Сын Войны, Дочь Хаоса (ЛП) - Рэллисон Джанет

В Египте до сих пор сохранилось более 80 пирамид. В детстве я в тот или иной момент посетила большинство из них. Я посещала Великие Пирамиды с полдюжины раз. Пирамида Хуфу высотой почти 500 футов3 была самым высоким рукотворным сооружением в мире на протяжении более 3800 лет. Археологи до сих пор не знали, как древним удалось переместить шесть миллионов тонн известняковых блоков, некоторые из которых были добыты в пятистах милях отсюда, в верхние части пирамиды. Более того, поскольку пирамида Хуфу была завершена за двадцать три года, рабочим приходилось перемещать в среднем двенадцать блоков в час, каждый час, днём и ночью.

Мой отец сказал, что блоки были доставлены на вершины пирамид с помощью внутренних пандусных туннелей, и он, конечно, знал об этом. Следующие три ночи я провела, шныряя по сырым, вызывающим клаустрофобию туннелям, чтобы добраться до ряда секретных внутренних комнат. Действительно, казалось, что скрытым проходам не было конца. Я начала думать, что древние египтяне были скорее сусликами, чем людьми.

Потайные комнаты стоили тех царапин, которые я получила, ползая по грубым камням. Это были гробницы или кладовые для гробниц. В одной были запечатанные контейнеры с пшеницей. Мне не терпелось взять один из этих кувшинов и запустить пальцы в зерно. Я хотела посадить горсть и посмотреть, смогу ли я сотворить чудо, пробудив к жизни семена трёх тысячелетней давности.

Конечно, я не могла. Египетские Сетиты настаивали на том, что все артефакты являются частью их наследия и останутся в комнатах до тех пор, пока их не обнаружат. Я представила, как археологи будут интересоваться следами, которые мы оставили в песке на полу, поэтому я спросила об этом своего отца.

— О, я сомневаюсь, что местные Сетиты когда-нибудь позволят этим комнатам стать достоянием общественности, — сказал он. — Не тогда, когда есть информация о врагах фараона, морских змеях, и о тех, с блестящими глазами, которые сражались с ними. Мы бы не хотели, чтобы археологи слишком глубоко копались в этом.

На стенах висело множество компрометирующей информации. Зеленоглазые египтяне с обнаженными копьями сражались с людьми, чьи головы были похожи на угрей. Я предположила, что это было нелестное представление о Сетитах.

Папа подносил фонарик к каждому колодцу и переводил все важные на вид иероглифы, в то время как я сидела на полу и записывала то, что он говорил, в его ноутбук. После этого мы сфотографировали, как были расположены артефакты, затем надели перчатки и рассмотрели их, чтобы понять, дают ли они какие-либо подсказки о создании или уничтожении скарабеев.

Я осторожно передвигала фигурки из чёрного дерева, алебастровые шкатулки, золотые украшения, палочки с резными головами животных, миниатюрные лодочки, флаконы духов, украшенные стулья и слишком много других вещей, чтобы перечислить или запомнить. Я боялась, что уроню что-нибудь, и оно разобьётся и превратится в пыль. Мне было трудно осознать тот факт, что каждому объекту было тысячи лет. Я не могла как следует осмыслить такой промежуток времени.

Также было странно думать, что мои предки, как со стороны матери, так и со стороны отца, происходили из этого места. Я хотела бы знать их, хотела бы, чтобы какая-то часть их истории жизни была оставлена мне. Думая о них, мне захотелось завести новый дневник, захотелось записать историю своей жизни, чтобы она не растворилась в небытии уходящих лет, как у них.

Мы с отцом нашли среди артефактов множество резных скарабеев. Неудивительно. Они были так же священны для древних египтян, как кресты для христиан. Скарабеи ассоциировались с Хепри, богом само созидания. Они были знаком воскресения, жизни после жизни, потому что скарабеи появились из земли полностью сформированными.

Хепри часто изображался на фресках в виде человека с головой жука, что меня пугало, но, похоже, древние египтяне не возражали. Он был богом солнца, который каждое утро возрождался как молодое солнце, только что вышедшее из-под земли. Ежедневно он гонял солнце по небу как раз в тот момент, когда жук катал свой навозный шарик по земле и зарывал его в песок.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Лично я думала, что это довольно поэтичный взгляд на жука, который жил на какашках или, в последнее время, на плоти, но я думаю, что люди черпают смысл жизни везде, где могут.

Декоративные скарабеи были разбросаны по грудам артефактов; они были закреплены на кольцах, закреплены петлями на ожерельях, сидели на коробках и использовались в качестве печатей. В основном они были сделаны из зелёного камня. Это были крепкие маленькие чудовища, которые смотрели на нас с презрением.

Отец перевернул каждого скарабея, и я записала надписи, найденные на их нижней стороне. Некоторые, казалось, были не более чем талисманами на удачу и говорили что-то вроде: «Пусть Амон подарит хороший новый год». Папа показал мне пару сердечных скарабеев. Это были амулеты длиной от трёх до четырёх дюймов с надписями типа: «Его сердце истинно, он вышел из равновесия, и он не согрешил ни перед одним богом или богиней».

— Их кладут на грудь мёртвых, — сказал мне папа. — Это молитва о том, чтобы сердце не свидетельствовало против умершего, когда его или её действия будут осуждены Осирисом в загробной жизни.

Ещё долго после того, как мой отец убрал их, я думал о сердечных скарабеях. Человеку не нужно было ждать загробной жизни, чтобы его сердце свидетельствовало против него. Моё предало меня, влюбившись в Дейна. Может быть, и влюбившись в Джека. Почему я не могла влюбиться в нормального парня, который хотел хорошую, безопасную работу, которая никогда никого не подвергала бы опасности? Библиотекарь. Или шеф-кондитер.

Некоторые из скарабеев преподносили более таинственные послания. Один говорил: «Хорошо защищай нас, пока твоя работа не будет завершена и Хепри не призовёт роящееся облако домой». Мой отец снова и снова вертел его в руке в перчатке, пытаясь разгадать секрет того, как фараон планировал призвать скарабеев домой.

Когда мы извлекли всю информацию, какую смогли, из стен и артефактов, мы перешли к кувшинам. Вместе с другими нашими припасами мой отец притащил в камеры небольшой портативный рентгеновский аппарат. Он надеялся, что некоторые из кувшинов содержали папирусы, которые могли бы подсказать, как избавиться от скарабеев.

Поскольку нарушение печатей на банках привело бы к дальнейшему ухудшению состояния содержимого, египетские Сетиты не хотели, чтобы папа открывал какие-либо кувшины, если он не был уверен, что в них содержится папирус. Если бы он нашел что-нибудь с папирусом внутри, египетские Сетиты устроили бы папе встречу с египтологом, который мог бы обработать и сохранить хрупкое содержимое.

Тащить рентгеновский аппарат по узким туннелям было мучительно, особенно когда он обладал сомнительной эффективностью в выявлении того, что было в кувшинах.

— Если бы твоя мама была здесь, — сказал папа, во второй раз пытаясь получить чёткую картинку внутри одной банки, — она могла бы использовать своё зрение для этого. Ей потребовалось бы три секунды, чтобы определить, был ли папирус внутри, и она тоже могла бы записать то, что видела на каждом листе бумаги, — он рассмеялся горьким смехом над самим собой. — Но тогда, я не думаю, что она помогла бы мне.

Мне не нравилась мысль, что мама знала о скарабеях. Я вспомнила, как они кружились вокруг меня, когда я вслепую бежала со скалы. Я подумала о том, как они кусали Рорка. В тот день нас обоих могли убить.

— Маме не следовало столько всего держать в тайне.

Папа сделал паузу, в его глазах была боль, и он снова сосредоточился на том, чтобы поставить банку на рентгеновский аппарат.

— Не вини её. Полагаю, мы оба хранили свои тайны.

Если кто-нибудь критиковал маму, папа немедленно переключался в режим верного мужа.

— Несмотря на то, что мы любили друг друга, ни один из нас не любил группу другого. Мне было бы всё равно, если бы скарабеи нападали на Хорусиан. Я не могу винить её за то, что она чувствовала то же самое по отношению к Сетитам.