Заветными тропами славянских племен - Валерий Демин

Софийность как символ высшей Любви к Богу, Миру и Человеку испокон веков была знаменем и знамением русского народа и всего славянства. Слитая с просветленным образом Богородицы — Пречистой Девы Марии, избравшей Россию «своим последним домом», софийность не только вдохновляла богословов и философов, но и оберегала и обогревала сердце каждого русского человека. Само понятие Софии многогранно и многоаспектно — оно уходит своими корнями одновременно в античную поэзию и философию, с одной стороны, и христианскую догматику и богословие, с другой. Однако обрело оно полифоническое звучание и заиграло всеми смысловыми оттенками исключительно на русской почве.

С пониманием «софии» как «мастерства», «разумного умения», «знания», «мудрости» — можно столкнуться уже в Гомеровой «Илиаде», диалогах и трактатах Платона, Аристотеля, неоплатоников. Понятие «софии» вошло как смыслообразующий элемент в слово «философия» («любовь к мудрости»). При переводе библейских текстов на греческий язык александрийские переводчики воспользовались имеющимся философским понятием, которое в сочетании с ветхозаветными откровениями Книги Соломона обрело в православной традиции глубочайший смысл. Достаточно вспомеить, что столица Болгарии названа в честь Софии Премудрости. Русский народ также разумел себя находящимся под особым покровительством Софии — ей посвящены Софийские соборы в главных центрах Руси — Киеве и Новгороде (а также в Полоцке, Вологде, Тобольске).

Софийная окрыленность русских людей обусловлена особенностями православного (и более древнего, уходящего в глубь веков и тысячелетий) миропонимания, включающим в снятом виде и глубинные народные верования. Образ Софии Премудрости окрыляет весь дух русской культуры. Она, как крылатая Богиня Победы на поле брани за человеческие сердца, шествует впереди и рядом с великими подвижниками и просветителями русского народа, вдохновляя их на духовные подвиги. Выдающийся русский мыслитель священник Павел Александрович Флоренский (1882–1937) проводит прямую связь между Кириллом-Константином и Сергием Радонежским, между русскими и византийскими Софийскими соборами и Троице-Сергиевской лаврой, между иконами Святой Софии и «Троицей» Андрея Рублева, между ноосферной философией софийности и идеологией российской государственности — вплоть до наших дней.

Мефодий никогда не бывал на Руси, его просветительская деятельность проходила на территории Великой Моравии. Именно сюда направился Кирилл после путешествия по южной Руси. Сюда стекались и многочисленные ученики из Болгарии, Сербии, Ховатии. Славянскую письменность братья создали вместе (рис.), еще находясь в Византии. Сначала это была сложная и не прижившаяся глаголица, затем — более простая кириллица, которой мы пользуемся и по сей день. Католическая церковь всячески препятсвовала переводу священных текстов и богослужебных книг на церковно-славянский язык. Кирилл-Философ отстоял такое право на диспуте с «латинянами» в Ватикане в присутствии самого римского папы:

«Когда Константин и Мефодий пришли в Моравию, они были встречены там с великой честью. Прежде всего Ростислав собрал много отроков и повелел им учиться у святых братьев славянской азбуке и но-воперёведенным книгам. Затем Ростислав под руководством святых братьев начал строить церкви. Через год уже была окончена первая церковь в городе Оломуце, потом еще несколько церквей появилось в Моравии. Константин освящал эти церкви и служил в них по-славянски.

В бытность свою здесь Константин перевел со своими учениками все церковное чиноноследование и научил их утрени и часам, обедне и вечерни, и повечерию, и „тайней службе“. И отверзлись по пророческому слову уши глухих слышать книжные словеса, и стал красноречив язык гугнивых. Бог, веселящийся о спасении единого грешника, с радостью взирал на исправление целого народа.

Когда стало распространяться божественное учение между славянами и богослужение совершаться на их языке, тогда первый и злостный завистник, диавол, не вынося сего, вошел в свои сосуды и начал многих возбуждать, говоря им:

— Этим Бог не прославляется. Если бы Ему это было угодно, то разве Он не мог сделать, чтобы и изначала для Его прославления проповедь слова Божия записывалась на языке того народа, которому возвещалась. Но три языка только избрал Бог: еврейский, греческий и латинский, на которых и подобает воссылать славу Богу.

Так говорили латинские и немецкие архиереи, священники и их ученики. Константин вступил с ними, как некогда Давид с иноплеменниками, в спор и словами священных книг победил и назвал их трехъ-язычниками, подобными Пилату, написавшему на трех языках титла на Кресте Господа».

Кирилл прожил короткую, но яркую, как метеор, жизнь. Он умер в 869 году, в 42-летнем возрасте в Риме и был похоронен в церкви (базилике) св. Климента, мощи которого ему в свое время довелось открыть, путешествуя по Руси, в Херсонесе (отчего этот римский папа по сей день почитается Православной церковью). Старший брат Мефодий еще долго после этого продолжал начатое дело на ниве просвещения славянства. Он пережил взлеты и падения, в результате происков и наветов латинян был даже заточен в темницу, а после освобождения вновь вернулся к своим ученикам в Моравию, где и скончался в 885 году, прожив, таким образом, около 70 лет.

Появление национальной славянской азбуки было объективно обусловлено историческим временем. Создание независимых славянских государств диктовало и необходимость создания независимой от инородного влияния письменности. Крупнейший русский историк Сергей Михайлович Соловьев (1820–1879) (рис. 90) совершенно справедливо отметил политический характер сего эпохального факта:

«…Князь моравский должен был понимать, что для независимого состояния славянского государства прежде всего необходима независимая славянская церковь, что с немецким духовенством нельзя было думать о народной государственной независимости славян, что с латинским богослужением христианство не могло принести пользы народу, который понимал новую веру только с внешней обрядовой стороны и, разумеется, не мог не чуждаться ее. Вот почему князь моравский должен был обратиться к византийскому двору. <…> Близкий и недавний пример Болгарии должен был указать моравскому князю на этот путь (чуть ранее христианство принял болгарский царь Борис); со стороны Византии нечего было опасаться притязаний, подобных немецким: она была слишком слаба для этого, и вот Ростислав посылает в Константинополь к императору Михаилу с просьбой о славянских учителях, и в Моравию являются знаменитые братья — Кирилл и Мефодий, доканчивают здесь перевод священных и богослужебных книг и распространяют славянское богослужение в моравии и Паннонии. Призыв Кирилла и Мефодия, полагаемый в 862 году, совпадает со временем основания Русского государства [имеется ввиду пресловутое „призвание варягов“ — Рюрика, Синеуса и Трувора. — В. Д.], которому по преимуществу суждено было воспользоваться делом святых братьев».

Семена, посеянные солунскими братьями, дали буйные всходы и вот уже одиннадцать с половиной веков непрерывно приносят обильный урожай. Ежегодно весной во всех славянских странах в патять о святых и равноапостольных Кирилле и Мефодии отмечают День славянской письменности. Разошедшиеся в фонетическом звучании и лексическом составе языки русских, украинцев, белорусов, болгар, сербов, черногорцев и македонцев по-прежнему едины в своем знаковом выражении — при помощи кириллической азбуки. Вот почему именно к Кириллу были обращено «Похвальное слово» болгарского святого и первоучителя Климента Охридского (840–916) (рис. 91) (хотя его непосредственным учителем был Мефодий):

«Чьи уста могут передать сладость его учения? Чей язык способен рассказать о подвигах, трудах и доброте его жития? Бог создал уста его светлее света, чтобы просветить омраченных греховным заблуждением. Язык его источал сладостные и животворящие слова. Пречитые уста его расцвели премудростью. Пречистые персты его сотворили духовные органы и украсили их златозарными письменами. Эти богогласные уста напоили жаждущих Божьего разума. Через них насладились многие жизненной пищей. Через них обогатил Бог богоразумением многие народы и увенчал боготканным венком плодовитый славянский народ, которому был послан этот новый апостол».

(Перевод И. Калиганова)

Слова этого прославления сегодня звучат так же свежо, как и тысячу лет назад! Они точно перекликаются с вдохновенными строфами стихотворения Константина Константиновича Случевского (1837–1904) «Памяти св. Кирилла и Мефодия»:

…Но хранимаЗаветной мыслию их братская чета,Познавши Рим, ему предпочитлаЗемель славянских тишь, где бедность, простотаИ некрещенная народность обитала, —Где сквозь немую даль синеющих степейРоссия в будущем неясно проступала…Там было им и лучше и милей…Между кумирнями Перуна и Купалы,У мрачных идолов в чешучатых бронях,В их слове прповедь Христова зазвучалаИ тихим пламенем затеплилась в сердцах.И ожили сердца…………………………………………………………Привет, учители! Привет на расстояньиВсех завершенных тысячи годов!Привет на языке, что вашим был созданьем,Возник из вами же завещанных нам слов!Звучат ли к вам оне своим знакомым ладом?Доносится ль до вас родной вам звук речей?И слвшите ли вы, как он с другими рядомИдет в лазурь небес искать Царя царей?Он вам знаком, отцы, язык родных преданий!От колыбели наш, молитвой освящен,Железои и свинцом великих битв крещен,Глашатай жгучих бед и славных ликований, —В строках письмен старинных он дремал,От чуждых примесей их кельи охраняли…И вот теперь в тысячелетней далиОн от источника, чистейший, заблистал.

Со стихами поэта прошлого органично перекликаются слова нашего современника — мурманского поэта Николая Колычева: