Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920 - Виктор Михайлович Чернов

что «служащие, выполняющие свои обязанности выборных лиц в ущерб постоянной работе, будут заменены другими сотрудниками». Министерству труда пришлось издать специальное объяснение, указывавшее, что владельцы фабрик имеют право увольнять членов рабочих комитетов только с разрешения согласительной комиссии или арбитражного суда. Но это объяснение отвергла даже назначенная правительством администрация Путиловского завода, настаивавшая на своем праве увольнять членов рабочего комитета до решения согласительной комиссии и даже угрожавшая уволить всех рабочих предприятия. Это привело к неизбежному результату. На заводе сразу возникло озлобление, готовое перерасти в стачку; не случайно рабочие-путиловцы приняли активное участие в Октябрьской революции.

   Крупнейшим недостатком петроградского соглашения между местной ассоциацией промышленников и Советом рабочих и солдатских депутатов являлось отсутствие пункта о стандартных размерах заработной платы. Это был самый насущный вопрос для всей России. Для провинции он был еще важнее, чем для Петрограда; по оплате труда Петроград являлся оазисом в Сахаре первобытной эксплуатации.

   Историк должен ответить на два вопроса: (1) были ли справедливыми требования рабочих повысить оплату труда, или их заработная плата увеличилась перед революцией до максимально возможного предела; и (2) были ли справедливыми утверждения работодателей о том, что уровень их прибыли недостаточен для удовлетворения требований рабочих.

   На первый вопрос ответили лица и учреждения, которых невозможно заподозрить в предвзятости и симпатиях к рабочему классу.

   Одним из них стал царский генерал Рузский, объявленный октябристами и националистами «народным героем» и пользовавшийся доверием правых. На тайном совещании Совета министров от 10 августа 1915 г. генерал Рузский говорил об условиях труда на петроградских фабриках следующее: рабочие трудятся день и ночь и при этом страдают от высокой стоимости жизни; фабриканты не поднимают зарплату, в результате чего рабочие вынуждены работать сверхурочно, чтобы не голодать; этому вопросу нужно уделить самое серьезное внимание и принять срочные меры, иначе возможны забастовки и беспорядки; если это случится, то война будет безнадежно проиграна4.

   Может быть, после 1915 г. материальное положение рабочих резко улучшилось? Обратимся к источнику, еще более враждебно относившемуся к социализму и рабочему движению. Отчет шефа Петроградского жандармского департамента за октябрь 1916 г. содержит такое признание:

   «Экономическое положение масс, несмотря на огромную прибавку жалованья, просто ужасающе. У подавляющего большинства жалованье выросло на 50%, у машинистов, литейщиков и электриков на 100 – 200%, а стоимость товаров первой необходимости за это время выросла на 100 – 500%».

   Опытные жандармы понимали, что ловить «агитаторов» бессмысленно, если наиболее красноречивым агитатором является сама жизнь.

   Промышленники постоянно утверждали, что независимо от давления, которое оказывали на них рабочие, они всегда повышали оплату труда параллельно росту стоимости жизни. Рабочие же настаивали на обратном:

   «Подавляющее большинство требований фабричных рабочих удовлетворено не было. Отдельные забастовки успеха не приносили; там, где рабочие получали прибавку к зарплате, промышленники с лихвой компенсировали ее повышением цены на продукцию, поэтому рост цен постоянно превышал рост жалованья. Положение усугублялось продолжавшимся падением курса рубля. Мы попали в замкнутый круг, выйти из которого можно только с помощью энергичных мер правительства».

   Кто из спорящих прав? Объективные данные приводятся в решениях арбитражных судов. Там, где они создавались на паритетных началах, назначались Временным правительством, министерством труда или еще менее «пролетарофильским» министерством торговли и промышленности, результат всегда был одинаковым. Сведения об оплате труда, приведенные рабочими, а иногда и служащими, оказывались точными. И в этом нет ничего удивительного. Данные Московской биржи труда показывают, что с февраля по июль 1917 г. заработная плата выросла на 53%, а цены на товары первой необходимости – на 112%; при этом ржаной хлеб подорожал в среднем на 150%, картофель на 175%, одежда и обувь на 170%. Беспристрастные цифры заставили работодателей сдаться. Однако эта сдача вызвала протесты их собственных классовых организаций. Петроградская ассоциация промышленников, которая в начале революции уступила духу времени и согласилась на введение восьмичасового рабочего дня, теперь резко свернула вправо и запретила своей секции владельцев типографий подписывать новый договор о заработной плате с профсоюзом печатников; это привело к разрыву секции с ассоциацией. Компромисс, на который согласились владельцы машиностроительных предприятий Петрограда, опротестовал Центральный комитет Совета объединенной промышленности, заявивший, что подчинение его машиностроительной секции решению арбитража «было принято не добровольно, а под нажимом всех заводов этого профиля, угрожавших забастовкой» и что решение правительственного арбитража было вопиющим насилием над «свободой предпринимательства в отношении заключения контрактов».

   Поскольку основной причиной головокружительного роста стоимости жизни была инфляция, решения арбитражных судов в пользу рабочих мало помогали делу. Рост заработной платы не поспевал за ростом цен. Выходом из этого положения могло стать только правительственное регулирование оплаты труда, основанное на систематическом официальном расчете прожиточного минимума. Тогда заработная плата повышалась бы автоматически, без нажима со стороны профсоюзов и забастовщиков. Но члена кабинета, который рискнул бы предложить такую решительную меру, коллеги разорвали бы на куски. Во всяком случае, на это никогда бы не согласилось буржуазное крыло кабинета, особенно после того, как оно приняло план государственного контроля над промышленностью.

   Введение такого контроля было совершенно логично. Чем дольше шла война, тем больше промышленность работала на нужды фронта. Покупателем ее продукции было государство. Кроме того, правительство давало предпринимателям огромные ссуды на расширение производства и повышение качества продукции, а также авансы в счет будущих поставок. Если завод начинал приходить в упадок, правительство брало его под свое прямое управление. Возникала парадоксальная ситуация. Когда завод процветал, правительство помогало его процветанию, плоды которого уходили в карман частника; если же производство становилось невыгодным, убытки ложились на плечи правительства, но лишь после того, как были исчерпаны все возможности получения новых ссуд и авансов. Предприниматель был агентом правительства. Он все больше и больше имел дело с деньгами правительства и получал полную возможность изымать из производства собственный капитал.

   Сталкиваясь с требованиями рабочих, предприниматель неизменно заявлял, что «очень большой процент заводов работает себе в убыток». К таким заявлениям рабочие относились скептически. Средняя прибыль в царской России по сравнению с Западной Европой всегда была громадной (именно это притягивало зарубежный капитал в российскую промышленность). Во время войны, как и повсюду, эта прибыль значительно выросла. Ежегодная прибыль до и после объявления войны составляла на Кабельном заводе 1,4 миллиона и 3,34 миллиона; на Сормовской фабрике 2,17 и 3,79 миллиона; на Кольчугинском заводе – 2,17 и 4,72; в Объединении тульских фабрик – 1,86 и 8,39 миллиона рублей соответственно.

   В самый разгар спора о том, сможет ли российская промышленность вынести бремя повышения заработной платы, газеты опубликовали официальные отчеты, которые резко противоречили жалобам фабрикантов. Сормовское объединение объявило, что выплатит вкладчикам