Дожить до вчера. Рейд «попаданцев» - Артем Рыбаков

— К сожалению, данные из фронтовых частей пока крайне неточны, — вздохнул начштаба. — Проводные линии связи повреждены, их сейчас восстанавливают. Имеются также повреждения радиостанций. В частности, недоступны отделы связи 161-й и 87-й пехотных дивизий. Связь с ними мы поддерживаем через узел 7-й танковой. После недавнего нападения красных они хоть и потеряли примерно половину наличных средств связи, но пару радиостанций дальнего действия сохранить удалось.

— А полковые станции? — поморщившись, спросил командующий.

— Нас они, возможно, и принимают, но для передачи мощности явно не хватает. Как-никак двести семьдесят километров по прямой. Есть связь со штабом 8-го корпуса, и они ретранслируют нам сообщения из Духовщины, но эта схема приводит ко вполне объяснимым задержкам, — ответил начальник связи группы армий.

— Господин фельдмаршал, — поднял руку пожилой оберст, — а что мы будем делать с отрядом у озера Палик? Если они в качестве развития новой тактики русских, о которой вы только что сказали, решат атаковать уже наш штаб, могут возникнуть серьезнейшие проблемы с управлением войсками. Впрочем, как и со снабжением.

Клюге побарабанил по столу пальцами левой руки, качнул указку в правой.

— Что сообщает авиаразведка? — вперив взгляд водянистых, чуть навыкате глаз в полковника, спросил он.

— Облеты проводились раз в два часа, господин фельдмаршал. Крупных масс противника замечено не было.

— А мелкие, стало быть, были?

— Так точно, господин фельдмаршал! Замечены отдельные группы военнослужащих противника численностью до роты!

— Вот и отправьте туда полицейских. На фронт мы этих дармоедов все одно послать не можем, так пусть хотя бы разведку проведут.

— А что в таком случае мне делать с заявкой контрразведки и службы безопасности на четыре пехотных батальона для поиска русской разведгруппы западнее Могилева? — Генерал Шенкендорф, отвечавший за охрану тыла группы армий, был одним из самых старых среди всех присутствующих, отчего мог позволить себе некоторую вольность в общении с Клюге.

— Вы можете выполнить эту заявку, не отвлекая маршевые и боевые части, Макс?

— Вполне. Но это займет на пару дней больше времени.

— Значит, так и поступим! Что у вас? — фельдмаршал повернулся к застывшему в трех шагах от него обер-лейтенанту с ленточкой Железного креста второго класса. «Из первых, за Польшу, наверное, получил», — отметил про себя Клюге, обратив внимание на нестандартную желто-черную расцветку — в свое время производители ошиблись с рецептурой краски, и ленты очень быстро выцветали. Но многие отказывались менять старые ленточки на новые.

— Расшифровка донесения из Духовщины, господин генерал-фельдмаршал! — Офицер сделал два четких шага и протянул документ командующему.

Пока Клюге читал сообщение, все замерли в томительном молчании: логические построения и прикидки — это, безусловно, хорошо, но каждый из офицеров знал, как легко они рассыпаются при столкновении с ежесекундно меняющейся действительностью войны.

— На стыке 5-й и 8-й пехотных дивизий противник вклинился в нашу оборону на глубину до пяти километров. — Лист с шифровкой упал на карту, а указка, снова очутившаяся в руке «Умного Ханса», провела прямую линию от фронта почти до Духовщины. — Танкисты из 7-й дивизии сообщают, что пока накапливают силы для совместного с 14-й мотопехотной контрудара и последующего окружения прорвавшейся… Хотя… какой, к черту, накапливают?! — Генерал-фельдмаршал снова схватил листок с шифровкой. — Грейфенберг! Каково на настоящий момент состояние этих дивизий?

— Согласно последнему отчету, полученному нами два дня назад, в 7-й дивизии боеготовы тридцать две «двойки», пятьдесят пять «панцер тридцать восемь» и десять «панцер три», — опытному штабисту не нужно было даже заглядывать в бумаги. — В ближайшую пару дней ремонтные подразделения способны вернуть в строй еще около десяти машин.

— Великолепно, — желчно пробормотал Клюге. — А какое количество можно уже списать из-за этого обстрела? А сколько «ремонтопригодных» русские захватили, прорвавшись на пять километров? И сколько еще захватят, когда пройдут следующие пять? Мне кажется, господа, что строить гипотезы лучше, имея достоверную информацию. Соедините меня со Штраусом и Готом! После — с Гудерианом и Майхсом! Фон Тресков! — командующий повернулся к начальнику оперативного отдела. — Через полчаса жду от вас доклада о возможности использования железных дорог и трофейного подвижного состава для переброски подкреплений на угрожаемый участок! Вы, Ханс, — настал черед начальника штаба, — максимально быстро предоставьте мне данные обо всех наличных резервах! Включая трофейную материальную часть… На настоящий момент это все! — И генерал-фельдмаршал направился к столу, где размещались связисты.

Взгляд со стороны. Тотен

Деревня Загатье Кличевского района Могилевской области, БССР.

23 августа 1941 года. 9:03.

Утренний кофе я, подобно настоящему штабному, потребляю с доставкой в кабинет. Нет, не по причине «обуревания в корягу», а просто командир подкинул столько «непыльной работенки», что оторваться нет никакой возможности. Нормально читать готичный до невозможности шрифт, который немцы используют в каждом втором документе, умею только я. Вот и читаю. Вслух, попивая кофеек, а Зельц записывает. Несмотря на необходимость дальнейшей редактуры, так все равно быстрее выходит. Пробовали, впрочем, усадить Лешку за пишущую машинку, но не сложилось — обезьяна быстрее печатает.

Бросив тоскливый взгляд в окно, допил кофе, и присел рядом со стажером.

— «Ведомость вещевого довольствия 14-й роты, 34-го рабочего батальона!» — с чувством прочитал я шапку очередной бумажки.

— Это что за полк такой? — негромко спросил Зельц, выводя аккуратные, просто-таки девчачьи буковки.

— Ща узнаем! — Для прояснения ситуации пришлось немного напрячься, точнее — отвернувшись, открыть в наладоннике «секретный архив» и быстренько сопоставить имеющиеся обрывки данных с документом. В такие моменты я искренне мечтал о нормальном ноуте. В «пидиашке», что ни говори, функционал явно не тот. — Это РАД,[73] а не полк, — заявил я ему после примерно пятиминутных поисков.

Больше половины документов из портфеля, стыренного во время бомбежки у моста, относилось не к вермахту, а как раз к этой службе. Видимо, мы «обнесли» одного из офицеров Имперской службы труда. Хотя, насколько я помню, номера на машине были армейские. Но еще в родном МИИТе[74] повезло мне пообщаться с одним преподавателем на военной кафедре, который, почуяв мой искренний интерес ко всему немецкому, много чего порассказал об этом народе в целом и германских железных дорогах в частности. Было дедушке сто лет в обед, так что он даже успел поучаствовать в послевоенном восстановлении как на нашей территории, так и на землях бывшего Третьего рейха. Даже в Саксонии, где прошло мое детство, он ухитрился отметиться. И одна из фраз Андрея Станиславовича сейчас как раз и всплыла в памяти: «Видишь ли, — сказал он мне, — аналогов что РАДу, что Организации Тодта у нас просто подобрать нельзя. Оружие носили, но не военные, по подряду работали — но не гражданские. Представь — только за июль месяц сорок первого сотрудники этих контор сообщили о более чем двух сотнях боев с нашими окруженцами! А ведь они в атаку не ходили, а всего лишь нашу „железку“ на европейскую колею перешивали».

«Так! Да ведь он тогда как раз про нынешнее время толковал! А у меня в руках бумага, которую, может быть, после войны наш препод и читал как раз! Что он там про перешивку-то рассказывал? Думай голова, новую шапку куплю! Эх, почему я не на инженера-путейца учился, а на экономиста?! Так бы эти нужные знания не факультативно усваивал, а на обязательной основе… Стоп! Какой АЭс, — институтское прозвище преподавателя само всплыло в памяти, — пример эффективности приводил? Шпалы? Точно! Для немцев задача облегчалась тем, что наши шпалы шире, точнее — длиннее, из-за более широкой колеи… И им нужно всего лишь открепить рельсы и сдвинуть их поближе, воспользовавшись специальным шаблоном. Нашим же, когда они шли на запад, приходилось заменять и дерево, поскольку во многих местах противник, исправляя повреждения, из экономии использовал более короткие шпалы. И от границы до Минска они дорогу перешили, если склероз до меня не добрался, уже к 5 августа. Но не всю, естественно, а только основную. А до многих второстепенных веток руки вплоть до отступления у них не дошли, так и гоняли по ним трофейные вагоны и паровозы. Поэтому и с использованием захваченного у нас подвижного состава проблемы были — стандарта-то колеи в тыловой зоне два».

Уже позднее, читая иностранные материалы по теме, приходилось лишь диву даваться той степени восхищения, с какой авторы воспевали трудовой героизм немецких железнодорожников. У меня же в памяти стояли строчки отчетов ремонтно-восстановительных бригад времен контрнаступления под Москвой. Там, где немцам надо было раскрепить рельс, подвинуть его, а потом снова закрепить, изредка проводя мелкий ремонт нижнего строения пути, нашим приходилось фактически отстраивать дорогу заново. Долбя промерзший грунт при минус сорока, собирая рельсы из обрубков длиной по два метра, часто под обстрелом и практически всегда — под бомбами. Темпы, конечно, до немецких не дотягивали — где два километра в сутки удавалось сделать, где пять, а где и восемь…