Наследство из Нового Орлеана - Александра Риплей

Малышка Куртенэ тем временем успокоилась. Мари кивнула матери, поднесла палец к губам, требуя тишины, и занялась баночками с разными жидкостями, доставая их из сумки.

– Смочите тряпочку вот этим, мадам, – сказала она Берте, – наложите на закрытые глаза и полежите так около часа. Я пройду с мадемуазель в ее комнату, промою ей глаза и уложу волосы.

Жанна, как в трансе, пошла с Мари. Возбуждение вернулось к ней, когда Мари занималась последними штрихами ее прически.

– Посмотри на меня! – крикнула она, вцепившись в локоть Мари. – Разве я не красива?

– Очень красивы, мадемуазель.

– Тогда отчего же мужчина, которого я люблю, не хочет меня? Я в отчаянии. Надо же что-то предпринять! Говорят, что ты… помогаешь таким, как я… что есть заклинания… амулеты… зелья…

Мари убрала с локтя руку Жанны.

– Такое существует, мадемуазель. – Она воткнула в волосы Жанны небольшой гребешок, удерживающий длинную прядь волос за левым ухом.

– Мне это нужно, все равно что! Что нужно сделать? – Большие глаза Жанны смотрели умоляюще.

– Необходимо знать некоторые обстоятельства, мадемуазель: имя мужчины, его местопребывание. И такое чародейство стоит денег.

– У меня нет денег. Может быть, подойдет что-нибудь другое? Мой жемчуг? Меховое манто? Платье из Парижа? Оно расшито жемчугом.

Мари взглянула на обтянутую бархатом коробочку, где лежала нитка жемчуга, принадлежащая Жанне. Она знала, что это жемчуг чистейшей воды, жемчужинки тщательнейшим образом подобраны и обладают изысканным, глубоким блеском. Нитка стоит многие тысячи, гораздо больше, чем, по мнению Мари, любовь какого угодно мужчины. До чего же глупы женщины! Да и мужчины тоже. Их глупость принесла Мари целое состояние.

– В уголке сада позади собора есть дерево, – сказала она. – Тень от него падает на улицу, на то место, где калека продает кокосовые пирожные. В стволе дерева есть дупло величиной с кулак. Завяжите жемчуг в носовой платок и опустите в дупло. На следующий день я принесу вам то, что вы хотите.

– Но я хочу сейчас, немедленно. Возьми жемчуг сейчас.

– Подобные вещи так не делаются, мадемуазель. Вы должны делать то, что я говорю, иначе у нас ничего не получится.

– Обязательно! Конечно! Я сделаю все, что ты мне скажешь. Только помоги мне, умоляю!

Мари сделала шаг назад и осмотрела прическу Жанны. Прическа получилась идеально. Она стала укладывать в сумку лосьоны и помады.

– Имя мужчины? Его адрес?

– Вальмон Сен-Бревэн. Он живет на плантации, вверх по реке. Плантация называется Бенисон.

Мари кивнула. Жанна всмотрелась в ее лицо, стремясь увидеть на нем выражение уверенности, тревоги, предостережения… какого-то намека на успех. Но Мари никак не прореагировала на имя Вальмона.

Лишь когда Мари отошла от дома Куртенэ на несколько кварталов, она откинула назад голову и рассмеялась. Она смеялась так, что у нее закололо в боку. Она продолжала смеяться, даже когда зарядил дождь и ей пришлось бегом добираться до дому. Добежав до дома на Сент-Энн-стрит она промокла до нитки, но все еще смеялась.

Дом располагался в глубине, вдали от улицы, что было необычно для французского квартала. Перед домом находился сад с неподстриженным вьющимся кустарником под высокими банановыми пальмами. Широкий листок, набравший дождевых капель, излил свой груз на голову Мари, когда она открывала калитку в высоком просевшем заборе. Улыбнувшись, она добродушно выругалась.

Ничто не могло лишить забавности ситуацию – ее наняли навести любовные чары на Вальмона Сен-Бревэна.

Вэл и Мари были очень близкими друзьями, хотя почти никто не знал об этом. Учитывая их характеры, эта дружба была странным явлением.

Вэл считал молодых женщин безмозглыми созданиями, которых надо покорять и использовать по назначению, если они принадлежат к низкому сословию, и всячески избегать, если они принадлежат к одному с ним слою общества.

Мари считала мужчин легкой добычей, ими можно манипулировать и помыкать себе во благо и в удовольствие.

И тем не менее каждый из них относился к другому с уважением, восхищением и получал удовольствие от общения с другим. Эта дружба ценилась ими тем более, что была столь необычна.

Они познакомились почти двадцать лет назад, когда Вэл был тринадцатилетним подростком, готовящимся отправиться в Париж на учебу. Старая негритянка, которая нянчила его отца, а потом и его самого, как-то привела его к матери Мари, старшей царице вуду. Она хотела, чтобы та дала Вэлу талисман, который охранял бы его в Париже и помог благополучно вернуться на родину. Вэл был очень смущен, но все же согласился. Он очень любил свою нянюшку, поэтому выполнил все указания царицы вуду: терпеливо перенес помазания, присыпания пылью и глотание всяких предметов во время долгой церемонии, пропитанной запахом ладана. Получив кисет с «хорошим сильнодействующим гри-гри», он изъявил свою благодарность самым изящным образом. Лишь однажды он потерял самообладание – из-за того, что некое вертлявое существо прыгнуло ему на плечи в тот момент, когда он направлялся домой между банановых пальм.

Вертлявым существом была Мари, которой тогда было четыре года. Она услышала разговор о том, что он собирается в Париж, и попросила его прислать ей из Франции настоящую восковую куклу. Ее мать освободила Вэла из назойливых объятий Мари и отшлепала девочку. Но Вэл пообещал ей куклу и выполнил свое обещание.

А Мари специально выучилась писать, чтобы отправить ему во Францию благодарственное письмо. И заодно попросить его прислать новых платьев для куклы.

Их нечастая переписка и обмен подарками продолжались в течение многих лет, и, когда Мари подросла, ее письма стали для Вэла самым точным и занятным источником информации обо всех новостях новоорлеанской жизни. А ее вопросы о Париже и Франции дали Вэлу возможность узнать и понять те стороны жизни, которые он в ином случае просто оставил бы без внимания. Он посылал ей книги, рисунки, газеты. Она посылала ему толченые травы и специи, необходимые для креольской кухни, с приложением инструкций, как ими пользоваться.

И, как это часто бывает, в этих письмах каждый из них раскрывал перед малознакомым человеком мысли и чувства, которыми не стал бы делиться с людьми более близкими. Когда Вэл вернулся в Новый Орлеан, возникшая между ними связь уже была такой прочной, что даже потрясение, испытанное каждым при личной встрече, не смогло порвать ее. Они так дорожили этой дружбой, что избегали любовной связи, которая могла бы эту дружбу разрушить. Вместо этого они искусно играли словами и жестами – в этих играх одновременно признавались все существующие возможности и отрицалась какая-либо реализация этих возможностей. И это прибавило их дружбе еще одно измерение.