Иисус. Картины жизни - Фридрих Цюндель

Иисусу вверен «весь суд», потому что Он Сын Божий. Позволение судить и мертвых, привнося в тот мир возможность оправдания, которая суть привилегия живых, – такое позволение Иисус получил, потому что Он человек.

В этом объяснении нас смущают два момента: во-первых, сказанное Им нигде в Новом Завете потом не повторяется (и это вполне естественно, ведь здесь говорится о «находящихся в гробах»); и, во-вторых, уж слишком оно не стыкуется с нашими современными (но не библейскими) воззрениями, однако вполне согласуется со словами Иисуса, вытекая из них и являясь их логичным продолжением. Прежде живые (стих 24), слушающие «слово Его», а затем и мертвые (стих 25), которые услышат «глас Сына Божия», могут избегнуть суда. И те и другие будут вырваны из царства смерти и оживут. И лишь после того, как для их возможного искупления свершится нечто неслыханное, – будет одержана великая окончательная победа над смертью – все воскреснут: «И изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло в воскресение осуждения» (стих 29).

Мысли о болезни и смерти, высказанные здесь Иисусом, и их связи с Божьим судом получают особое освещение в распрях вокруг исцеления Им слепого от рождения (Ин 9), в этой последней из трех священных историй, рассказанных Иоанном (первая – о царедворце, вторая – о больном у купальни Вифезда).

В пятой главе Евангелия от Иоанна – не сухое изложение Иисусом некоего бездушного учения. Его мысли поражают своей глубиной, они возвышенны и радостны. Тот же настрой у Него и учеников описан в девятой главе (стихи 1–5). Прислушавшись к их беседе, мы ощущаем ее печальный тон: пытаясь отыскать причины всякого зла, они вновь и вновь наталкиваются на темную стену грех, его неиссякаемый источник. Как врач, прежде чем лечить болезнь, исследует ее причины, так и свет, показывающий причину зла, есть первейший дар Всевышнего нам – в ответ на просьбу избавить нас от него – этого подлинного бича людей, мрачной тайны, наложившей свою печать на все человечество. Дарованный нам, этот свет – первейшая гарантия того, что Бог желает устранить грех в его отдельном и всеобщем проявлении или что мы, по Его произволению, вправе пытаться искоренять его именем Иисуса. Обычные случаи ученики уже умели объяснять себе и без помощи Учителя, но сейчас, судя по тексту, они в полной растерянности. Возможно, мы ожидали, что Иисус первым делом ответит им, что вообще так ставить вопрос нельзя, что не подобает всегда и непременно предполагать причиной зла – грех. Но в Его ответе, напротив, слышится одобрение их подхода к обычным случаям – давать им именно такое объяснение. Мы увидели бы в таком подходе (все объяснять грехом) чуть ли не оскорбление Бога, но это заблуждение – в этом оскорбление вовсе не Бога, а человека, иными словами, отсутствие должного к нему уважения. Мы с легкостью объясняем многое «ошибкой природы», чисто «телесным» пороком развития. Но для Спасителя это не причина, Он знает, что порок – это следствие некой, более высокой причины. Да и сегодня причины подобных уродств, возникающих еще при зарождении человека, остаются совершенно неясными, последствия же их – самые тяжкие. Нужно самому быть чуть ли не слепым, чтобы не увидеть при этом ужасающих причинных связей погибели.

«Кто согрешил?» Не cтала ли душа этого несчастного развиваться в сторону зла уже с момента зачатия, отчего ему и было отказано в праве на зрение? Вряд ли. Или та слепота – наказание за грехи родителей? Что ж, нередко болезненные и хилые дети – свидетельство родительских грехов! Но неужели слепота от рождения, лишение человека всякого представления о свете может быть из-за грехов кого-то другого?

Есть нечто странное в этой неотступной потребности понять «Почему?». Таким «недугом» страдал – слава Богу – и Лютер. А мы? Мы же, прочие, подвержены ему куда меньше, считая это чуть ли не грехом. Спаситель нисколько не осудил Своих учеников, а, напротив, помог им советом, объяснив, в чем тут причина. Ведь Он считал размышление (искание) одним из Своих главных дел. Но, размышляя, задаваясь вопросами, не ходи безбожными путями, не полагайся только на себя, помни о Боге! Думай с молитвой! Думай спокойно, доверяя своим мыслям!

Но это объяснение Спасителя весьма печально. Ему видится за грехом еще одна, кажущаяся непреодолимой губительная сила – тьма, тьма безрассудности, духовной слепоты, которая накрыла людей. Человек справится с грехом, на то есть искупление, но как искуплению пробиться к людям, если они обнесли себя каменной стеной. Спаситель видит, что Отец страстно желает, чтобы люди ощутили Его как Бога живого и милосердного. Но к ним, знающим все на свете, подступиться непросто, каждому, как он считает, ясно, что такое «Бог». И Бог уповает на «Свои дела» – чудеса. Одного такого «дела Божьего» достаточно, чтобы у человека открылись глаза и он сказал себе: Бог есть. Он не плод личной фантазии или умозаключений, Он – реальный, живой, и пред Его непостижимой благостью и величием откроются не только глаза, но и сердца. Для этого Бог и творит чудеса. Слепота и закоснелость людей ужасают Его, и, желая Своим светлым делом осветить их тьму, Он повелел Сыну Человеческому прожить целомудренно полжизни во тьме. Так велико Его желание открыться людям, достучаться до их сердец.

Сегодня, говорит Спаситель, у Бога появилась еще одна возможность для подобных дел. «Мы (не «Я») должны делать дела, которые Он нам поручил». По-дружески обращается Он к апостолам: «Придет ночь, когда никто не сможет» это делать, то есть когда у Бога не будет возможности говорить с людьми на таком языке. Тем важнее чудеса сейчас, и в первую очередь то чудо, на которое Бог возлагал столько надежд.

Удалось ли это Ему? Похоже, нет. Трогательно описывает Иоанн, как этот план Божественной любви разбился о стену человеческой закоснелости. Спокойно, по-деловому, без тени осуждения ведет он свое повествование, но его сердце обливается кровью. Фарисеи решительно не хотят признавать в Спасителе Посланника Божьего. И пусть громко говорит о себе сотворенное чудо, они должны отодвинуть его на задний план, словно бы оно и не происходило вовсе, чтобы ни в малейшей степени оно не могло свидетельствовать в пользу Иисуса. И они, проделав это, с достойным сожаления геройством, исполненные чувства собственного достоинства, возвращаются к своим текущим делам.

Но чудо все же возымело действие, с уничтожающей ясностью пригвоздив к позорному столбу в назидание потомкам их упорное желание «ничего не видеть». «На суд пришел Я в мир сей» (Ин 9:39), – с глубокой скорбью говорит Иисус, словно противореча другим Своим словам: «Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него» (Ин 3:17). Как больно было Ему обращать спасение в суд! «Чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы», – эти Его слова перекликаются с другими, которые Он скажет позже и которые ярким благодатным светом освещают постигшие Его испытания: «Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам» (Мф 11:25).

Страшными словами заклеймил Иисус преступное поведение фарисеев: «…чтобы… видящие стали слепы» (Ин 9:39). И Он не ограничивается ими, не оставляя никакой причины для оправдания такого поведения, безжалостно открывая всю его порочность. Предпочитающий закрывать глаза на столь великолепное деяние и пытающийся в то же время Его именем воздействовать на народ, подобен человеку, который хочет войти в дом, но не через дверь, то есть вору и разбойнику. Так продолжает Он Свою речь к фарисеям. Связность речи нарушилась из-за разделения Евангелия на главы, что, впрочем, имело практический смысл, делая ее более доступной для народа, но усложняло понимание той речи Иисуса, лишая ее контекста. Именно в этом чуде открылась человеческому роду, и в первую очередь Израилю, веками запертая дверь, через которую к людям устремилось милосердие Бога, Его живые дела. Сколько доброго может принести и принесет входящий этой дверью! У Израиля не было пастырей, и он пребывал на «дворе овчем» – месте в отсутствие пастырей безопасном, но равносильном тюрьме, из которой овцы так стремятся вырваться «на пажить». «Входящий дверью» есть пастырь, который явился во имя Бога Живого, и теперь на смену словам придут реальные дела, искусственная ограда «двора овчего» рухнет, и для каждого, называемого поименно, вместо нее будут узы послушания Ему. «И он зовет своих овец по имени и выводит их» (Ин 10:3).

Так Спаситель, заговорив иначе, удивительно деликатно и ярко вписал в эту уничижительную для фарисеев картину «с дверью» то величественное и прекрасное, с чем пришел Он к людям. Он не мог не осенить Своим светом ее мрачный колорит, и это смутило фарисеев: «Неужели под ворами и убийцами Он разумеет нас? Разве мы вошли не через дверь?»