Лицо войны. Военная хроника 1936–1988 - Марта Геллхорн

чем политики.

Еще она сказала, что эта мирная конференция – в целом забавное мероприятие; делегаты, нисколько не смущаясь, оскорбляют друг друга. Когда она пересказала некоторые реплики своим родителям, их шокировало, как невежливы эти «люди мира». Мари-Роз кажется, что никакой надежды на будущее нет, но все-таки она заметила – поскольку ей двадцать один год, она красива и жива, – что, быть может, из всего этого цинизма и отчаяния и выйдет что-то хорошее. Каким образом, она затруднилась сказать.

Вскоре подъехали прекрасные элегантные машины, из которых выбрались делегаты. Они собрались вокруг огромного стола в покрытом золотом зале заседаний; если не видеть маленькие картонные таблички с названиями стран, бельгийцев не отличишь от норвежцев, чехов – от югославов, канадцев – от американцев; все они просто мужчины, самые обычные мужчины. Но стоит им открыть рты, как становится ясно: нет, они совсем не похожи, а люди – далеко не братья. Начать с того, что никто не понимает чужих языков, а если уж им переведут, то никто не поймет чужих мыслей, не говоря уже о том, чтобы им доверять.

В тот день, пока солнце светило в окна, они говорили о кабельной линии связи между Югославией и Италией; югославы хотели установить режим совместного пользования, а может, кто-то должен был выплатить репарации или что-то в этом роде. Разговор шел медленно, потому что каждую фразу повторяли на трех языках, беседуя при этом в таком желчном тоне, будто кто-то спорил с официантом из-за счета. На любое заявление югославского делегата тут же возражал кто-то из западного блока. Споры возникали постоянно и шли так интенсивно, что удивить здесь могло бы одно: если бы вдруг представитель Запада, широко улыбнувшись, сказал представителю Востока: «Ты совершенно прав, старина!» (или наоборот).

Все, конечно, забыли, что движет югославом: его страна – руины, каждый восьмой ее житель мертв, жестокость немцев и итальянцев, которым помогали югославские фашисты, оставила свой след, как и всякая жестокость. Но и югославы явно забыли, что нынешнее правительство Италии – это собрание порядочных людей доброй воли; что Италия сейчас так же бедна, как и Югославия (ведь победитель и побежденный с одинаковой легкостью умирают от голода), и что бессмысленно еще сильнее нагружать страну-банкрота долгами, которые она, очевидно, никогда не сможет оплатить.

Делегаты все говорили и говорили об этой кабельной линии: тоскливо, осторожно, почти без надежды на успех. Зрители – пресса и посетители – сидели на красных плюшевых скамейках, кто-то слушал, кто-то погружался в сон от скуки и желания оказаться где-то в другом месте.

На скамейке рядом со мной лежит буклет под названием «Фашистская Италия в Эфиопии»; кто-то его потерял или просто оставил из равнодушия. Буклет печатали, как печатают дешевую рекламу лекарств: фотографии размыты, никто не озаботился в подписях пояснить, что изображено. Однако со снимков смотрят улыбающиеся, привлекательные молодые итальянские солдаты, они радостно позируют перед камерой, держа в руках за черные всклокоченные волосы отрезанные головы эфиопов. Возможно, никакие поясняющие подписи и не нужны.

Эфиопские делегаты сидели за столом конференции и молча слушали. Они очень приятные люди (как и представители Итальянской Республики). У эфиопов замечательные имена, главу их делегации зовут Аклилу Хабте-Волд, что означает «Корона милости Господа нашего»; все их имена что-то значат. Я вспомнила разговор с одним из представителей их делегации, он сказал: «На этой конференции представлены только интересы отдельных стран, но не человечества».

Он озадаченно рассказал мне, что итальянцы напечатали книгу, чтобы показать ее делегатам союзников, в этой книге множество прекрасных фотографий, демонстрирующих, какую прекрасную работу Италия проделала в Эфиопии: дороги, больницы, образцовые фермы и все остальное. Эфиоп грустно заметил, что лучше бы их оставили без подобных щедрых даров, зато не убивали. Мне рассказывали, как эфиопы подсчитывали объем желаемых репараций; простодушно, печально и смиренно они решили, что для западных народов человеческая жизнь должна стоить около 500 долларов, поэтому они умножили эту сумму на число своих мертвецов.

Голландцы и норвежцы не имели никакого отношения к мирным переговорам с Италией, но внимательно слушали и старались голосовать за лучшие варианты. Они, как и эфиопы с итальянцами, – милые люди и озадачены происходящим не меньше нас с вами. Обе страны прилагают огромные усилия, чтобы отстроить разрушенное войной; обе страны постепенно добиваются успеха. Один норвежец сказал мне: «Если нас оставят в покое, у нас все будет хорошо; мы работаем и можем жить. Вместе мы счастливы». А потом добавил с внезапной горечью и страстью: «В мире не осталось идеалистов; если бы здесь выступал человек с идеалами, его бы сочли дураком».

Один голландец рассказывал мне об острове Валхерен (где, сражаясь с немцами, погибло множество канадцев) и сказал, что на затопленной пустоши Валхерена не осталось ни одного живого дерева. Но сотни тысяч голландцев внесли по доллару на закупку саженцев, и если наступит мир, а остров больше не будут затапливать, там снова вырастут деревья… Голландцы не боятся, что кто-то хочет им навредить, так как и сами никому не желают зла. Бояться и наводить страх на других – прерогатива больших держав, и тут мы посмотрели друг на друга с грустью, потому что я – гражданка большой державы и при этом ничем не отличаюсь от него, и мы об этом знаем, и знаем, что таковы большинство людей во всем мире.

По утрам комиссия, обсуждающая политические аспекты мирного договора с Италией, заседала в том же самом отвратительном богато украшенном зале. Границу между Италией и Югославией снова сдвинут. А когда вы сдвигаете границу, это означает, что человек, у которого две коровы, двое детей, жена и маленький участок земли, и другой человек, владеющий маленьким магазинчиком, где он продает вино, или обувь, или таблетки, или бумагу для писем, почувствуют перемены. Как во сне, мы слушали странную далекую беседу, в которой речь шла о границах, а не о людях. Американская делегация, понимая, что с этими границами связаны и человеческие судьбы, внесла поправку к мирному договору. Для наших ушей такая поправка звучит достаточно разумно, но для жителей Европы она примерно так же эффективна, как амулет от змеиного укуса.

Американская поправка гласит: «Государство, которому передается территория, должно принять все меры, необходимые, чтобы гарантировать всем лицам, находящимся на этой территории, без различия расы, пола, языка или вероисповедания, соблюдение прав человека и основных свобод, включая свободу слова, печати и публикаций, вероисповедания и политических убеждений». Это означает, что ни Италия, ни Югославия не должны притеснять 23 000 югославов, которые станут итальянцами, и 130 000 итальянцев, которые станут югославами, в соответствии с новыми границами, утвержденными на мирной конференции. Но никто не верит в благородные намерения, зафиксированные на бумаге.

Я навестила югославов – они тоже очень милые люди. Как и чехи, и поляки. К сожалению, с русскими я не познакомилась. Молодой человек двадцати шести лет предложил мне югославскую водку – крепкий напиток белого цвета, по вкусу немного похожий на бензин. Пришли его приятели, и мы спорили о проблемах, которые люди старше и лучше нас никогда не обсуждают столь свободно.

Мои собеседники очень откровенно сказали, что югославский народ не в восторге от всех этих пограничных дискуссий, он слишком занят восстановлением своей страны (как и все остальные). Благодаря ЮНРРА у них есть еда, хоть ее не очень-то много, а вот фабрики в войну основательно распотрошили, поэтому им не хватает сырья и одежды; кроме того, разрушены все коммуникации, уничтожена треть Белграда, сожжены бесчисленные деревни.

Югославов не сломили все эти разрушения. Они полны веры и огня, они молоды, и их будущее не может быть таким же ужасным, как прошлое. Ведут себя они очень дружелюбно и открыто, поэтому я спросила: «Почему вы полагаете, что нашим представителям необходимо делиться на блоки?»

Они честно ответили: «Это Запад создает блок, а не Восток. Внутри того блока, который вы называете славянским, мы все голосуем так, как считаем нужным, а вот другие голосуют вместе, как им говорят. Мы не сателлиты России. Россия – наш друг. Россия защищает малые народы. Но мы сами