Кафка на пляже - Харуки Мураками

– Это уж точно, – ответил Хосино.

Вернувшись в номер, Наката сразу засел в туалете. А Хосино тем временем, переодевшись в халат, растянулся на татами и стал смотреть по телевизору новости. Ничего особенного в мире не произошло. В расследовании убийства известного скульптора в Накано никаких подвижек. Свидетелей нет, наследство тоже ни на кого пока не вывело. Полиция разыскивает его сына пятнадцати лет, который куда-то пропал за несколько дней до убийства.

Надо же! Опять пацан пятнадцатилетний, подумал Хосино. Что-то они совсем озверели в последнее время. Хотя он сам, когда ему было пятнадцать, угнал со стоянки мотоцикл и гонял на нем без прав. Так что, считал Хосино, судить других – не его дело. Конечно, байк позаимствовать и папашу зарезать – вещи разные. Впрочем, может, ему повезло, что обстоятельства так сложились и до отца дело просто не дошло? Ведь что ни говори, а старик частенько руки распускал.

Новости кончились, и в тот же момент из туалета появился Наката.

– Хосино-сан, можно спросить?

– Валяй.

– Хосино-сан, а у вас не бывает: раз! – и спину как заломит?

– Я ж часами за баранкой. Вот и болит спина-то. А у кого из дальнобойщиков не болит? Нет таких. Это как с бейсболистами. Попробуй-ка найди хоть одного, у кого плечи не болят, – ответил парень. – А что это ты вдруг спросил?

– Просто Накате так показалось, глядя на вашу спину.

– Ну да?

– А можно Наката помнет ее немножко?

– Кто бы возражал…

Хосино лег на живот, и Наката уселся на него верхом. Положил обе руки повыше поясницы и затих. По телевизору передавали светские новости – последние сплетни из жизни звезд шоу-бизнеса. Объявили о помолвке известной актрисы с пока не таким известным молодым писателем. Хосино такими новостями не интересовался, но больше смотреть было нечего. Оказалось, что у актрисы доход в десять с лишним раз больше, чем у писателя. Писатель был так себе – не особенно красив, да и большим умом, похоже, не отличался. Хосино задумался:

– Знаешь, ничего у них не выйдет. Это ж недоразумение какое-то.

– Хосино-сан, а у вас небольшое искривление.

– Это у меня по жизни искривление. Какая жизнь – такие и кости, – зевнул парень.

– Если все так оставить, может быть плохо.

– Да ну!

– Голова станет болеть, начнутся запоры, спина не будет гнуться.

– Ого! А что делать?

– Будет немного больно. Ничего?

– Да чего уж тут!

– По правде сказать, сильно больно будет.

– Послушай, отец! Ведь нас везде колотят, стоит только на свет появиться – и дома, и в школе, и в армии. Не хочу хвалиться, но я по пальцам могу пересчитать дни, когда не получал от кого-нибудь тычка. И сейчас… То болит, то горит, то зудит, то чешется. То сладко, то горько. По-всякому бывает. Выбирай чего хочешь.

Наката зажмурился и сосредоточился, желая удостовериться, того ли места на пояснице Хосино касаются его большие пальцы. Убедившись, что все правильно, он осторожно нажал на это место. Потом сильнее, еще сильнее… Сделал резкий вдох и, отрывисто вскрикнув, как птица зимой, изо всех сил вдавил пальцы в поясницу – в ложбинки между костями и мышечной тканью. Хосино пронзила невыносимая, чудовищная боль. В голове полыхнула мощная ослепительно-белая вспышка, озарившая сознание целиком. У него перехватило дыхание. Будто с верхушки высокой башни его столкнули в бездонную пропасть. Он даже крикнуть бы не смог. Жуткая боль не давала ни о чем подумать, выжигала и стопорила все мысли, растворяла все чувства. Тело, казалось, рассыпалось на мелкие кусочки. Самой смерти было бы не под силу вызвать такие разрушения. Глаза не открывались. Хосино лежал на татами лицом вниз, изо рта текла слюна, и он ничего не мог с собой поделать. По щекам катились крупные слезы. Этот кошмар продолжался, наверное, с полминуты.

Наконец Хосино втянул в себя воздух и поднялся, поддерживая голову руками и пошатываясь. Покрытый татами пол зловеще уплывал из-под ног, раскачиваясь, как волны перед надвигающимся штормом.

– Больно было?

Парень несколько раз тряхнул головой, словно хотел проверить, жив ли еще.

– Больно – не то слово. Чувство такое, будто с меня содрали кожу, насадили на вертел, растолкли ступкой и по тому, что осталось, прогнали стадо бешеных быков. Что ты такое сделал-то?

– Наката кости на место поставил. Теперь все будет в порядке. Спина болеть перестанет, запоров не будет.

Острая боль в спине отступала, как море во время отлива, появилась легкость. Раньше спина все время была какая-то ватная, дряблая. Теперь ее как подменили. Виски больше не ломило, стало легче дышать. И захотелось в туалет.

– А ведь и в самом деле полегчало.

– Конечно. Все проблемы в спине, – сказал Наката.

– И все-таки знаешь, как больно? – вздохнул Хосино.

На вокзале в Токусиме они сели на экспресс «Джей-Ар» [45] до Такамацу. За гостиницу расплачивался Хосино, он же купил билеты на поезд. Наката хотел заплатить за себя сам, но тот и слушать его не стал.

– Давай я буду платить, потом рассчитаемся. Ну чего из-за денег базарить?

– Хорошо. Наката плохо в деньгах разбирается. Делайте, пожалуйста, как хотите, Хосино-сан.

– Знаешь, Наката-сан, после твоего шиацу мне правда намного лучше стало. Как бы мне тебя отблагодарить – хоть немного? Давно я так классно себя не чувствовал. Прямо заново родился.

– Прекрасно. Только Наката ни про какую шиацу ничего не знает. А кости – это да, очень важно.

– Ну, шиацу, мануальщики или как еще там их называют… Но у тебя точно талант. Хорошие бабки можешь заколачивать. Даю гарантию. С шоферами тебя познакомлю. Только на них озолотишься.

– Наката увидел вашу спину, Хосино-сан, и понял: что-то не так. Наката как видит такое, сразу хочет поправить. Он на мебельной фабрике долго работал, может, еще и поэтому как только на глаза что-нибудь кривое попадется, так сразу хочется выпрямить. Такой у Накаты характер. Но кости он в первый раз выпрямлял.

– Вот в этом-то, наверное, у тебя и талант, – с восхищением сказал парень.

– А раньше Наката мог с кошками разговаривать.

– Ото!

– Но совсем недавно вдруг разучился. Это все из-за Джонни Уокера.

– Понятное дело.

– Вы же знаете, что у Накаты голова не в порядке. Когда сложно, он не понимает. А сейчас сложно, что ни говори. Рыба да пиявки, к примеру, с неба валятся.

– Вот-вот.

– Но спина у вас, Хосино-сан, лучше стала. Наката очень рад. У вас – хорошее настроение и у Накаты – хорошее.

– Я тоже очень рад.

– Замечательно.

– Эй, а пиявки?… Ну, на стоянке в Фудзикава…

– Да-да. Наката про пиявок помнит.

– А ты случаем к ним отношения не имеешь?

Наката чуть задумался, что с ним обычно бывало редко, и сказал:

– Наката и сам не знает. Но у него был зонтик, он его раскрыл, а пиявки все падали и падали…

– Угу.

– Нет, что ни говори, а людей убивать – нехорошо, – заявил Наката и решительно кивнул.

– Кто бы спорил. Конечно, нехорошо, – согласился Хосино.

– Да, – резюмировал Наката и с той же решимостью мотнул головой.

В Такамацу они сошли с поезда, заглянули в привокзальное кафе, где подавали удон, и пообедали. Из окна кафе были видны большие портовые краны, на которых сидело много чаек. Наката с наслаждением поедал лапшу.

– Просто объедение.

– Ну и слава богу, – сказал Хосино. – А здорово здесь, правда, Наката-сан?

– Хорошо, Хосино-сан.

– Место классное. Ну и что делать будем?

– Наверное, будем искать камень от входа.

– Камень от входа?

– Да.

– Ну… – протянул Хосино, – это долгая история…

Наката взял в руки чашку с лапшой и выпил весь бульон до последней капли.

– Да. История длинная. Но если слишком долго, Наката ничего не поймет. А если мы поедем туда, то скорее всего поймем.

– Значит, если туда, то разберемся?

– Совершенно верно.

– А пока, выходит, не ясно?

– Да. Пока не пойдем, Накате совсем ничего не понятно.

– Ну ладно. Я, честно сказать, тоже долгих историй не люблю. Вот бы отыскать этот самый камушек от входа.

– Совершенно верно.

– И где же он?

– Наката понятия не имеет.

– Как говорят, ни ухом, ни рылом, – покачал головой парень.

Глава 25

Я несколько раз засыпал и тут же просыпался. Хотелось не пропустить момент ее появления. Но как ни старался, все равно, как и в прошлую ночь, обнаружил, что она уже сидит на стуле. Светящиеся стрелки часов у изголовья отмеряли самое начало четвертого. Шторы, которые, перед тем как лечь, я точно задернул, неведомым образом оказались раздвинуты. Как и минувшей ночью. Не было только луны. Небо плотно затянули облака, а может, и дождь моросил. В комнате было куда темнее, чем накануне, ее освещал лишь пробившийся сквозь деревья тусклый свет далеких фонарей в саду. Глаза не сразу привыкли к такому освещению.