Последний мужчина - Михаил Сергеев

Странный диалог был отчего-то ему знаком.

* * *

Каждый мэр курортного городка Ялты, что на берегу Черного моря, строго на юг от Кремля, обязательно строил фонтан.

Для чего их строили, никто толком не знал. Скорее другие задачи были им не по плечу. Но жители, размышляя об этом, пришли к убеждению, что отцы города считали возведение фонтанов началом инноваций в экономике городка. Обещанных им давным-давно. Так давно, что некоторым нужно было напоминать о таких обещаниях. В этом все были едины. Но вот в чём изюминка проекта, какая скрытая пружина даст толчок их выполнению — здесь озадаченные граждане делились на три группы.

Первая, самая многочисленная, считала, что изюминка эта в услаждении глаз отдыхающих, приносящих немалый доход городку, и придании знойной набережной приятной свежести, несомненно, поднимающей настроение. С него и должно всё начинаться, считали они, облюбовав для размышлений Банный переулок. Называлась группа красиво — «Услада взору». К тому же тираж портретов управителей этой группы поражал воображение.

Другая всерьёз считала, что фонтаны — результат строгого следования генеральному плану развития. Тайному. И нечего копаться, домысливать и приставать с глупыми вопросами к градоначальникам, ибо тогда тайна перестанет быть таковой и идею просто украдут. А такого исхода не хотел никто. Убеждённые в своей правоте, они и назвали себя «Справедливой общиной». Портрет управителя этой группы с некоторых пор висел только у него дома.

И лишь третья, совсем малочисленная, в которую входили сами отцы города, знала правду. Фонтаны строились ими в память о себе. «Ведь решение должно быть простым, как все гениальное, — наивно думали они, начитавшись блогеров. — Должно лежать на поверхности и не требовать особых усилий. И вообще произойти само собой. А раз так, раз случиться событие может в любой день, то на чей фонтан удача выпадет, тот и будет увенчан лаврами. Опять же, если останется лишь фонтан, беда невелика — всё память о тебе». — Так мечтали «отцы» и вместе, и по отдельности, и на ассамблеях, и в тиши уютно устроенных для дум кабинетов. Но смелые мечты вовсе не совпадали с мыслями даже ближайших назначенных ими же помощников. Поэтому правили те в окружении предателей. Но по-иному и не могло быть. Правда, один начал догадываться об этом. Но лишь догадываться. И страшно никому не стало. Само же отсутствие страха друг перед другом сближало. И успокаивало. А на всех приёмах, где они необыкновенно часто показывали как бы невзначай свои дорогие часы, обсуждалось лишь одно — кого назначить следующим мэром. Искренне полагая, что «не боги горшки обжигают», а также помня выражение классика о «кухарке», члены этой, как уже говорилось, самой малочисленной группы с рвением начинали делать и делить одно и то же, не понимая разницы в двух великих русских глаголах. Но и это было объяснимо — гораздо свободнее владели они наречиями иностранными. А там такой разницы нет. Как между «ты» и «вы» в великом колониальном языке. Ну не понимали они разницы.

Никто давно уже не помнил имён градоначальников, так похожи были дела одних на обещания других или наоборот, что можно было запутаться не только в именах, но и в должностях, которыми те обменивались слишком часто. Чего греха таить, порой путали, кому в какую дверь сегодня идти, и потому держали отдельный департамент по табличкам на кабинетах, который и хранил расписанный календарь великого Цезаря.

Так и текло потихоньку время. Годы шли, но ничего не менялось. Все даже стали привыкать к размеренной жизни, постепенно приходя к мысли, что и так неплохо. Честно говоря, люди и раньше-то не особо верили в лучшее, понимая, что всё обещанное — на самом деле утраченное, но забытое усилиями властителей, уже канувших в Лету. И с присущей народу хитринкой наблюдали, как «нынешние» старались убедить их детей, будто ни счастливого детства, ни лучшего в мире образования, ни достойных, да и вообще добрых отношений между людьми никогда в городке не было. А цены никогда не снижались. Это единственное, что им пока удавалось. Покашливание народа в кулак по баням не устраивало поэтов, в отличие от власти и пишущих детективы. Последние, в благодарность за приглашения, даже придумали начальству объяснение — табак. История же той, прежней жизни была предана забвению. Как и в семнадцатом. Ловко и удачно. Опять же, согласно традиции.

«Но, наверное, такова судьба нашего городка. И есть какая-то тайная правда в том, что всё повторяется вновь и вновь». — Так думала интеллигенция, за долгие годы инноваций усвоившая лишь пару новых и к тому же чужих способов отъёма денег — мюзиклы и арт-гараж-балеты. Да, пожалуй, ещё и ударившись где-то головой, пришла к выводу о пользе личных встреч с властью, наивно полагая, что онивстречаются с ней, а не наоборот. И даже, о ужас, осмеливалась журить её после этого. Опять же с умыслом, в оправдание перед остальными. Но наград за смелость требовать не решалась. Ни-ни. И предлагая написать «портретик» венценосцам, мучилась по ночам, считая даже это риском и подвигом, вздрагивая при слове «Баргузин». Ведь «мотор ревёт, а кто знает, пропасть или взлёт?» — как случилось однажды с самым лояльным градоначальником за отказ вернуть карточный долг. Охранные грамоты — портреты и фотографии с ним, на той же Знаменке — превратились в приговоры, приходящие в полосатых тельняшках, опять же, по ночам и грозя пальцем обезумевшим обладателям. Впрочем, как и во все времена, находились питерские изгои, у которых правда, радость и доброта в музыке «Сольника» совпадала только с радостью молодости. Ну, ещё с дядей Мишей и его волшебным саксафоном, а вовсе не с площадями первопрестольной.

Сам же городок продолжал расчетливо жить за счёт отдыхающих, всё-таки бьющие фонтаны были так великолепны! Ну и продаж в дальние страны воды — её было так много! К тому же туда постоянно приезжал певец, сам изломавший свою судьбу и ничего не получивший взамен. Хотя в молодости ему грезилось иное. Видимо, бедняге фонтаны дарили отдохновение. И оно ему потребовалось, когда однажды, по неосторожности выйдя из тела, он попал в страшные катакомбы. Надежда забрезжила, за него порадовались, но потом всё улеглось. И жизнь потекла по-старому. Так принято было в том городке.

Фонтанов же становилось всё больше и больше, и однажды оказалось, что вся набережная застроена ими. Но воды на все творения «отцов» стало не хватать, и наконец она иссякла совсем. Никто из них не догадывался строить водопроводы. Все увлекались одним и тем же — грёзами о своём месте в истории. Даже с курьёзами. Один из подданных, кладовка для хранения картин которого показалась слишком ему мала, быстро сообразил, что, подарив портреты градоначальников городу, получит галерею у самого Кремля. И провернул это. К арт-гараж-балетам добавился ещё один способ. Все бросились вслед… но остались ни с чем. Точнее, со своими кладовками. И никто не заметил, как грёзы о месте в истории ловко подменили местом на стенке. Или у стенки, или… впрочем, решать вам, дорогой читатель.

А вода всё убывала.

Успевшее разбогатеть окружение покинуло город, справедливо полагая — где теплее, там и родина. И они не лукавили, потому что думали так и раньше, когда вызвались послужить градоначальникам.

Картина была удручающей. Люди поняли, что стоит исчезнуть чему-то малому, незначительному в их жизни, как всё вокруг обнажит свое уродство, и они останутся беззащитными. Но это было единственное, что поняли они. Между тем городок утратил свою привлекательность и захирел. Фонтаны со временем разрушились, и набережная опустела. Жители обеднели. Пасмурные дни чередовались с унынием. Забрезжила так знакомая перспектива повторения. К тому же злые соседи стали подступать к ним с вопросами: куда подевалась вода?

Но однажды один из жителей, старый-престарый доктор, сказал им, что соседи вовсе не плохие, а плохи отцы города. Это были ужасные слова. Но люди, несмотря на выкрики интеллигенции, решили дослушать его до конца.

— Что же нам делать? — спросили они.

— Ответить на приглашение жить вместе.

— Да, но у них общий для всех народов градоначальник!

— Примите и его.

— Но нас пугали, что тогда заберут нашу воду!

— А разве вода была когда-то вашей? Вы ведь могли только смотреть на фонтаны. Зато помощникам их градоначальника, в отличие от наших, некуда, да и не на что бежать. Они такие же, как все. Разве это не главное для вас и ваших детей?

Все, кроме «освоивших» пару новых способов, резонно согласились, что в помощниках и была главная беда городка.

И вот началась новая жизнь. И радость с благополучием, утерянная когда-то, опять пришла на улицы Ялты, в домах перестали запирать двери, и все поняли то, о чём писали в пожелтевших письмах их прабабушки друг другу. И люди быстро-быстро забыли прошлую плохую жизнь. Чтоделало её несносной. Снова потекли годы писем друг другу, которые тоже начинали желтеть.