Зона индиго - Наталия Кочелаева

– Ты меня простишь? – спросил он тихонько.

Лиля подняла на него глаза и улыбнулась своей щедрой, лучистой, необыкновенной улыбкой, в которой Виктор Иванович узнал улыбку своей бывшей жены Тамары. Он не переставал любить ее все эти годы, он мучительно тосковал по ней, а о дочери вспоминал так редко!

– Так, значит, Егор…

– Твой внук, папа.

– Егор… Хорошее имя.

Все смотрели на них, чувствуя радость, и смущение, и особую, щекотную тоску, от которой хочется то ли заплакать, то ли засмеяться нетерпеливой душе… А Нинуля смотрела на Альберта. Очень он ей нравился – такой яркий, такой красивый! А какие блестящие пуговки у него на рубашке, как переливается, манит золотой огонек! Его свет рассеивает туман, затянувший и зрение Нины, и память, и разум, и вот уже стихает шум в ушах, и она вновь обретает что-то самое главное… Ей постепенно становятся понятны слова окружающих, а говорят они о долгой разлуке, завершившейся счастливой встречей, о том, что всем разлукам суждено закончиться именно так, а теперь надо непременно пить чай! Нина встала, чтобы снова вскипятить чайник, ей удалось наконец оторвать взгляд от вспыхивающего огонька, но прежний дурман не вернулся к ней.

– Лилька? Ты как здесь, господи?!

– Вот и потеряшка наша вернулась, Нинуленька! А я знала, я знала! – засмеялась Лиля, смахивая слезы. – Ты хоть помнишь, что с тобой было-то?

– Ничего ровным счетом не помнит, – встрял Альберт. – Я ж говорил, как только девушка меня видит – враз обо всем прочем забывает!

Но голос его слегка дрожал.

– Я все хочу забыть, – ответила Нина. – Я скиталась в темноте, но теперь вышла к свету.

– Надеюсь, ты все же не забудешь, как печь пироги, – ворчливо откликнулся Виктор Иванович.

– Не забуду, отец, – кивнула Нина.

«Это самый длинный день в моей жизни», – подумал Дубов, про которого на время все забыли. А вслух сказал:

– Скоро рассвет.

Короткая южная ночь подходила к концу.

А на рассвете началось.

Они шли – мужчины и женщины, молодые и старые. Некоторые шли осознанно и одеты были в лучшие свои, праздничные одежды. Из окна своей комнаты Лиля видела полную, королевских статей, брюнетку в норковом палантине, в красном декольтированном платье, в туфельках на шпильках. Споткнувшись, она сломала один из каблуков, но словно не заметила этого, так и пошла дальше, скособочившись и хромая. Лиля видела изящную барышню, одетую по всем правилам официального дресс-кода. Она, очевидно, собиралась на службу – быть может, работала секретаршей у какого-нибудь местного князька. Из-под строгого черного пальто виднелись изящная белая блузка и стройные ножки в черных чулках с кружевными резинками. Очевидно заторопившись, девица забыла надеть юбку. Шли и те, кто с утра обычно никуда не торопится, – домохозяйки в халатах и тапочках, пенсионеры, молодые мамаши катили в колясках грудничков. Страдающий излишней полнотой одутловатый старик топал деловито, размахивая в такт шагов руками, в одной из которых зажата была газета. На нем были тренировочные брюки и клетчатая пижамная куртка, а в глазах застыл ужас… Привычный мирный ужас, как будто пенсионер просто смотрел по телевизору страшный фильм, к тому же уже когда-то виденный.

Но больше всего было детей, и эти-то казались абсолютно адекватными. Серьезные, принаряженные, они шли сами по себе, без родителей и сопровождающих. Держались за руки, строились по двое, старшие вели за руки младших. Девочка лет восьми, хорошенькая егоза в ярко-розовой курточке, в красном кокетливом беретике, остановилась вдруг, обернулась на окна и посмотрела прямо Лиле в глаза.

Лиля отпрянула в глубь комнаты, торопливо задернув занавесочку. Ее слегка знобило – от волнения, от бессонной ночи, и она позавидовала Нинуле, которой вчера перепала таблетка снотворного. Лилин отец, которого Нина тоже называла отцом, счел, что она слишком возбуждена, что ей это необходимо. Нинуля спала, она избавлена была от необходимости думать, бояться, переживать за мужчин, которые с утра удалились куда-то в подвал. Что они там делали? Лиля не стала спрашивать, резонно полагая, что ответ бы ее не успокоил.

Оружие.

Мужчины обожают оружие.

Поклоняются ему.

Они считают, что оружие способно разрешить почти все проблемы. «Почти все», – говорят они снисходительно, в душе полагая, что на самом-то деле абсолютно все!

Но это не так, и мы это знаем. Истина состоит в том, что доставить проблемы оружие может, а вот разрешить их – нет. Оружие может отнять здоровье, любовь и надежду, а вот поди-ка верни их с его помощью! Получится что-нибудь путное? Нет? То-то.

Говорить это мужчинам не стоит. Пусть их тешат свое самолюбие, пестуют свою силу, запираются в подвале и мастерят там что-то жутковатое!

Не будем их трогать. Может быть, их труды, как и любые труды во имя любви и жизни, тоже не пропадут втуне. Окажут огневую, так сказать, поддержку. А главное оружие – у нее, у Лили.

Я должна сшить.

Она должна будет. До сих пор не ясно, что именно ей придется шить. Но зато стало понятно чем.

Она взяла с собой в путешествие дорожный набор, круглую прозрачную коробочку с маленькими катушками, миниатюрными ножницами и, конечно, с иголочками! Но вряд ли эти иглы – очень хорошие, между прочим, индийские, с позолоченными ушками! – помогут ей. Главная игла, нужная игла, у Лили внутри. Нужную иглу дала ей босоногая цыганка на вокзале давно, примерно тысячу лет назад. Только сегодня ночью она вспомнила об этом и сразу почувствовала, как раскаленное острие шевельнулось в сердце. Вот оно что! Как могла она об этом забыть? Впрочем, людям свойственно забывать то, чего они не могут объяснить. Цыганка была из древнего племени, служившего некогда сфингам, предавшего их. Сколько же веков хранили потомки этого племени могущественный древний талисман, как смогли не потерять его в странствиях, не отдать гонителям, не утратить в пожарах войн? Как им удалось отыскать Лилю, как узнали они ее?

Но от этих мыслей шла кругом голова. Лиле, маленькой храброй портняжке, не стоило задумываться о предопределении, об избранничестве и прочих высоких материях. Смысл ее жизни был прост – безусловная любовь и постоянная забота. Иной раз ей хотелось, чтобы кто-то позаботился и о ней тоже… Но свой долг она всегда выполняла безукоризненно и теперь готова была сшить.

– Лиль, ты чего?

Нина проснулась. Проснулась и сразу захлопотала – накинула поверх рубашки халатик, скрутила в тугой узел русые свои волосы, сноровисто застелила постель.

– А где наши мужчины? Вы завтракали? Чай пили?

– Нет еще, – ответила Лиля, скрывая улыбку.

Это ж надо, как люди меняются! Помнится, Нинуля была бездомовницей, питалась растворимыми супчиками, уборку делала от случая к случаю. По утрам любила валяться в постели, курила сигареты и гасила их в чашке с кофейной гущей. А теперь она больше похожа на деревенскую девчонку, чем на богемную лентяйку. Этот здоровый румянец, эти окрепшие руки! Упругая от свежего воздуха кожа, блестящие глаза… Невероятно! Перемена в Нинуле была слишком похожа на то, что произошло с матерью Лили, но… Лилю это не беспокоило. Преображение Нины выглядело естественно, оно произошло не по чужой воле, а по склонности ее собственной натуры. Склонность эта была задавлена, и, быть может, поэтому Нинуля была всегда такой издерганной, все искала чего-то и не находила, путалась в желаниях и страстях…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});