Возвращение в Египет - Владимир Шаров

Коля – дяде Петру

Бегунство XIX века связано с именем Лукиана Капралова. Он разрешил многие сомнения единоверцев и почитаем бегунами не меньше, чем братья Денисовы старообрядцами. Еще важнее было другое. До этого Капралова убежища бегунов назывались «пристанями», а те, кто их держал, «пристанщиками». Начиная же с него бегунские приюты всё упорнее зовутся «кораблями», а те, кто ими правит, – «кормчими». Вряд ли это случайно. По дошедшим рассказам, в последние годы жизни Капралов почти обезножел. На корабле был земляной пол, как чернозем, матово блестевший от жира. И вот, проповедуя, он тяжелыми, распухшими от воды коленями прижимал слова Спасителя к земле и, будто клювом, руками рвал этот хлеб. Дальше, боясь, что ученики не примут, отрыгнут благую весть, не раздавал, а кусок за куском заталкивал ее в самую глубину их разъятых, разверстых глоток. В свою очередь, ученики, уже одни, повстречав путника, который совсем устал, обессилел в дороге, словно собственного птенца из уст в уста, кормили его той же святой пищей.

Коля – дяде Ференцу

Родился этот Капралов еще при Екатерине и учил, что сейчас конечные времена. Последняя возможность выйти из рабства, из ада и пойти к Богу, который нас ждет. Романовы – фараоны, при них Святая Земля переродилась, сама сделалась гибельным Египтом. Принять это нелегко, оттого себя и обманываем.

Коля – дяде Артемию

Слышал еще про одного Капралова, который родился во время Крымской войны, а умер в 1933 году, 1 февраля, как раз в день, когда было объявлено, что первая пятилетка выполнена досрочно за четыре года и пять месяцев.

Коля – дяде Петру

Сам отсидевший семь лет, этот кормчий до конца своих дней думал, как всё простить и всех оправдать. Жизнь нынешняя и жизнь вечная были для него частями одной жизни, и он видел весь путь несчастного, без вины преследуемого человека. Вот с кротостью и смирением бедняга раз за разом вслед за правой подставляет обидчику левую щеку, а вот уже он отмучился, испустил дух, и его встречают ангелы Божии. Отирают кровь с ран, лечат, врачуют тело, душу, затем как праведника со всей мыслимой торжественностью ведут в райские чертоги.

Он говорил, что нашему времени с неимоверной жестокостью удалось разорвать связь человека с домом, с землей, в которую, казалось, он намертво врос. Сделать его вечным неприкаянным странником. Конечно, этот путь никто добровольно не выбирал, и Бога здесь тоже не было, но неготовность человека порвать с прошлым, выше крыши переполненным грехами, многое оправдывает. Когда кормчему указывали, что между странником и арестантом нет ничего общего: зэк намертво крепок тюрьме, зоне – он отвечал, что, несмотря на колючую проволоку, вышки с часовыми и собак, это крепость мнимая. Лагерь – нечто вроде странноприимного дома, по-настоящему пустить в нем корни еще никому не удавалось.

Коля – дяде Петру

На большинстве страннических кораблей испокон века повелось, что после кончины, ухода прежнего кормчего, новым становится его келейник. Обычно, чтобы запутать, сбить с толку власти, он берет имя и фамилию своего предшественника, которые делаются как бы родовыми. Поэтому, дядя Петр, сказать точно, кто из кормчих что и когда говорил, трудно.

Коля – дяде Петру

К тому Капралову, который правил кораблем до нынешнего кормчего, относились по-разному. Я слышал, что он из хорошей семьи и в юности жил в Англии, увлекался стипльчезом, по этой причине ревновавшие к его славе объясняли, что капраловский бег другой, нежели у побежавших единственно Бога ради. Впрочем, и они oтдавали должное легкости, стремительности его хода, умению зависать в воздухе. Говорили, что и в старости он ходил по лесу так, что не хрустнет ни одна ветка. Его почитатели утверждали, что это оттого, что Господь в награду за праведность одарил Капралова ангельскими крылами, однако, чтобы не смущать народ будничностью чуда, он их носит (и даже умеет расправлять) под своей шинелью, старой и донельзя изношенной. Крылья позволяют стелиться над самой землей, никого и ничего не задевая.

Папка № 10 Москва, август – сентябрь 1959 г

Коля – дяде Петру

Мама написала, что умер Cонин муж – доктор Вяземский. Еще совсем не старый. Кажется, ему и пятидесяти пяти не было.

Коля – дяде Ференцу

Жизнь у нее вышла несуразная. Как-то она совсем уж нехорошо обманула Соню, обвела вокруг пальца. До смерти Вяземского и трагедий особых не было – всё сыто, спокойно, благополучно. Но если не играть в поддавки – в ней просто прикрутили фитиль. Двадцать лет что-то теплилось, но так, еле-еле, что ничего и не вспомнишь.

Коля – дяде Артемию

После смерти мужа она говорит о нем холодно, отстраненно и, как люди, давно сидящие на психотропных порошках, смотрит куда-то мимо. Непонятно, к тебе ли она вообще обращается.

Коля – дяде Петру

Вяземский сам прописывал ей лекарства, сам покупал их в аптеке и в соответствии с графиком скармливал из своих рук. Соня и не знала, что принимает. Ни названий препаратов, ни дозы. Говорит, что никогда этим не интересовалась. На случай командировок Вяземский заказал нечто вроде типографской кассы. Каждый день разбит на девять ячеек. По вертикали: утро, день, вечер; по горизонтали: когда принимать – до, во время или после еды. Перед отъездом аккуратно их заполнял. В сущности, другого календаря она и не знала. Когда ячейки пустели, Вяземский приезжал.

Папка № 11 Казахстан, октябрь 1959 – август 1960 г

Коля – дяде Евгению

Кормчий говорит, что бегуны – ткачи перед Богом. То, что ткется, называет по-разному: ковром, пеленой, пологом, вышивкой, завесой, занавесью.

Коля – дяде Петру

Когда сам по себе, когда со мной на два голоса кормчий часто распевает псалмы. Вставляет в речь и отдельные строки из них. Особенно ценит те места, где слово (молитву) Давид сплетает с дорогой.

118-й псалом для него почти «Символ веры». Редкий день, когда не услышишь «Странник я на земле; не скрывай от меня заповедей Твоих» (118:19) или «Слово Твое – светильник ноге моей и свет стезе моей» (118:105) и из того же псалма «Утверди стопы мои в слове Твоем» (118:133).

Коля – дяде Юрию

Капралов говорит, что бегуны, странствуя от одной святыни к другой, переплетают шаги и молитву в такую прочную нить, что против нее бессилен любой грех. Из этой нити Дева Мария должна соткать покров, которым укроет народ от зла.

Коля – дяде Юрию

Кормчий говорит, что странник рождает из себя свой след, как нить. Каждый шаг – стежок, и, когда полог соткется, всё равно будто человеческим дыханием, он молитвами святых людей поднимется к престолу Господню. Бесам через этот покров не проникнуть, они запутаются в нем, словно мошки в паутине.

Коля – дяде Петру

Бегуны, для прочности скручивая в единую нить молитву и дорогу, ткут для Господа завесу, подобную той, что Он на Синае велел евреям изготовить из льна, голубой шерсти, багряницы и червленицы, а поверх нее своими судьбами вышивают искусные изображения крувов. Они идут и идут, потому что вера есть путь и, стоит остановиться, уже сотканное расползается, делается старой, никому не нужной ветошью.

Коля – дяде Степану

По словам кормчего, в Божьем мире всё сплетено в ковер – травы и цветы, река, леса и болота, горы и пустыни, а поверх люди из своих дел и своих судеб ткут другой ковер, и когда он будет окончен, никто не знает.

Коля – дяде Артемию

В среде бегунов существует предание, что, странствуя от одной святыни к другой, они ткут ковер с изображением Небесного Иерусалима. Хотя его никто и ни от кого не прячет, ясно, что здесь, на земле, ни одного узелка разглядеть невозможно. Но с престола Господня город уже сейчас виден как живой. Еще бегуны говорят, что, пока они не доткут Иерусалима, и остальное не пресечется.

Коля – дяде Ференцу

Иногда кормчий высказывается весьма неожиданно: так, вчера я услышал, что то, что театр Советской армии выстроен в форме звезды, видно только с неба – то же и с ковром бегунов.

Коля – дяде Юрию

По словам кормчего, странники никогда и ни о чем между собой не сговариваются, каждый сам по себе скручивает нить. Ковер же ткется по воле Божьей.

Коля – дяде Петру

Если в России пелена ткется бегунами уже давно и скоро Деве Марии будет чем укрыть свой народ, защитить его от греха, то в иных землях об этом думать рано. Но и там, везде, где пройдет странник, остается спасительная тропинка, узкие мостки над бездной.

Дядя Евгений – Коле

Возможно, покров Девы Марии и защитил бы нас от зла, но быстрее, чем ткется, его разъедают человеческие грехи.

Коля – дяде Юрию

Тропа, по которой с молитвой на устах прошел странник, намоленная. Для уверовавшего в Господа она светится и в темноте. Оттого даже ночью идешь по ней безбоязненно, не страшась сбиться с пути.