Тридцатого уничтожить! - Виктор Доценко

— Пока мы ни в чем и никого не подозреваема — четко произнес полковник. — Однако Савелий Говорков сам попал в круг наших интересов, и нам важно узнать, на что способен этот человек в экстремальных ситуациях?

— В чем выражается «экстремальная ситуация»?

— Как он поведет себя, если окажется среди преступников?

— Вам должно быть известно, кал он повел себя, когда оказался среди уголовников в колонии! — ответил генерал в отставке несколько раздраженно.

— Нам действительно известно об этом жизненном витке Савелия Говоркова, но здесь речь идет не об уголовниках, а о серьезных врагах нашего общества, нашей страны! — полковник сказал это с некоторым пафосом.

— Я не знаю, о каких врагах вы ведете речь, но лично я не советовал бы никому становиться на его пути в экстремальных, как вы выражаетесь, ситуациях!

— Вы не переоцениваете своего любимца?

— Савелия Говорком, если это он, невозможно переоценить, его можно только недооценить! Если вы его увидите, то я уверен, что вы сами сможете убедиться в правоте моих слов.

Старый Касым

Среди огромных песчаных барханов одиноко затерялась небольшая кошара из камышового тростника и кустарников, облепленных глиной.

Корявые жерди чисто символически несли звание забора, за которым стояло несколько двугорбых и одногорбых верблюдов, лениво жующих свою вечную жвачку.

Не успели беглецы выйти из-за бархана и подойти на расстояние десятка метров к воротам, как их тут же окружила толпа любопытных азиатских ребятишек. Они остановились на почтительном расстоянии и с удивлением смотрели на странных незнакомцев со светлой кожей и светлыми волосами.

Вскоре к ним поспешил, семеня кривыми ножками, сморщенный, высохший под палящими лучами азиатского солнца согбенный старик. Его волосы были серебристо-седыми.

Он шел с радушной улыбкой, поминутно вскидывая руку, то ли в приветственном жесте, то ли от нервного тика.

Его русский язык оставлял желать лучшего, но, как ни странно, все было понятно:

— Старый Касым видит два русский началника и одного началника с другая страна. — Он очень радушно улыбался, но со стороны, наблюдая более внимательно, можно было заметить, что сквозь доброту улыбки проглядывает и скрытая хитрость. — Однако старый Касым говорит: здравствуй, началник! Гост для Касыма — хорошо, гост началника для Касыма — много хорошо. Дорога болшой, а сила совсем мало-мало… Ходите в дом кумыс пит, молоко пит, шашлык кушат, много-много спат.

— Спасибо я гостеприимство, отец, времени у нас совсем уже нет! Нам идти нужно, спешим мы очень! — Капитан старался говорить медленно, спокойно и убедительно.

— Зачем спасиба, когда не кушал не пил, не спал? Зачем спешим в такая солнце? Дело ждет, работа ждет, смерт не ждет, сама идет! Когда много спешим, много, много не успеваем. Старый Косым много жил, много знает: зачем говорит слово, когда оно прячет твоя дума? Говори такой слово мне, и старый Касым помогает много-много.

Капитан понял, что любые его уловки странно выглядят среди этих бескрайних песков. От ближайшего населенного пункта сотни километров, а они идут пешком по пескам, имеют странный, если не сказать больше, вид: запыленные, пропитанные потом, ободранные, да еще с раненым на руках и с оружием я спинами.

— Вот что, отец, — вступил в разговор Савелий. — Ты прав, надо говорить то, что у тебя в голове и на сердце, а не то, что может ввести, человека в заблуждение. Этот раненый человек — иностранный геолог, он очень болен и потерял много крови, попав в аварию. Ты должен помочь ему — скоро за ним прилетит вертолет. Понимаешь, он большой начальник! Очень большой начальник!

— Болшая началника — хорошо, очен болшая начааника — много хорошо! Однако болен — много плохо! Иностранная геолог — хорошо, геолога в офицерская форма Америка — плохо.

— Так ты, отец, знаешь, что это американская форма? Откуда? — воскликнул капитан и переглянулся с Савелием: они были оба явно растеряны.

— Старый Касым много знает, много знает! — старик вдруг стал серьезным. — Кто вы? Кто он? Говорите, Касым можно верит!

— Хорошо, отец, — решила капитан, понимая, что у них нет другого выхода. — Очень плохие люди хотят убить американца, а его нужно спасти: он друг нашей страны. А мы… мы советские солдаты, хотя и в такой странной форме. Нам нужно спешить, чтобы сообщить важные сведения в нужные органы советской власти! С ним мы вряд ли сможем добраться, и потому просим вас, отец, оставить его у себя, поухаживать за ним. Думаю, что завтра-послезавтра за ним пришлют вертолет.

— Если он друга — хорошо! Плохие люди — очень плохо! Вертолет — хорошо!.. Однако вертолета — завтра — плохо, послезавтра — много плохо! Болной — плохо! Кумыс пьет — хорошо! Много здоров ест! Не думай плохо за старый Касым — хорошо! — он говорил спокойно и рассудительно, словно разговаривал сам с собой.

— Спасибо, отец! — Капитан облегченно пожал его руку.

— Зачем спасибо? Мы — дети наша земля: я — плохо, ты помогал, ты — плохо, я помогал. Не можно не так! Айда кушат, кумыс пит!

— Нет отец, нам нужно спешить! — покачал головой капитан, потом добавил: — Ты, отец, должен быть очень осторожным: если придут плохие люди и найдут этого американца, то могут убить и тебя.

— Спешит много-много — плохо, — покачал головой старик, словно не слыша других слов. — Тело отдых нужно.

— Ты что, не понял, отец? Я же говорю об опасности, которая может гро…

Старик вдруг положил ему на плечо свою морщинистую руку и проговорил на чистом русском языке безо всякого акцента:

— Вы доверились старому Касыму, и Касым не подведет вас. Теперь и старый Касым жег довериться вам: я старый солдат и прошел всю войну до самого Берлина! В разведроте служил. Меня насторожила ваша странная форма, а не форма американского офицера! — Он вопросительно взглянул на капитана.

— Эта форма, отец, тех плохих людей, он тут же поправился, — точнее, преступников. Они идут против народа и могут наделать много беды. Мы убежали от них.

— Понятно, — старик насупился. — Стрельба, которую я слышал ранним утром, с вами связана?

— Здесь? Слышно было? — воскликнул удивленно Савелий.

— В песках далеко слышно. За американцем я пригляжу, можете не волноваться: они его не получат! Однако у них тоже вертолеты есть? — полуспросил он.

— Есть, — кивнул капитан и тут же воскликнул: — Понял! Если кто будет спрашивать о троих, значит, чужие, а если об одном, то свои, представители власти.

— Но почему вы так уверены, что за ним пришлют вертолет?

— Надеемся добраться и сообщить.

— А если… — старик запнулся на полуслове и опустил глаза.

— Если с нами что-то случится, то американец тебе подскажет, что делать! — Савелий хлопнул старика дружески по плечу. — Он немного говорит порусски. Спасибо тебе, отец!

— Постарайтесь выжить, сынки! — тихо, как молитву, выдавил из себя старый Касым, а чтобы скрыть влажные глаза, суетливо добавил: — Сейчас мои внуки вас угостят на дорожку.

Когда наши герои покинули гостеприимную кошару, старый Косым собрал вокруг себя всех своих внуков и правнуков и что-то долго им говорил на родном языке, после чего приказал идти в доя и не показывать носа наружу и не выгядывать в окна, пока он сам этого не разрешит. Все беспрекословно вошли в дом, и старик закрыл их на щеколду снаружи.

Только после этого он об обработал йодом раненую ногу так и не пришедшего в себя американца, обложил рану какими-то своими мазями и аккуратно забинтовал. Подхватив его под мышки, оттащил метров на пятьдесят в пески с кошарой в небольшой, около двух квадратных метров, схрон, куда он складывал заготовленный и спрессованный на зиму корм для скота.

Этот схрон не был специально подготовлен для хранения кормов. Просто однажды, когда ему понадобилось подновить кошару, нужна была глина, и он, чтобы не тащить ее черт знает откуда, решил поискать поблизости от кошары и его поиски увенчались успехом: под метровым слоем песка была обнаружена красная глина, и теперь, если в ней появлялась нужда, он, все углубляясь и углубляясь, добывал ее.

На тот случай, если американец придет в себя, а его рядом не окажется, старый Касым оставил рядом с ним кувшин с кумысам и ломоть казахского хлеба. Тщательно замаскировав вход, старый Касым вернулся к себе в дом.

Воспоминания о Лане

Хватая пересохшим ртом оскаленный воздух, они продолжали свой изнурительный бег по огненному песку.

Несмотря на то, что капитан был старше своего приятеля, держался он очень уверенно. Он расчетливо и экономно двигался. Потрескавшиеся губы кровоточили, а язык был настолько сухим, что когда капитан забывался и машинально пытался облизнуть губы, то морщился от невыносимой боли; язык был шершавый, как наждачная бумага.

Савелий с виду казался более уставшим, чем Воронов, однако это было чисто внешнее впечатление: он вообще не ощущал усталости и совсем ничего не чувствовал, отключив свое тело от внешних раздражителей.