Соколиные перья и зеркало Кощеевны - Оксана Токарева

живописным водоемом, но едва ли не живым и даже разумным существом.

— Ну ты и загнула, девица! Не хватало мне, старому, только разумных озер. И так с дочерями и внучками своевольными не ведаю, что делать, еще хочешь, чтобы угодья, которые они охраняют, свое мнение имели?

Услышав звук скрипучего, словно из бочки доносящегося, хотя и достаточно доброжелательного голоса, Ева от неожиданности едва не навернулась с обрыва. Лева ее удержал.

То, что она поначалу приняла за живописную корягу или поросший мхом и водорослями валун, не просто разговаривало, но смотрело на нее вполне осмысленным и даже проницательным взглядом больших, сильно навыкате, голубых глаз. Огромный рот, из которого то и дело высовывался длинный и цепкий, точно лиана, лягушачий язык, открывался и закрывался в звуках человеческой речи, а руки с перепонками между пальцев держали половник, помешивая в огромном котле золотистое варево, источавшее дивный запах тройной ухи.

— Ну что уставилась? — спросило существо. — Али Водяного никогда не видела?

— Да где ж ей видеть, дедушка? Ты сидишь здесь в Слави, людям не показываешься. Даже на свадьбу к нам с Иваном не пришел!

По берегу, едва касаясь легкими босыми стопами луговой травы, не боясь замочить в росе расшитый подол покосной рубахи, поправляя выбивающиеся из-под венка полевых цветов рыжие волосы, шла Василиса. Подруга детства со времени последней встречи неуловимо изменилась. Похорошела, хотя, казалось, дальше некуда: всегда слыла куколкой и красавицей, повзрослела, обрела уверенность, словно осознав свое предназначение в двух мирах. И только в зеленых, точно гладь озера, глазах сквозила затаенная печаль.

— Ты все-таки не испугалась отправиться в этот путь! — сердечно обняв, с уважением глянула она на Еву.

— Я не могла поступить иначе, — смутилась та.

— Значит, по-настоящему любишь, — улыбнулась ей Василиса. — Это ведь тот самый сокол с биостанции? — уточнила она.

Ева, кусая губы, кивнула. Хотелось плакать, но на сердце появилась какая-то легкость. Куда-то подевались слова извинений, которые она собиралась высказать при встрече. Подруга в них не нуждалась, сама готовая поддержать и утешить.

— Пойдем с сестрами в хоровод, — позвала она. — Ты же, насколько я поняла, больше плясать не боишься? А дед пока наведет на тебя чары. Все равно ему нужен лунный свет, чтобы отлить новое зеркало.

Ева уже разглядела, что посреди озера, не касаясь подолами воды, в бесконечном хороводе кружились длинноволосые девушки в расшитых рубахах без поясов. Среди плясуний Ева с удивлением различила Машу и Ксюшу. За время ее недолгого знакомства с Водяным и разговора с Василисой девушки успели распустить волосы и не только развязать пояса, которыми они поднимали слишком длинные и неудобные для ходьбы подолы исцельниц, но снять джинсы и обувь. Лева с довольным видом играл на свирели, аккомпанируя песне, которую на бесконечном цепном дыхании вели девушки.

— Давно бы так! — похвалил его Водяной, помешивая в котле варево и раздувая угли. — А то в прошлом году что охальники удумали! Я уж ворожил-ворожил, чтобы ты раньше Ивана ладу свою догнал.

— Чарам русалок не может сопротивляться ни один мужчина, — сняв с ухи пробу, улыбнулась Василиса.

Ева тем временем по примеру подруг тоже распустила волосы, стянула джинсы и с наслаждением скинула ботинки. Но когда Василиса ее подвела к берегу, почувствовала робость. Она не боялась утонуть, но удержаться на поверхности, конечно, не чаяла.

— А ты попробуй! — заговорщицки подмигнула ей Василиса, высоким хорошо поставленным голосом подтягивая архаичный мотив.

Ева тоже его уловила. По словам Василисы, слух она все-таки имела, да и иностранные языки требовали немалой фонетической практики. Даром, что она не учила китайский. Осторожно подхватывая припев, словно пробуя звуки на вкус, пытаясь разобрать слова, она сделала шаг-другой и вдруг почувствовала в теле необычную легкость. Не только по воде, она бы сейчас и по облакам прошла.

Под ногами закручивался золотистый водоворот, поднимавшиеся пузырьки приятно щекотали стопы. Руки, которые в танцах она обычно не знала, куда девать, сами взметнулись вверх в древнем жесте моления о дожде, потом опустились через стороны к земле, затем сомкнулись, заплетая плетень, с руками Ксюши и Василисы.

Такие плясания многовертимые испокон веков вели женщины, отождествляя себя с русалками-берегинями, призывая добрые дожди на поля. Заводили хороводы еще в мае, продолжая на Семик и Купалу, а на русском Севере и в Сибири, где лето приходило позже, вплоть до Петрова дня. Здесь на заветном озере Еве довелось увидеть, как творят свою ворожбу сами хранительницы, которые, признав в ней сестру, приняли ее в хоровод.

Кружась вместе с Василисой и ее подругами над поверхностью озера, Ева ощущала, как, повинуясь слаженным движениям русалок, собираются кучевые облака, проливаясь дождем на луга и посевы. Она ощущала, как ее руки обращаются в лебяжьи крылья. Хотелось подняться в небеса, мчаться без ветрил, ловя воздушные потоки навстречу Финисту-Филиппу. Вот только мысль о том, что ее ненаглядный летун истерзанный заточен в темном, сыром подземелье, а Карина, как безжалостный вивисектор, плетет новые удавки и сети, наполнила сердце такой тяжестью, что никаких железных сапог и посохов с колпаками не понадобилось. Ева едва камнем не ушла на дно озера. Василиса и Ксюша успели ее подхватить. Маша, вылетев из хоровода на огненных крыльях, отнесла ее на берег.

— Не надо, я справлюсь! — запротестовала Ева, взбивая ногами воду, под возмущенными взглядами других русалок.

— Я надеялась, что ты со своим горячим сердцем сумеешь мне помочь, — закусив губу, потупилась Василиса.

— Мы пытаемся вернуть ее мать, — пояснила Маша, на спине которой после полета проступили кровавые следы от втянувшихся крыльев.

Василиса их мгновенно излечила наложением рук, но запах паленой плоти еще чувствовался.

Ева глянула в центр круга. То, что она изначально приняла за сноп света или облако, обрело очертания женской фигуры, смутно знакомой из раннего детства.

— Тетя Лана? — удивилась она, вспоминая историю гибели жены Андрея Васильевича, по странному стечению обстоятельств совпавшую по времени с исчезновением Михаила Шатунова.

В ногах снова появилась легкость, а в мысли пришла уверенность в том, что, если она здесь и сейчас поделится жизненной силой с матерью Василисы, то это ей поможет спасти Филиппа. Не просто же так Водяной отливает для нее зеркало и накладывает чары. Соколиное перо за пазухой ободряюще поглаживало грудь.

Не прибегая к поддержке подруг, устремившихся за ней следом, Ева без страха пробежала по поверхности озера, снова отыскав место в хороводе. Она плясала страстно и истово, почти как на последней дискотеке с Филиппом, не только повторяя движения Василисы и Маши, но и выдумывая свои. Ноги несли ее по кругу, руки вздымались и