И сердце на куски - Марина Князева

говорила ровно и без запинки, словно заученный текст. А потом, когда взяла паузу, разревелась. Так надрывно, что я за долгое время снова почувствовала боль. Другую. Чужую боль.

- Врачи сказали, что так бывает, – Ленка всхлипывала, пряча лицо за бумажной салфеткой, которую достала из маленькой лаковой сумочки. – Что после вируса бывает отторжение. Что ребенок пострадал от вируса настолько, что дальнейшее вынашивание просто невозможно. А я ведь сказала ему. И он был рад. Понимаешь, рад. Я видела в его глазах тот шанс на совместное будущее. А потом он снова исчез и, когда вернется, я просто не знаю, как ему сказать. Не смогу.

Ленка замолчала, и я не могла подобрать слов в ответ.

- Ну вот как-то так. Поэтому прости, что не была с тобой, когда была нужна тебе. Я просто не могла перебороть себя. Выла в подушку день и ночь и ничего не хотела. Даже, наверное, жить. Это совсем недавно я немного пришла в себя. И чтобы забыться, я поняла, что не хочу быть тем, кем я была. Хочу быть другой. Хочу измениться и забыть.

Я плакала вместе с Ленкой. Даже не сразу поняла, что плачу. И лишь только тогда, когда на мои ладони стали падать горячие капли, я прижалась к подруге и обняла ее.

- Ты же сама сказала, что все будет хорошо, – я пыталась взбодрить ее, хоть и знала, когда не видишь света в конце тоннеля, никакие слова не помогают.

- Прости меня. Я даже не представляю, как тебе пришлось тяжело, но ничего не могла с собой сделать.

- Ты тоже меня прости. Что не звонила. У меня мир вверх ногами перевернулся после той ночи. Я на себя забила, а на остальных тем более.

Мы хлюпали с Ленкой носами и уже использовали все Ленкины салфетки, вытирая льющиеся слезы.

- Да уж, Смоленцева! Выглядишь ты не очень. Извини! Но сейчас просто капец!

- Да я знаю. Но я правда так переживала за Ваньку все эти недели, что ни до чего было. Я очень хочу, чтобы он поправился. Я просто не представляю, как буду без него жить.

Мы еще долго сидели на лавочке, делясь каждая своей болью. Рассказывали о том, что произошло за то время, которое мы не общались. А потом договорились в ближайшие дни встретиться в кафе, съесть мороженого и попить кофе, болтая обо всем так, как будто у нас все хорошо.

Но нашим планам не суждено было сбыться. И не то, чтобы они были супернереальными. Просто получилось так, что у меня со следующего дня не было ни одной свободной минутки. Я снова все свое время посвятила Ваньке. Только в этот раз времени на разговоры с обездвиженным телом, как раньше, у меня не было.

Мне пришлось ухаживать за Смоленцевым, находясь в больнице с утра до ночи, и решать проблемы, которые начали сыпаться одна за другой.

То, что Ванька пришел в себя, совсем не означало, что он начал выздоравливать. Неправильно сросшиеся переломы в некоторых местах, пролежни, и проблемы с челюстью — это малая часть того, с чем я столкнулась. Но доктор Павлов сделал кучу анализов и провел сотни тестов, после чего дал обнадеживающий прогноз, а я не могла все бросить на полпути.

- Вам понадобится много терпения, времени, и, конечно, денег. А ему предстоит еще несколько операций и, если он не сдастся, то в течение года, он возможно даже встанет на ноги. А при соблюдении режима и выполнения всех рекомендаций возможно вернется к полноценной жизни. Но вы должны понимать, что чудес не бывает.

Их и не было. И мы на них не надеялись, прекрасно понимая, что все в наших руках.

Только позитивно мыслить – это одно, а каждый день бороться хоть за малейший сдвиг в лучшую сторону – это совершенно другое.

Сначала было очень тяжело. Ванька самостоятельно не мог делать ничего. Ни есть, не пить, ни сидеть, ни ходить в туалет. А после того, как ему заново сделали операцию по частичному выравниванию перелома, наше лечение и вовсе застопорилось.

Ванька не разговаривал. Ни сказал вообще ни слова. Я и не ждала. Мы просто смотрели друг на друга и плакали. Да, даже мой сильный уверенный мужчина не сдержал несколько слезинок. А потом я пообещала ему, что он обязательно встанет на ноги, и я сделаю все, что смогу. Все, что будет в моих силах. Но при условии, что сам он не опустит руки и изо всех сил будет помогать мне. Ванька обнадеживающе кивнул, а мне ничего не оставалось сделать, как выполнить свое обещание.

В нас никто не верил. Родители меня отговаривали и просили взяться за ум и для начала хотя бы не бросать учебу. К их сожалению, учебу я как раз бросить могла, а мужа нет. Кое-как закрыв сессию, я подала заявление на перевод на заочное отделение. И, получив положительную визу на нем, с облегчением выдохнула. Учиться и одновременно вытаскивать Смоленцева из той задницы, в которую он попал, было невозможно.

Смирнова тоже пыталась меня поставить на правильный путь. С учебой она не доставала, хотя ругалась, что нельзя так гробить себя и не видеть света белого. Она звала меня на прогулки, в кино, в кафе, но я каждый раз отказывалась. Но Ленка не сдалась. Она периодически навещала меня в больнице, притаскивая большие стаканы с горячим кофе и невероятно ароматными пончиками.

- А ты Смоленцев, завидуй молча, – приговаривала она насупившемуся Ваньке, – если не будешь идти на поправку, я сюда буду каждый день ходить и дразнить тебя. Пока ты не встанешь.

Угроза хоть и была смешная, но помня, что мой муж и моя подруга недолюбливают друг друга, то вполне мотивирующая.

Меня поддерживали все. Родители, Ленка, друзья Ваньки, которые периодически заглядывали к нему и даже помогали материально, но в один момент я поняла, что пока я вытаскивала Ваньку, сама проваливалась все глубже и глубже. Я обещала Ваньке, что сделаю, все что смогу, но сама сдалась первой.

У меня закончились силы. Просто в один день.