Боярышня Дуняша 2 (СИ) - Меллер Юлия Викторовна

— Княжну? — ахнула Милослава и сочувственно посмотрела на Машу. — Но как же? Кто же отдаст за них саму княжну?

— Так княжны разные бывают, — засмеялись женщины. — У некоторых ни кола ни двора, а только заросшая тропинка в монастырь. Вот и думай, как встретит тебя Пестинея.

— Но мой свёкор не последний боярин на Москве и наши дела выправляются, — попробовала набить себе цену Милослава, но женщины лишь переглянулись и опустили глаза.

Дуня понимала, какую мысль они хотели донести до мамы, но та никак не могла посмотреть на ситуацию со стороны и уж тем более увидеть Машкины перспективы. Милослава буквально тонула в текущих делах и волнениях, а Маша зациклилась на юном Пучинкове. Было в сестре что-то жертвенное! Иван Харитонович в ней нуждался, и она почувствовала свою необходимость, а дальше прилепилось множество разных других новых эмоций.

Дуня корила себя, что не разобралась сразу с чувствами Маши. В прошлой жизни она долго была одна, а когда захотела что-то поменять, то не справилась. Вроде бы умела общаться, но как только появлялась симпатия, то проявлялась зажатость, которая с возрастом стала совсем уж нелепой. Сейчас она учится быть другой и сама себе кажется красочной, радостной, но вот опыта в некоторых вопросах не хватает. И ситуация с сестрой оказалась сложной для неё. Сейчас уже понятно, что надо было Машку тащить с собой в монастырь к бабушкам. Там бы сестра увидела много нового, сменила род деятельности и послушала бы женщин, у которых очень интересно сложились судьбы, а не корпела бы целыми днями над приданым. А все и рады, что девочка спокойная и занята рукоделием.

— Пс, пс-с, — Дуня увидела, как Машку зовёт самая маленькая их родственница, та с ковшиком стояла при их приезде.

Женщины переключились на обсуждение достатка Пучинковых и неприятных черт Пестинеи Ядвиговны, а Маша уже выскользнула и, наклонившись к малявке, слушала её. Потом воровато оглянулась и убежала.

Дуня еле успела поймать малышку, чтобы выведать, что она передала сестре.

— Жених ейный ждёт её, — радостно сообщила кроха.

Дуня рванула за Машкой, но видно побежала куда-то не туда, а потом вовсе в косяк влетела в темноте. Со стоном потирая ушиб, она вернулась, нашла мелкую и выяснила, где назначена встреча.

Наспех одевшись, она выбежала во двор и с грустью наблюдала, как возле приоткрытой калиточки, ведущей на какую-то чёрную улицу, стоят Маша и Иван. Они стояли и молчали, а потом он робко взял её за руку, и кажется, что им было хорошо так стоять.

— Кхм, — раздалось рядом с нею. — Боярышня, может прогнать молодца? — тихо спросил её слуга.

— Да, пожалуй, — нехотя согласилась она и быстро добавила: — Только без шума. Окликни Машу, будто ищешь по дому. Не нужно пугать ни её, ни кавалера.

— Не беспокойся, боярышня, всё понимаю.

А вскоре раздался негромкий возглас, спрашивающий, где Мария Вячеславна. Дуня видела, как вздрогнула Маша, как расстроился Иван и оба они вдруг поняли, что не успели ничего сказать друг другу.

Дуня долго не могла уснуть, вспоминая увиденное и спорила сама с собой. У неё была масса доводов за то, чтобы всеми силами попытаться сберечь нечаянную влюбленность сестры и не меньше доводов за то, что ничего, кроме несчастья, эта влюбленность не принесёт. И как ни поступи, всё плохо будет.

А ранним утром всех подняли, чтобы посетить храм. Дуняша всю дорогу ворчала, ссылалась на утренний озноб, но когда увидела множество храмов на небольшой территории, то обо всем забыла. К тому же раннее солнышко красиво подсветило постройки, и засияли купола…

— Невыразимо прекрасно, — наконец выдохнула она свои впечатления — и родственницы одобрительно закивали.

— Пусть все наши враги видят, что здесь живёт бог, и нападая на нас, они нападают на бога, — строго произнесла одна из женщин и её поддержали окружающие. Потом послышались вопросы по поводу того, кого привели с собой Посниковы.

Служба Дуне не понравилась. Точнее, всё было отлично и на удивление проникновенно, но она ничего, кроме чужих спин, не видела. А всё потому, что самые родовитые стояли впереди, а дальше остальные. В этот раз к остальным относилась семья Дорониных. На выходе боярыня Соломония вдруг повела женщин в сторону, и Дуня не сразу увидела, что они движутся к отдельно стоящей группе женщин.

— Здрава будь, Пестинея Ядвиговна! — громко поприветствовала Соломония.

— И тебе здравствовать, Соломония Евстахиевна! — с уважением ответила Пучинкова.

Дуняша подобралась, постаралась сделать умное лицо и не зевать, а главное, не дрожать. В храме было душно, а когда вышли на улицу, вновь пробрал озноб.

— Радость у меня, — сообщила Соломония, — родня из Москвы приехала.

— Наслышана уже.

— Давно просила приехать их, чтобы повидаться, а то умру и не увижу внучек сестры моей.

Кто-то подтолкнул Дуню вперёд, и она внезапно оказалась перед носом Пучинковой. Маша с достоинством поклонилась, и Дуня повторила за ней.

— Красивые у тебя внучки, — милостиво сообщила мать Ивана Харитоныча.

Маша стояла, не поднимая глаз, а Дуня с интересом разглядывала возможную Машкину свекровь и, прижав горячую ладонь к носу, грела его, а то из носа потекла водица, а шмыгать неприлично.

Тут подошли мужчины и завязался разговор. Все вместе двинулись в одну сторону, и Дуню оттеснили.

Дома отогрелись, поснедали, начали обсуждать встречу, но ничего интересного Дуня не услышала. Во дворе она увидела, как отец вновь собирается пройтись по торгу, а боярина Афанасия забрала Светланка, чтобы подправить ему бороду. Она каждые два дня скребла ему подбородок, чтобы сложный рисунок бороды не зарастал.

— Семён, а ты чего слоняешься без дела? — ни с того ни с сего взъелась на него Дуня.

— А какие у меня без тебя дела? — огрызнулся он.

— У тебя полно писанины! Неплохо бы тебе с моим отцом по торгу прогуляться, записать цены и посмотреть, что иноземцы больше всего закупают.

— Это и без меня князю напишут.

— А ты свои выводы сделай и приложи, — не отставала она.

— Я что, купец? — вскинулся Волк.

— Ты слепец, если не умеешь видеть, что стоит за продажей стратегически важных товаров, — напустилась на него Дуня.

— Ты… — Волков зло сплюнул, но взял себя в руки, — ну и язык у тебя! Не можешь толком всё объяснить?

— А ты сам не допускай пренебрежения к людям иного сословия. Ты слово «купец» сказал, как выплюнул, а меж тем они важнейшая часть нашего княжества.

— Торгаши-то?

— Знаешь, Сеня, я же тебе уже говорила, что проще всего сравнить княжество с телом. Вот есть в теле сердце, и оно архи важно, но какой толк от сердца, если по жилам к нему не потечёт кровь? Или в теле вдруг перестанет работать желудок… ну, я хотела сказать, что в животе у тебя перестанет перевариваться пища и начнутся всякие проблемы.

— Скажешь тоже…

— Говорю, — согласилась Дуня, — а ты не слышишь. Каждая часть очень важна, но воспевают почему-то только сердце. Так и в княжестве все сословия очень важны и каждое решает определенные задачи. Княжество будет процветать, если все будут уважительно взаимодействовать друг с другом. Я понимаю, что тебе очень лестно и приятно, что общество вознесло бояр над собой, но это всего лишь морок. Завтра князь перестанет воевать и все обратят свои взоры на купцов. Для процветания княжества нужны деньги и купцы их дадут. А потом закончится гонка за деньгами, и все обратят внимание на основу нашего государства, на ремесленников и крестьян. Вот и получается, что важны абсолютно все.

— Ох, и любишь же ты разглагольствовать, — фыркнул Семён.

— И то верно, — засмеялась Дуня. — Надо же мне на ком-то учиться красиво говорить! Вдруг деда в думе сменю?

— Ты-то?

— Я-то!

— А что, ты сможешь, особенно, если посох тебе потяжелее дать.

— Так что же насчёт отчетов? Не хочешь подумать, почему вдруг вырос спрос на канаты?

— А он вырос?

— Говорят, что они хорошо продаются, и год от года их везут сюда на продажу иноземцам всё больше и больше.