Арифметика подлости - Татьяна Туринская

Идиот! Тащиться Оленьку могут заставить разве что грубые ласки. Очень грубые.

Тем не менее, эта часть ее многоликой жизни была очень важна. В конце безрадостного туннеля ее ждала торжественная смена фамилии, а значит, статуса. Ради этого она вытерпит и прогулки под луной, и дурацкие стихи, которые ей в школе надоели до оскомины. Даже неловкие объятия и поцелуи в щечку потерпит.

Другая часть радовала не только 'физикой тела', но и тайной: об этом знали лишь они с Пертуховым. Андрюша был весьма недурен во всех отношениях, но не больше: половым гигантом не назовешь. А хуже всего, что тот никогда не мог сразу приступить к делу. Ему непременно нужно было поговорить о жизни, обсосать косточки коллегам. Даже если говорить было не о чем, он старательно искал тему для разговора, будто ему было неловко просто так стащить с Оленьки трусы. Дорогие, между прочим! Ненавистные 'Пятилетки' отправились в мусорку, едва она обслужила первого клиента.

В общем, Андрей был вполне неплох, но не более. Пожалуй, единственное, чем ее так радовала эта часть жизни — тайна. Ее тайна от матери. Сознание того, что мать бы ее удавила, если бы догадалась, что каждую неделю целый час Оленьку бесплатно приходует какой-то там нищий учитель. Одно это придавало их с Пертуховым роману той же остроты, что и незабываемое приключение с Бубновым.

Третья часть была уже сплошной тайной. Причем не для матери, а для самой Оленьки. И это было восхитительно! Никогда нельзя было предугадать, какой сюрприз ждет ее на сей раз. Бывало, ее постигало полное разочарование, но редко. Радостей случалось больше.

Самое чудесное — дома никто не ждал от нее бестолковых разговоров. Поцелуи тоже никого не интересовали. Время — деньги. В прямом смысле. График расписан поминутно: между клиентами десять минут на умыться-отдохнуть, и снова за работу. Денег много не бывает, как говорит мама. Телесной радости — тоже. Это уже Ольгин девиз.

Едва за последним клиентом закрывалась дверь — и мать давала выход скопившейся злости: за собственную невостребованность, за то, что дочь мало того что слишком громко выражала клиенту восторги, но и после его ухода не могла скрыть довольную ухмылку. Но теперь Оленьке ее гнев только в радость. Обожравшись торта, хочется солененького. Так и ей — после целого вечера секса мать привносила немного перчика в Ольгину идиллию: и тряпкой по морде бывает приятно, если вовремя.

Никто не спрашивал ее, счастлива ли она. Жаль. Впервые в жизни она могла бы уверенно сказать: 'Да!'

Даже предательство Маринки забылось. Вернее, перестало восприниматься так остро. Что ж, Оля проиграла — бывает и такое. Маринкина подлость ее в чем-то даже восхищала: высокий класс, вот у кого учиться нужно! Если подвернется оказия — Оленька тоже кому-нибудь козу подстроит.

Нет в мире большей радости, чем чужие слезы. Даже если это слезы собственной матери. Чем той больнее, тем слаще дочери: мало она унижений натерпелась? Мало ее до сих пор грязной тряпкой по роже охаживают? Она же научилась удовольствие от этого получать. Значит, и мать сможет. Выходит, Оля ей только помогает познать новые радости — старых-то уже не будет.

Она мстила матери ежедневно. Но беззлобно. Скорее мелко пакостила, чем мстила по-настоящему. Маму Оленька любила. Теперь, кажется, еще сильнее, чем раньше.

Да и как ее не любить? Если нужна Оленька в этом мире кому-нибудь по-настоящему, так только маме. Все эти кобели… Даже Дзюбинскому она на фиг не нужна! Он любит не ее, а свою мечту. Придумал себе Высокий Идеал, и добросовестно ему поклоняется, даже не пытаясь понять Ольгину душу.

Интересно, как бы он отреагировал, если бы узнал о ее маленьких тайнах? Наверняка бы не обрадовался. Эх, ну что за жизнь ее ожидает под его фамилией? Тоска. Никаких неожиданностей, никаких силовых приемчиков. Кофе в постель по утрам, а потом до ночи одна сплошная поэзия. А перед сном, небось, отымеет ее скромненько, чтоб не ранить ее тонкую душевную организацию. Да и то пару раз в неделю, чтоб не особо докучать своими домогательствами.

На кой черт ей такие 'прелести'?! Зачем менять лучшее на хорошее? Разве может быть что-то лучше того, что окружает ее сейчас? Не жизнь, а малина: море секса — грубого, грязного, как она любит. И ежедневно завершающим аккордом 'тряпкой по роже'. Ух! Это, пожалуй, самая интимная нотка в их с матерью отношениях. Когда ни от кого не нужно скрываться, можно быть самими собой. Мать не играет слащаво-ласковую квочку, жертвующую дочерью-школьницей ради удовольствия постороннего кобеля. Оленьке не нужно прятать кайф под маской отрешенности. Ее тряпкой по роже — а она сыто улыбается, зная, что эта ее сытость лишь еще больше разозлит мать. И в данном случае улыбается не для того, чтобы сделать матери больнее, а вполне искренне, от души. Тем самым причиняя маме еще большие страдания.

Казалось бы — не придумать большего унижения, чем это материно 'тряпкой по морде'. Но какое же тут унижение, если мать лишь подчеркивает этим собственное бессилие и зависть? Нет, это самый настоящий кайф. Унижение Ольга испытала лишь однажды, когда мама уговаривала Кебу жениться, а на следующий день признать брак недействительным. Вот это было настоящее унижение! И при этом еще оба несли абсолютную чушь, будто Оленька сама рассказала Кебе про великолепный загул с Лёхой.

Кебу Оленька теперь ненавидела. Она ведь уже считала себя замужней дамой. Но не это главное. Слишком больно было осознавать, как подхихикивают над ней несостоявшиеся гости да соседи. Ей-то, может, и самой этот Кеба даром не нужен — куда там, Ален Делон недоделанный! Но все ведь думают, что это он ее бросил, а не она его!

Хуже всего то, что это правда. Не Оленька его бросила — он ее. Сволочь. И ради кого?!! Курам на смех — ради идиотки Маринки. Та-то дура известная, а на дураков обижаться глупо. Прощения Маринка, конечно, не заслуживает — потому что все равно сволочь. Как только она умудрилась под Кебу подлечь? Вот тебе и дура. Никому ж до него не давала, только Арнольдику. Даже Чернышева умудрилась в армию проводить, оставшись целкой. Таких дур поискать. Еще убивалась: ах, почему же он ко мне не пришел? А на хрена ты ему нужна?! Что можешь дать ему ты, целка?

И вдруг эта дура отбила у Оленьки мужа. Почти мужа. Как только ума хватило? Хотя… Какой там ум? Наверняка Генкина работа. Тот кобель знатный, ни одной юбки не пропустит. Если кто и заслуживает Олиной ненависти, так это Кеба. Ничего, жизнь — она длинная. Когда-нибудь их дорожки наверняка пересекутся, и тогда… Тогда будут плакать и Маринка, и Кеба.

А Оленька пока замуж выйдет. И хорошо, что с Кебой не сложилось — зачем ей эта голь перекатная? Дзюбинский, конечно, сильно проигрывает ему чисто внешне, зато в плане финансового благополучия не на один порядок выше: квартирка нехилая, навороченная машина, собственная фирма. На счету в банке наверняка пусть не миллионы, так пара-тройка сотен тысяч баксов пылится. Вот он, выигрышный Ольгин билетик.