Самолет без нее - Мишель Бюсси

— Даже если заметишь, что я… что я стала относиться к вам немного по-разному. Ты уже большой мальчик, Марк. Ты должен понять.

«По-разному? Что это значит: по-разному?»

Николь тихонько поднялась. Марк встал следом за ней. Она уже снова улыбалась. Только какой-то неестественной улыбкой. Николь подошла к краю дивана и сказала Марку:

— Помоги-ка мне его передвинуть. Что-то мне не верится, что сюда можно втиснуть пианино.

После покупки пианино — новенького, фирмы «Гартман — Милонга», за которым пришлось ехать в Руан, в специализированный магазин, — банковский счет на имя Лили «похудел» на столь незначительную долю, что это было почти незаметно.

Эмили оказалась права: пианино отлично поместилось между диваном и телевизором. Впритык, но поместилось.

А потом пошло-поехало. Поездки в Париж, на выступления. Всего на пару-тройку дней. Потом на более длительные сроки. Мастер-классы, концерты. Поездки за границу. Лондон. Амстердам. Прага. Музыкальные диски. Книги. Разве можно лишать Эмили книг? Потом одежда. Эмили — девочка, она должна хорошо одеваться. В конце концов, она этого заслуживает. Отныне Николь уверовала, что не имеет права портить Эмили жизнь. Что она обязана предоставить ей все возможности для того, чтобы быть счастливой. Потому что вдруг?..

Теперь вы поняли, в чем заключалась стратегия Матильды де Карвиль? Она с самого начала знала что делает. Банковский счет, открытый на имя Эмили, был змеиным яйцом, подложенным наседке. Глупая курица высидит его, а тварь, которая вылупится из яйца, задушит и ее, и ее детей.

Пропасть между Эмили и Марком все увеличивалась. Я имею в виду материальную пропасть. Про все остальное, с вашего позволения, расскажу чуть позже. Эмили получала все, чего душа пожелает, — от безделушек до дорогих вещей, даже не задумываясь, сколько они могут стоить. Марк довольствовался дешевыми подделками. Донашивал чужую одежду. Катался на дедушкином велосипеде. Брал у старшего приятеля по игре в регби шиповки, которые стали тому малы.

Поначалу Эмили негодовала и требовала, чтобы Марку покупали то же, что и ей. Особенно когда ей объяснили, что это ее деньги. Но тут уж Николь Витраль была непоколебима. Сдержать слово, данное Матильде де Карвиль, было для нее вопросом чести.

Она сама провела между Марком и Эмили красную черту, переступать которую было запрещено.

Она не истратит ни сантима из денег Карвилей на своего внука.

Вы полагаете, это выглядит довольно странно? Не спорю. Но попробуйте поставить себя на место Николь Витраль. Повторяю: в тот майский вечер 1981 года, явившись с отравленным даром к Николь Витраль, Матильда де Карвиль отлично понимала, что делает.

И залогом ей служило кольцо с сапфиром.

Но, вопреки ожиданиям, ее расчет не оправдался. «Змеиная» стратегия полностью провалилась. Марк не стал завидовать Эмили. И не потому, что бабушка запретила, вовсе нет. Он искренне радовался за Эмили, радовался от всей души. Впрочем, к этому я еще вернусь. В подробностях, обещаю.

Вторым чудом, возможно, еще более поразительным, стало то, что Эмили, несмотря на вновь открывшиеся возможности сладкой жизни, почему-то не превратилась в избалованную капризную пустышку — этакую Нелли Ольсон, высокомерно презирающую простоту жизни Ингаллсов.[10] Эмили осталась такой же, какой была всегда — милой и приветливой. Она по-прежнему любила скромную гостиную с обшарпанной мебелью в домике на улице Пошоль, любила свой тесный квартал, любила серого цвета море и твердую прибрежную гальку, по которой с удовольствием разгуливала босиком.

Эмили росла. Девочка с голубыми глазами Витралей и изысканными вкусами Карвилей. Добротой Витралей и… деньгами Карвилей.

Вот и попробуйте разобраться что к чему.

* * *

Марк оторвал взгляд от тетради. В глазах у него стояли слезы.

Поезд стремительно мчался через пруды коммуны Поз. По Сене ползли против течения баржи, груженные песком. Марк помнил тот день так живо, словно он был вчера. Флейту. Диван. Пианино. Он помнил, как потом Эмили сидела за инструментом и играла Шопена, Берлиоза, Дебюсси. Марк плохо разбирался в музыке, но игра Эмили никогда не оставляла его равнодушным. Он и сейчас, как наяву, видел Эмили за пианино: прямая спина, волосы завязаны в хвост, руки летают по клавиатуре… Теперь пианино онемело. Покрылось пылью. Так и стоит у них в гостиной в Дьеппе. Наряды Лили он тоже помнил. Разве он мог их забыть? Платья, юбки… С каждым годом все более красивые. Она носила их ради него. Только ради него.

Так чему же он мог завидовать?

Никто из них так ничего и не понял. Ни Гран-Дюк, ни Николь, ни другие взрослые. А меньше всех — Матильда де Карвиль.

Поезд остановился в Валь-де-Рей. Вокзал располагался прямо посреди полей, до которых вновь построенный город так и не добрался. Марк заколебался. До Руана оставалось еще минут пятнадцать. Он достал мобильник. Пожалуй, успеет сделать еще несколько звонков в больницы. Для очистки совести. Он набрал три номера. Безрезультатно. «Пациентка по имени Эмили Витраль к нам не поступала». «Ну что ж, так тому и быть». Марк не слишком верил в свою затею. И ему не терпелось дочитать записки Гран-Дюка.

Встретиться на страницах тетради с собственной юностью.

Как будто читаешь собственный дневник, написанный кем-то другим.

40

2 октября 1998 г., 16.48.

Николь Витраль медленно шла по направлению к рынку, расположенному в самом конце рыбацкого порта. Остановилась возле одного из прилавков.

— Жильбер! Что у тебя сегодня? Из не слишком дорогого?

Торговец не замешкался с ответом:

— Морской язык. Прямо с лодки. Ночной улов. Тебе один?

— Два!

Жильбер выпучил глаза, став похожим на собственный товар.

— Два? У тебя что, сегодня гости? Эмили? Или Марк? Или любовника завела?

Вот паршивец!

— Дурень ты! — ответила Николь. — Марк приезжает.

— Ну, тогда выберу тебе самого лучшего. Как он там?

Николь рассеянно обронила пару банальностей. Расплатилась с торговцем.

— Спасибо, Жильбер. На неделе загляну к тебе, принесу листовки. Насчет порта. Про что, рассказывать не буду. Сам все прочтешь.

Жильбер вздохнул.

— Опять они со своими глупостями. Не тем они в мэрии занимаются, не тем! Лучше бы о нас позаботились! Говорю тебе, мы, торговцы, раньше рыбаков ноги протянем…

Николь ушла, не дослушав, что он там несет. Жильбер Летондер держал в Дьеппе самую лучшую рыбную лавку, что не мешало ему оставаться полным кретином, поддерживавшим Торгово-промышленную палату Дьеппа и союз судовладельцев. Кретином, голосовавшим за правых. Николь отдавала себе отчет в том, что немного упрощает ситуацию, но ничего не могла с собой поделать. Она всегда смотрела на Дьепп именно под таким углом зрения. Как на город, разделенный на два противоборствующих лагеря. И, хотя сама она всю жизнь торговала с грузовика на пляже, никогда не причисляла себя к коммерсантам.

«Предательница!

Дважды предательница. Потому что ест рыбу, которую покупает во вражеском лагере».

Николь продолжала идти к побережью. Погода стояла хорошая — дождя не было и ветер задувал ровный, без порывов. На площадке перед пляжем кипела работа: рабочие устанавливали десятки одинаковых белых палаток, над которыми развевались разноцветные государственные флаги. Раз в два года в Дьеппе проводился десятидневный международный фестиваль воздушных змеев.

В небе уже реяли причудливые ромбы, круги и треугольники. Выше других поднялись китайский дракон, традиционная маска инков, гигантский синий кот и колесо, внутри которого вращался флюгер. Фантастические созвездия сказочной страны…

Николь Витраль смотрела по сторонам, не в силах бороться с нахлынувшей печалью. Она невольно вспоминала празднества прошлых лет. В конце семидесятых Дьепп стал первым из курортных городов, организовавших у себя фестиваль воздушных змеев. Потом его инициативу подхватили другие прибрежные города Северной Европы.

Особенно прочно врезались в память Николь два первых фестиваля. В 1980-м и в 1982-м. Два раза по десять дней. Тогда был жив Пьер. Праздничная атмосфера. И возможность заработать. В то время их передвижная закусочная уже пользовалась популярностью. В 1980-м Стефани, невестка, была беременна, практически на сносях, но все равно в выходные пришла помогать. Пьер и Паскаль — муж и отец мужа — еле уговорили ее сесть и спокойно посидеть. Не хватало еще родить посреди всей этой суматохи. В итоге малышка Эмили появилась на свет несколько дней спустя, 30 сентября, как будто все поняла и решила не торопиться…

А потом было крушение самолета. Суд. В 1982 году фестиваль собрался во второй раз, и Пьер успел на нем поработать. Чтобы через пару месяцев, 7 ноября, заснуть вечным сном в Летрепоре. Так вышло, что этот фестиваль стал для Николь какой-то зловещей вехой, отметившей самые трагические события ее жизни. Как будто доказывал: жизнь, подобно воздушному змею, висит на тонкой ниточке, и смерть может оборвать ее в любую секунду. Несмотря ни на что, она продолжала пригонять свой фургон на набережную и все десять дней, что длился праздник, работала. Уже без Пьера. А что ей было делать? Раз в два года ей выпадала возможность прилично заработать, и она не могла ее упускать.