силой из другой местности. Хотя губы потрескались, во рту у него тоже пересохло, это его не беспокоило.

— Присядем? — предложил капитан и плюхнулся на песок. Затем достал свою фляжку и сделал несколько глотков. — Отличный кумыс и жажду утоляет, и голод.

— Ага, жаль, маловата фляжка, — согласился Савелий, сделав из своей фляжки только один глоток, потом завинтил крышку и откинулся на спину: говорить при такой жаре не хотелось. Он прикрыл глаза и попытался представить лицо Ланы.

— Здравствуй, Савушка!.. Здравствуй, милый! — услышал вдруг ее голос и открыл глаза перед, ним стояла обнаженная Лана.

— Как? — встрепенулся он и вскочил на ноги. — Как ты здесь оказалась?

— А я всегда с тобой, милый, — она взяла его за руки, опустилась на колени и потянула его вниз, к себе. Савелий опустился рядом с ней на колени и вдруг почувствовал, что песок влажный и прохладный.

Он оторвал от ее глаз свой взгляд и огляделся вокруг: перед ним, серебрясь в лучах солнца, раскинулось бескрайнее море! Настоящее море! Он даже почувствовал запах морской воды. Она была изумрудного цвета, и ласковые прохладные волны покорно накатывались на берег, нежно омывая его ноги.

— Ничего не понимаю, — растерянно прошептал Совел — Где барханы? Где зной? Где капитан?

— Капитан? Вон плывет метрах в пятидесяти от берега. Неужели не видишь? — Лана ткнула своим длинным наманикюренным пальчиком в море, и Савелий действительно увидел капитана, который сильными уверенными взмахами преодолевал метры за метрами, продолжая оставаться на одном месте.

— Зной, барханы. Разве тебе мало меня? — с обидой прошептала девушка, прикасаясь к нему влажными губами.

Савелию было так хорошо, такую нежность испытывал он к Лане, такую теплоту, что ему не хотелось огорчать ее даже взглядом, даже мыслями своими, и губы могли шептать только одно слово, повторяя его на разные лады:

— Милая! Милая! Милая!

Он прикоснулся языком к ее темно-розовому сосочку, и тот мгновенно стал твердым. Девушка чуть нервно вздрогнула и прижала его голову к себе руками, словно хотела, чтобы он впустил ее к себе внутрь.

— Господи, как прекрасно та ласкаешь меня! Господи, пусть так будет всегда, — стонала она.

Савелий, едва прикасаясь, скользил ногтями по ее спине, и бархатистая прохладная кожа вздрагивала от сладкой истомы, а тело извивалось от страстного желания. Когда его пальцы достигли округлых твердых ягодиц, тело Ланы сжалось, она громко вскрикнула в страстном порыве и вдруг неожиданно спросила:

— А где же мой подарок, Савушка? — ее голос звучал обиженно.

Савелий мгновенно поднес руку к своей груди, пытаясь нащупать медальон, но его не оказалось на месте, и он по-настоящему открыл глаза. Ланы рядом не было, не было и моря. Капитан лежал на боку, прикрывая рукой лицо от беспощадного солнца.

— Господи! — с болью воскликнул Савелий.

— Что случилось, Рэкс? — Воронов встревожено привстал и взглянул на приятеля.

— Самую дорогую вещь потерял, — обречено ответил Савелий, продолжая шарить за пазухой может, порвалась цепочка и медальон завалился куданибудь.

И тут он вспомнил, где медальон, настолько ясно, будто это только что произошло: когда они с американцем вновь менялись одеждой, цепочка зацепилась за какой-то крючок на форме американца, и Савелий снял ее вместе с формой.

— Как же я раньше не заметил? А возвращаться сейчас…

— Куда возвращаться? — встрепенулся капитан, — На базу?

— Нет, в кошару.

— Ты что, сбрендил? — воскликнул тот и покрутил пальцем у виска. — Километров двадцать отмахали! Помнишь, что Касым говорил: здесь трасса изгиб делает, и вот-вот мы до нее доберемся. Ну, чумовой, действительно, чумовой! — ругался капитан, не в силах остановиться.

— Вот завелся! Хрен остановишь! — покачал головой Савелий. — Я что, сказал, что хочу возвращаться? Ты же не дал мне договорить! Я хотел сказать, что возвращаться сейчас — сумасшествие!

— Да? — Капитан подозрительно взглянул на него, но увидел, совершенно спокойный, серьезный взгляд. — Что хоть это было-то?

— Память о любимом человеке. Медальон. — Он грустно вздохнул.

— А-а… помню! Видел у тебя, когда мы на крыше барахтались. Что, нужный товарищ?

— Еще какой нужный! — вздохнул Савелий. — Ладно, капитан, командуй!

Кошара

А в это время возле кошары остановился открытый джип, в котором сидело четверо боевиков и за рулем ас-водитель. Он не захотел, воспользовавшись своим ранением, остаться на базе: решил принять участие в погоне и отомстить за свое унижение, которое получил от этих проклятых «Рэксов», улепетывая с поля боя и оставляя своих друзей мертвыми.

Через некоторое время к ним подъехал и «ниссанпатрол» серебристого цвета, из которого вышел Восьмой в сопровождении трех боевиков.

— Это единственное место, где они могли набрать воды? — проговорил Восьмой со злой усмешкой, потом добавил: — Всем быть на готове! Все вокруг перевернуть и найти их или следы того, что они сюда заглядывали! Перевернуть все халупы вверх дном! А ты притащи сюда хозяев! — приказал он одному из боевиков.

Сняв с предохранителей автоматы, боевики, наслышанные о «подвигах» беглецов, с опаской стали окружать кошару со всех сторон и вскоре рыскали по ее нехитрым постройкам.

— Вот, единственный из взрослых, кто остался здесь! — доложил Шестнадцатый, притащив к Восьмому упиравшегося старого Касыма, который плаксиво лопотал что-то на своем родном языке.

— Что лопочет этот сморщенный окурок? — спросил Восьмой.

— А черт его разберет!

— Слушай, старик, прекрати гундосить и выслушай меня внимательно: тебя никто не собирается обижать! Восьмой постарался быть предельно дружелюбным. — Ты видел здесь посторонних?

Старик неожиданно замолк и внимательно осмотрел боевиков, которые оказались поблизости, потом повернулся к Восьмому: нем поверх ярко расписанной надписями футболки были укреплены заплечные ремни с кобурой под мышкой, из которой торчала рукоять пистолета.

— Ай-ай-ай… запричмокивал старый Касым, восхищенно поглядывая на рукоять пистолета. — Ружье ест — началник! Автомата ест — много началник! Пистолета ест — много-много началник! Балсая началника!

— Ты угадал, старик! — довольно заулыбался Восьмой, радуясь, что сумел разобраться в странной речи аборигена. — Чем меньше оружие, тем больше начальник! Скажи, старик, были здесь посторонние?

— Старая Касым не поняла. Старая Касым не поняла. — Старик так скривил свое и без того сморщенное лицо, что казалось, еще немного, и он расплачется.

— Ну, чужие. Чужие здесь были?

— Чужая? Чужая была, была! — обрадовался старик.. — Была чужая!

— Кто и когда? — встрепенулся тот.

— Однако, — старик начал загибать свои высохшие пальцы. — Однако, четыре луна ушла, четыре луна. — Он повернулся к серебристому «ниссан-патролу»: — Такой арба приходила! Точно такой! Кумыс пила много-много. Чужие, однако.

— А сегодня! Сегодня был кто-нибудь? — Восьмой начал терять терпение.

— Однако, приходила чужая. Приходила, — старик стал серьезно качать головой.

— Говори, говори быстрее!

— Однако, ты чужая, он чужая… они чужая, — старик тыкал пальцем то в одного, то в другого.

— А, черт бы тебя набрал! — вскрика Шестнадцатый и замахнулся над его головой прикладом авто мата.

— Отставить, — коротко бросил Восьмой и вновь попытался быть вежливым и ласковым. — Да пойми ты, старик, мы люди военные, и мы получили приказ поймать двух преступников. Они убили нескольких людей и могут убивать еще и еще.

Странно, думал старый Косым, почему этот мужчина говорит о двух бежавших? Может быть, речь идет о других? А может, об американце они ничего не знают? Военные! И Бога не боятся! — Ни одной порядочной физиономии, И у самою, несмотря на ласковый тон, глаза злые, как у… не знамо кого. Разорвать готов, а улыбается потому, что выведать хочет.

— Военная человека — хорошо. Преступника — плохо. Убивала человека

— плохо… много-много плохо! — старик опустился на колени лицом в сторону солнца и начал молиться, то скрещивая руки на груди, то выбрасывая их вверх.

На этот раз не выдержал Восьмой — он пнул старика в спину и сбил его, продолжая пинать еще и еще, и, видно, запинал бы до смерти, но в этот момент его окликнул Шестнадцатый:

— Восьмой! Послушай! — встревоженным голосом сказал он, и Восьмой прекратил мутузить старика, но тот продолжал истошно выть на всю кошару.

— Ты чего, Шестнадцатый? — спросил Восьмой.