Враг невидим - Юлия Федотова

Веттели отрицательно помотал головой. Не хотел он водички, хотел неразбавленного виски, чтобы напиться вдрызг, забыться и ни о чём не думать. Интересно, как поведёт себя чёрная тварь, когда он будет валяться пьяным? Проявится, или нет?

Но говорить о виски вслух он не стал, вместо этого спросил сердито и не по существу:

– Не понимаю, в чём разница между одержимостью и проклятием, если в обоих случаях внутри гнездится кто-то посторонний!

Сказал так, и самому стало стыдно, потому что лучшему выпускнику Эрчестера не к лицу задавать такие глупые вопросы и компрометировать своего учителя, тем более, такого выдающегося, как Мерлин, может быть, даже тот самый.

– Ты и вправду не знаешь? – удивилась мисс Брэннстоун. – Вас в школе не учили?

– Знаю, учили, – покаянно вздохнул Веттели. – Просто брякнул, не подумав, на нервной почве.

– Я не знаю, хотя нас тоже, кажется, учили, – призналась Эмили откровенно. – Правда, в чём?

– Нашли время для теоретизирования! – фыркнула ведьма, но всё-таки пояснила. – При одержимости в человека вселяется дух, представляющий собой отдельную, самостоятельную личность, обладающую разумом и злой волей, с ним, как правило, возможен диалог. Он всегда приходит извне, и умеет покидать оккупированное тело по собственному желанию. Он способен эпизодически подавлять личность своей жертвы и подменять её, но никогда не сливается с ней и не разрушает её. Даже тот дух, что вселяется в свою жертву из мести, может погубить лишь её тело, но не душу, – мисс Брэннстоун говорила как по писаному, должно быть, это были выдержки из её лекционного курса. – С тёмной же сущностью, которая, в результате некоторых видов проклятий, внедряется в человека извне, а чаще зарождается в человеке из его собственных пороков, всё наоборот. У неё нет прошлого, нет отдельного разума – использует разум носителя, нет собственной воли – есть только одна-единственная задача: уничтожить человека как личность, разрушить его душу, а освободившееся тело либо полностью умертвить, либо занять, сохранив в нём подобие жизни. В итоге, миру является бессмысленная тварь, служащая, в дальнейшем, слепым орудием мести проклинавшего. Именно с этим вариантом мы сейчас имеем дело.

– Не хочу! – жалобно простонал Веттели, пряча лицо в ладонях. – Не хочу становиться бессмысленной тварью и слепым орудием! Пожалуйста, сделайте что-нибудь, ради всех добрых богов!

– Агата, вы ведь можете как-то изгнать из Берти эту дрянь? – подхватила Эмили в тон, кажется, она уже готова была заплакать. – Вы ведь сняли него малахт!

Некоторое время ведьма молчала, с грустью глядя в их полные надежды глаза. Потом всё-таки заговорила.

– Могу, конечно, и изгнать, дело недолгое. Тут другая беда. Некоторые проклятия сконструированы таким образом, что их невозможно снять, не навредив носителю. «Кровь чёрных песков» – из их числа… – она вновь умолкла, отвернувшись.

– Что значит «не навредив носителю»? – уточнила Эмили деревянным голосом.

– Это значит, что выживают не все, – был ответ. – В нашем случае, один из десяти. Так пишут в арабских источниках.

– А что, неплохой шанс! – искренне обрадовался Веттели, на фронте случался расклад и похуже. Но Эмили с Агатой его веселье почему-то не разделяли, пришлось уговаривать. – Нет, а какой выход? Уж куда приятнее помереть более ли менее человеком, чем бродить по свету безмозглым и хищным чудовищем, на радость чёрным колдунам Магриба! Так от меня останется хоть какой-то объедок души, может быть, он найдёт себе приют у одного из добрых богов. А иначе – вообще ничего, кроме зла.

Эмили склонилась над ним, заглянула в лицо огромными, полными слёз глазами.

– Помереть тебе приятно, да? А как я без тебя останусь, ты подумал?

Нет, об этом он подумать не успел. А подумал – и понял, что без Эмили нет решительно никакого смысла в дальнейшем существовании объедка его души, даже если коротать вечность ему придётся в обществ е самого доброго из богов… Смысла нет – но выбора тоже нет. Подвергать опасности чужие жизни он не вправе.

– Мисс Брэннстоун, а если всё оставить, как есть – сколько у меня времени? Когда эта дрянь меня прикончит?

– К весне, – был лаконичный ответ.

В глазах Эмили блеснула дикая надежда. Она больше не думала об условностях и приличиях, выпалила прямо:

– К весне мы успеем зачать ребёнка. Мне будет ради кого жить.

Агата резко обернулась, глаза полыхнули ведьминым огнём.

– И думать забудь, девочка! На нём будет лежать то же проклятие. Надеюсь, вы ещё не успели?

– Нет, – тихо сникла Эмили.

– Гвиневра предрекала, к февралю, – горько рассмеялся Веттели. – Пожалуйста, Агата, давайте не будем тянуть с изгнанием. Сейчас я готов, а что будет дальше… – он умолк, потому что очень остро почувствовал: нет, не готов и помирать ни капли не хочет. Но надо. Ведь грядёт понедельник, и если сегодня останется в живых он, завтра неизбежно погибнет кто-то другой.

Эмили будто прочитала его мысли, не хуже феи Гвиневры или ведьмы Агаты.

– Мы будем за тобой следить, чтобы ты никого завтра не убил, – она всеми силами стремилась оттянуть неизбежное.

– А вдруг я решу перенести убийство на вторник, кто меня знает? – натянуто улыбнулся Веттели. – Не можете же вы следить за мной до весны? Эмили, милая, ну правда, один к десяти – это очень хороший шанс! И потом, не зря же Гвиневра вела речь о феврале? Феи умеют заглядывать в будущее, и в этом будущем мы оба были живы. Не огрызок же моей души она там видела? – на самом деле, он понятия не имел ни о пророческих способностях фей, ни о том, заглядывала ли Гвиневра в будущее, или, по своему обыкновению, просто молола языком. Но в ту минуту это было и не важно. Главное – уговорить Эмили, хоть ненадолго вернуть ей надежду… да и себе тоже не помешало бы. – Ведь правда, мисс Брэннстоун?

– Правда, мистер Веттели, – кивнула ведьма. У неё были грустные, мудрые, всепонимающие глаза, огнём они больше не светились. – Устраивайся поудобнее, мальчик, посмотрим, что можно сделать. Вдруг всё не так плохо, как кажется? Этим арабским источникам под тыщщу лет, мало ли, что там понаписано. С тех пор магическая наука шагнула далеко вперёд… – она тоже себя успокаивала?

…На этот раз подглядывать он не стал. Закрыл глаза, и стал вспоминать всё, что случилось в его жизни хорошего. Была в его воспоминаниях деревянная лошадка с шальным раскосым глазом, были яркие шапки цикламенов на нянином окне, её руки и её родное лицо, ощущение её тёплых губ на затылке. Были силуэты высоких башен Эрчестерского замка, красиво темнеющие на фоне закатного неба, и вдохновенный голос профессора, декламирующий старинную рыцарскую балладу о молодом Тэмлейне. Были каникулы в большом шумном доме, полном вредных девчонок и их не менее вредных подруг. Были друзья – теперь уже мёртвые, все до единого. Полыхали праздничные костры Белтейна, таращились огненными глазами фонари Самайна, потрескивали свечи Имболка – всем весело, все ещё живы! Было торжественное собрание: Норберт Реджинальд Веттели – лучший выпускник Эрчестера за последние пять лет! Тогда он был счастлив, воображал, будто это имеет какое-то значение… Потом – опасная, дикая красота древней Махаджанапади, за то, чтобы увидеть её, не жалко заплатить кровью. Новые друзья, верные, поверенные в боях – может быть, кто-то ещё жив. Такхемет… Нет, Такхемет, пожалуй, выпадает, ну его к богам! Забыть, скорее забыть! И месяцы в Баргейте – тоже. Зато потом – восхитительный, сказочный Гринторп: маленькая комнатка в башне, зелёные холмы, заснеженные дома, тенистый парк, полный древних воспоминаний и тайн, маленькая каменная сова с болтливой феей на голове… И Эмили – .его Эмили! Нет, определённо, надо быть полным дураком, чтобы позволить себе умереть сейчас, когда жизнь так прекрасна!.. Вот если бы ещё не было так больно… Ах, да отчего же так больно-то?!

«Девочка, давай-ка быстрее за Саргассом, вдвоём нам не справиться!» – напряжённый голос ведьмы Агаты слышен будто издалека, уши, что ли, заложило? И воздух из комнаты куда-то подевался – пытаешься вдохнуть, а нечего. Страшно.

– Агата, он не выдержит, давайте прекратим, пожалуйста! Пульс совсем слабый…

– Поздно. Уже ничего не остановишь. Беги, девочка, торопись!

А дальше – красный туман и тишина…

6

Пробуждение вышло очень приятным.

Он лежал на мягком и удобном, тепло укрытый. Голова немного покруживалась, и почему-то болели рёбра, зато в теле была непривычная лёгкость, казалось, будто на месте его удерживает только одеяло, откинь его – и взлетишь.

Незнакомая комната, – интересно, как он в ней очутился и зачем? – была уютно затемнена плотной шторой, в единственную щель пробивался яркий солнечный луч. Там, за окном, сиял божий день… ах ты пропасть! Сегодня же понедельник! Неужели он пропустил уроки? Ох, какой стыд, как будет неудобно перед профессором Инджерсоллом, и особенно перед мисс Топселл – из-за его проблем ей постоянно приходится перекраивать расписание! Но прежде у него хотя бы были уважительные причины, а теперь просто бессовестно проспал!