Короли рая - Нелл Ричард

Он был вдвое старше ее, но Дала смотрела на его сильные плечи, когда он уходил. Он назвал меня Жрицей, подумала она, не ученицей.

Она легкой походкой вернулась на подворье, не замечая заката и шумных городских улиц, и та же надежда, которую она внушила капитану, прорастала внутри нее, как сорняк.

Ночь прошла почти без сна. Дала вскочила с жесткой, плоской полки, которую здесь называли кроватью, и впервые переписывала книги с улыбкой, даже не вспылив, когда перед завтраком половину ее овсянки вывалили на круглую лужайку. Она выполняла рутинную работу и ждала весь день, неприкрыто шпионя за сменами караула и внимательно пытаясь сопоставить лицо каждого стражника с именем, вознамерившись узнать те, что ей неизвестны. Она следила за каждой пересменкой, глядя вслед каждому воину, покидавшему свой пост, – но капитан Вачир не вернулся.

Еще одну ночь Дала скоротала, ворочаясь с боку на бок, а утром выскользнула до солнца, чтобы увидеть лица ночных сторожей. Но так и не увидела Вачира.

Когда утренняя смена вновь пришла без своего капитана, Дала больше не могла терпеть и подошла к охране.

– Он болен, – сказал невыразительно и глухо старый ветеран со стены, а остальные проигнорировали Далу.

Тогда она спросила у воспитательницы, и сморщенная женщина подняла глаза от своих книг и списков, чтобы сказать: «Стражники разберутся сами» – таким тоном, будто ее лимон заставили жевать, затем жестом указала девушке на дверь.

Еще один день миновал в трудах, и у Далы сводило живот; затем настала и прошла ночь, и Дала вышла рано на третий день, чувствуя усталость и безнадежность. С рассветом она увидела, как Вачир, хромая, вошел через ворота. Его люди подставили ему стул.

Опухшее лицо капитана было в синяках, левый глаз едва виден, щеки раздулись, как у новорожденного. Какое-то время Дала пряталась, пока тот не остался один, а когда наконец набралась смелости заговорить с ним, Вачир отвернулся.

– Они не встретятся с тобой, – сказал он грубым голосом, и ей хотелось задать сотню вопросов и извиниться или сделать хотя бы что-то. Но что именно она могла сделать?

Мужчины есть мужчины, решила она и отбросила чувство вины, напомнив себе о важности своего дела.

Но все-таки ей нужно встретиться с этим Бирмуном или, возможно, с другими, а она понятия не имела, как это сделать. Она прошлась по желтой траве подворья до того, как проснулись остальные, надеясь, что одиночество поможет.

Должен быть иной способ. Я зашла так далеко не затем, чтобы сдаться.

Она занялась рутинными делами, так как не имела выбора: формально их распределяли воспитатели, но реально – ключевые девчонки, и Дале всегда выпадала уборка. Она отдраила спальню колодезной водой с мылом, подмела дорожки и прошерстила траву в поисках оброненных объедков или птичьего помета. А когда почти закончила, выскользнула из подворья, прежде чем кто-то ее остановил, и прошлась по улицам Орхуса, зная, что сможет доделать позже, до захода солнца.

Она надела тулуп из грубой шерсти и засунула под него свою шаль, желая избежать внимания, пристальных взглядов или узнавания. Этот город всегда казался удушающим и тесным – все эти люди стряпали, кричали, плевались и смешивали свои суетливые жизни с жизнью Далы, нравилось ей это или нет. Он заполнял ее ноздри и уши ежемгновенно и заставлял тосковать по сельской тиши. Но у каждого места есть конец, подумала она, и я могу шагать весь день, пока не найду его.

Когда она впервые пришла сюда с Юга, ей явились холмы и утесы из красного сухого камня, где обитали только стервятники, орлы и кролики. С тех пор самое дальнее, где она побывала, – Север, в направлении Зала Суда и моря, но никогда у самого края, и везде были орды людей. В этот раз она повернула к Востоку.

Она шла от богатых строений к бедным, вдоль изогнутых наслоений каменных и дубовых домов к другим, из грязи и соломы. Она миновала поле гейзеров, извергающих соленую воду в клубах пара, и смотрела, как дети играют на скользких камнях, а пожилые женщины окунают ступни в зловонные солоноватые озерца. Ноги Далы устали, шерстяная одежда раздражала кожу и липла к ней от пота и росы, а меж тем следы присутствия людей расползались все дальше и дальше.

Брусчатка между тем сменилась дорожным покрытием из битых камней на вырубленных грунтовых тропинках, и с каждым шагом воздух, казалось, все больше наполнялся дымом. Дала подумала, что, возможно, горит соседний лес, и удивилась, почему никого это как будто не волнует. Продолжив путь, она вскоре услышала стук молотков и окрики мужчин. Она подошла к кромке того, что выглядело как долина, но скорее было просто громадной ямой, вырытой в земле, – и поняла, что нашла копи Аскома.

Мужчины копошились возле рыжих пещер, как муравьи, размахивая кирками или орудуя лопатами. Одни из них рубили или отвозили дрова, сложенные ряд за рядом длиной с городской круг и высотою с дом. Другие поднимались и спускались по насыпям, правя лошадьми или волоча тележки с породой и рудой, которые опустошали в кучи. А там кузнецы выстраивали сваленную добычу в круглые блоки и поочередно били молотами по раскаленным докрасна глыбам руды – финальное звено в цепи.

Красно-черный фон был окутан сгустками дыма, что вырывался из глиняных горнов, похожих на высокие конусовидные очаги. Здешние мужчины были такими же тонкотелыми и прочными, как тот камень, который они дробили; вены и сухожилия выступали на их покрытой копотью коже.

Дала ничего не знала об извлечении металла из земли. Да и кто из женщин это знает? Она благоговейно взирала на упорядоченный хаос, на всю сложность этого места, которое снабжало почти весь мир солью, железом и бог знает чем еще – и не видела ни одной другой женщины в поле зрения.

От своих соучениц она знала о здешних злоупотреблениях – имена вождей, которые запасали руду и орудия, и сестер, позволяющих это. Она знала, что представители Южных племен и даже чабаны из степей приходили сюда работать и часто умирали в самых темных глубинах этих пещер. Но как создать единственный плуг или единственный меч? Она понятия не имела.

Как и никто из нас, подумала она и ощутила тревогу, которую не сумела прогнать. Возможно, величайший грех Ордена Гальдры – неимение собственных источников богатства или власти, кроме учений пророчицы, что в своей глупости он зовет силой. У нас нет ни армии, ни шахтеров, ни фермеров, ни ремесленников, ни моряков. Орден поддерживал или уничтожал вождей и помогал Избирать сожителей; он помогал народу пепла обрести рай. Но все могущество и вся власть Ордена проистекали от мира, согласия и послушания других – за исключением горстки стражей типа Вачира, которых действительно обеспечивали жрицы. Но что мы станем делать, если толпы бедняков Севера взбунтуются, подумала Дала. Или хуже, если «дикари» с далекого Юга или из степей нападут в полном составе? Объединятся ли вожди, чтобы нас защитить? Поймут ли вообще, как это сделать?

Она так не думала. Потребуется новая Гальдра, чтобы их объединить, или какое-то зло, которое угрожало бы сразу всем богатствам вождей.

Зло, подобное Имлеру, осознала она, и стук ее сердца раздался в ушах, нарастая подобно волне, пока едва не заглушил удары ковалей. Только когда вожди узрят опустошение на своих границах, они забросят мелкие обиды и найдут «других» врагов, против которых и обратятся все вместе.

И тогда им понадобится лидер или дело, которых они не боятся. Некая сила, которая объединит их, а позже, когда все закончится, не заменит собою то, с чем они только что сражались.

Женщина, подумала она, женщина, которая не сможет украсть их славу или позднее забрать их воинов или товарищей себе.

На краю рудника, глядя вниз на мир, который едва понимала, она увидела его простоту и прелесть. Мужчины так просты, чуть не рассмеялась она, испытывая то же стремление дотронуться до рабочих внизу, полюбить их и приучить к своему кулаку, подобно тем филину и волку.