Скользящий по лезвию - Юлия Зонис

Когда преследователь распахнул дверь, свет ударил его по глазам — хотя это был всего лишь бледный свет звезд, после мрака коридора он показался слишком ярким. В звездном свете была распята ворона. Раскинув крылья, она висела в воздухе перед самым окном, выходившим, должно быть, на задний двор фермы. В окно задувал легкий ночной ветерок. Глаза птицы насмешливо блестели. Она словно дразнила: ну-ка, попробуй, возьми. Генри Хиггинс забыл про винтовку и, вытянув руки, шагнул через порог. Ему очень хотелось сомкнуть пальцы на горле скверной твари и ощутить, как сминаются перья и ломаются хрупкие кости.

Однако стоило Генри сделать пару шагов, как что-то сильно ужалило его в щеку. Он вскинул руку, и рука запуталась в чем-то невидимом и тонком, вроде невероятно прочной паутины. Генри, жалобно хныкнув, скосил глаза. Леска. Рыболовная леска, прозрачная пластиковая нить, пересекавшая комнату. Неужели он попался на крючок, словно глупая рыбина? Генри рванулся, и в его лицо, руки и тело под одеждой впились десятки других крючков. Вся комната была оплетена сетью лесок с насаженными на них крючками. Человек-пугало заметался, постанывая от боли и от жалости к себе. Ведь он хотел всего лишь схватить ворону. Метания вытолкнули Генри ближе к центру сети, и отсюда он увидел, что ворона тоже дохлая и тоже насажена на крючки. Человек и птица замерли друг напротив друга, одинаково распятые в паутине. Генри часто дышал. Из нескольких дюжин мелких ранок стекала кровь. Надо было высвободить руку и дотянуться до ножа на поясе — так сказал бы Джордж, а Джордж был очень умный, хотя зачастую промахивался. Генри начал осторожно дергать рукой, готовясь расстаться с некоторым количеством мяса и кожи, когда за спиной раздались шаги. Человек-пугало замер. Это не были шаги Джорджа, громкие и грузные. Или шаги вороньей девчонки, легкие и нервные. Шагал кто-то другой.

— Тараканы-тараканы? — неуверенно спросил Генри.

Кто-то другой негромко хмыкнул. Холодное острие пощекотало шею человека-пугала сзади, а затем резко вошло в затылок.

* * *

Джордж не сразу отправился в дом. Сначала, для порядка, он обошел ферму, постучал монтировкой по стенам сарайчиков («Дороти, выходи»), заглянул на задний двор с развалившимся курятником и загоном для индюков. Наградой ему стали несколько грязных индюшиных перьев. Окна с этой стороны не были заколочены. Пыльные стекла тускло отражали свет звезд.

— Раз-два-три-четыре-пять, — напевал Джордж. — Фредди вас идет искать.

Ему уже казалось, что ногти на руках начинают зудеть, превращаясь в длинные стальные лезвия.

— Иди к папочке, детка, — гундосо пропел он.

Однако на заднем дворе девчонки не было, и, вздохнув, Джордж-Фредди поспешил в дом. Миновав пустую и гулкую гостиную, он устремился на второй этаж.

Фонарик осветил ступеньки лестницы и ободранные стены. Когда-то на них, должно быть, висели семейные фотографии в рамках. Джордж-Фредди провел когтями по свисавшим лохмотьям обоев, но тут же ойкнул и отдернул руку. Под ноготь впилась щепка.

— Хо-хо, — сумрачно прокомментировал пострадавший и сунул палец в рот. — Однако, не заигрывайся. Детишки, детишки, марш в кровать, закройте глазки и сладко спать.

Луч фонарика метнулся по длинному коридору второго этажа. Толстяк поморщился. Чем-то этот большой и голый дом напомнил ему самое неприятное, самое гнусное — интернат. Там он жил, пока папа Харпер не забрал его, не вскрыл ему голову и не сделал что-то такое, отчего Джордж стал соображать еще лучше. И слышать Голоса. Впрочем, об этом он узнал сравнительно недавно, а, прощаясь с интернатом, просто и шумно выражал свою радость. Остальные воспитанники молча ему завидовали. Джордж был самым смышленым из них, лучше всех говорил, но уже тогда страдал от излишней полноты. А еще его постоянно мучил голод. Не было дня, чтобы кто-то из ребят постарше не вываливал овсянку из миски на пол и не предлагал ему слизать. И Джордж слизывал. Папа Харпер считал, что приемный сын не помнит этого. Но он помнил.

— Хрр, — сказал Джордж. — Что-то мы ударились в неприятные воспоминания. Давайте вернемся к нашей забавной игре, детишки.

Переваливаясь, он зашагал по коридору, стуча по стенам монтировкой. В стенах оставались дыры. Это был хрупкий старый дом, такой хрупкий, что сожми его в кулаке — развалится. Древние полосатые обои скорбно шуршали. На них, как на свитках, отражалась летопись многих поколений жучков и термитов и чернильными кляксами расплывались пятна плесени.

— Раз-два, Фредди заберет тебя, — хрипло замурлыкал Джордж для собственного развлечения. — Три-четыре, запирайте дверь в квартире…

Одна из дверей была не заперта.

— Та-ак, маленькая плутовка, — протянул толстяк. — Пять-шесть, Фредди хочет всех вас съесть.

Сделав два длинных и неожиданно резвых шага, он с торжествующей ухмылкой ворвался в комнату.

— Семь-восемь, кто-то к вам войдет без спросу!

Луч фонарика заплясал по пыльному карнизу окна, затем, спустившись ниже, высветил подвешенную перед окном клетку. Клетку с птицей. Сощурив подслеповатые глаза, Джордж шагнул ближе. В клетке, прижав к серому брюху скрюченные лапки, лежала дохлая ворона. Шея ее была свернута набок. В маленькой поилке блестела вода.

— Семь-восемь, — глупо повторил Джордж и сделал еще шаг.

Внизу что-то громко щелкнуло. Ступню и лодыжку пронзила боль. Выронив монтировку, великан упал на колени. Он инстинктивно вытянул руку, чтобы остановить падение, и тут боль со вторым щелчком вцепилась в запястье. Фонарик отлетел к стене. Джордж взвыл. Глаза мгновенно заслезились, но даже сквозь слезы толстяк увидел, что его рука и нога угодили в здоровенные капканы. Всего капканов на полу было пять. Джордж с нелепым весельем успел подумать, что ему еще повезло, когда кто-то, подобравшийся сзади, с силой огрел его по затылку. Голова Джорджа ткнулась в ковер, едва миновав челюсти третьего капкана. От следующего удара толстяк потерял сознание.

* * *

Соки дрожала от холода, зарывшись в сено. Над головой была крыша конюшни, а над крышей — звездное небо, в котором плясал ворон Йель. Странно, что ворон выбрал для своих плясок этот предутренний час, когда все его собратья еще сладко спали на деревьях, чтобы с рассветом проснуться и полететь кормиться в поля или на помойку. Крылья ворона были шире самой ночи и накрывали мир грозовой тучей, от горизонта до горизонта.

«Сестррра, сестррра, —каркал ворон . — Ррроди мне ворроненка. Перррнатого, черрного, как крровь, сверрнувшаяся кррровь».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});