Я выбираю тебя - Рона Шерон

Потрясенная признанием Эшби, Изабель смотрела на его широкую спину.

— Когда ты сказал «мы»…

Эшби развернулся, и у Изабель перехватило дыхание. Теперь она имела возможность разглядеть выражение его лица, вместо того чтобы догадываться о нем, и от этого ее мысли и чувства приходили в смятение. Смена эмоций на поражающем воображение лице графа пленяла и в то же время пугала Изабель. Эшби был необыкновенно красив, и в отличие от Золотого Ангела сверкающие изумрудные глаза Париса, его мягко ниспадающие темные волосы, внушительная фигура и врожденная сила придавали ему свирепый вид.

— Я имел в виду весь полк.

Глаза Изабель расширились от ужаса.

— Святые небеса, — прошептала она. — Уилл тоже. На лбу Эшби залегли глубокие складки.

— Прости, Иззи. Мне не стоило говорить тебе…

— Я не понимаю. Как ты и мой брат стали мясниками?

— Как? — Лицо Эшби стало темным, как ранее скрывающая его маска. — Мы стали такими, потому что Наполеон Бонапарт был самым сумасшедшим мясником из всех, что когда-либо рождались на земле. Кто-то должен был остановить его.

— Ты прав. — Изабель печально посмотрела на Эшби. — Просто жаль, что этими людьми стали ты и Уилл.

— Во время путешествия на континент за несколько лет до начала войны я наблюдал с балкона за тем, как генерал Бонапарт поставил в ряд пушки и открыл огонь по толпе недовольных парижан. Он не послал несколько эскадронов, чтобы усмирить этих людей. Он прикатил пушки! И даже глазом не моргнул! Он собрал восьмисоттысячную армию и напал на Россию. Вернулась лишь сотня тысяч! На протяжении пяти лет он вырезал испанский народ! Он стер с лица земли города, деревни, фермы, семьи… Ради чего? Ради славы Франции? Для того, чтобы его имя вошло в историю? — Эшби тяжело дышал, сдвинув брови. — Я не пытаюсь оправдать свои действия. Мне нет оправдания. Я забирал у людей жизнь и должен расплатиться за это. Я должен помнить и платить каждый день до конца своей жизни.

Повисла оглушительная тишина. Если такие хорошие люди, как Эшби и Уилл, вынуждены были стать мясниками для того, чтобы восстановить спокойствие в мире, значит, этот мир неправильно устроен.

— Как вы, должно быть, страдали — ты и мой бедный брат. Жестокость была противна его нраву. — Изабель отерла слезы, струящиеся по щекам. — И я уверена, жесткость противна и тебе.

— Ты права, Изабель. Я знаю, что ты обо мне очень высокого мнения, но в отличие от Уилла мое прошлое и мой характер не так уж… безгрешны. Иди сюда. Садись. — Он указал на кресла, стоящие подле камина. — Мне нужно рассказать тебе кое-что.

Серьезный тон Эшби лишил Изабель присутствия духа. Она встала с кровати и подошла к камину. Ее руки дрожали, а по спине пробегал холодок.

— Ты не мог бы налить мне чего-нибудь?

— Конечно.

Изабель села рядом с камином и теперь наблюдала, как Эшби разливает по бокалам янтарный напиток. Передав ей бокал, он опустился в кресло, стоящее напротив, глядя на Изабель поверх ободка.

— Я не знаю, как много тебе известно обо мне и моих юношеских годах. Я не всегда был таким честным и открытым парнем, каким явился в ваш дом.

Все знали, что Эшби негодяй и повеса. Но Изабель не собиралась говорить ему об этом в лицо. Она отхлебнула напитка и закашлялась.

— Виски? Как ты можешь пить это… отвратительное зелье?

— Любовь к виски, как и к любому другому хорошему напитку, приходит со временем.

Изабель испытующе посмотрела на Эшби.

— Я часто задумываюсь над тем, почему ты выбрал карьеру военного. Обычно военными становятся бедняки, младшие сыновья да мелкопоместные дворяне. Богатые титулованные наследники не рискуют своими жизнями на поле боя.

— А разве можно считать разумным то, что наиболее образованные люди Англии сидят в клубах и бездельничают, в то время как их менее привилегированные соотечественники, которым нужно кормить семью, те, кому Англия дала так мало, проливают свою второсортную кровь за собственность десяти тысяч пэров? Звание лорда не могло освободить меня от долга перед родиной. Оно, напротив, связало меня с ней. У меня не было ни родственников, которых нужно содержать, ни семьи, которая оплакивала бы мою кончину. Я был невозвратимым.

О Господи!

— Нет, ты не был невозвратимым.

— Я думал, что ты и все остальные поймут меня.

— Я понимаю… Просто я хотела сказать… что мне никто не мог бы тебя заменить.

Взгляд Эшби, последовавший за этими словами, казалось, прожег Изабель насквозь.

— Твои чувства могут измениться после того, что я тебе сейчас скажу.

Изабель сделала еще один глоток, и обжигающая жидкость отчасти прогнала холод, сковавший ее внутренности. Только теперь она поняла, что имел в виду Эшби, когда говорил, что вкус к спиртному приобретается с годами.

— Мы говорили о мясниках. — Эшби залпом допил виски и налил еще. — Да, твой чудесный брат был миролюбивым человеком. Добрым, обходительным, благородным. Все любили Уилла. Я очень уважал его. Он обладал всеми теми качествами, которые я хотел бы видеть в себе. До тех пор, пока не случился Сорорен. — Лицо Эшби потемнело. — После выздоровления я начал получать удовольствие от сражения, от убийства. Я хотел, чтобы французы страдали так же, как я, чтобы заплатили за «подарок», оставленный их пушкой на моем лице. Поскольку моя ненависть была направлена на врага, мои начальники не забили тревогу, а продолжали меня восхвалять, повышать в званиях и вручать медали.

Эшби посмотрел на пляшущие в камине языки пламени. Опустошенность, сквозившая в его голосе, и мрачное выражение лица разрывали Изабель сердце.

— Единственным человеком, рядом с которым ко мне возвращалось благоразумие, был Уилл. Я тогда испытывал горечь при мысли о том, чего мне стоило это ранение. Я не мог смотреть в зеркало, потому что видел в нем отражение урода, монстра.

— Рассказал бы ты мне все это, если бы Хэнсон не…

— Наверное, нет.

— Почему ты молчал и бездействовал, когда он стал оскорблять тебя?

Изумрудные глаза Эшби вспыхнули гневом.

— Потому что я хотел ударить его, но не смог.

Изабель вопросительно посмотрела на Эшби.

— После Ватерлоо я… поклялся себе, что никогда больше не прибегну к насилию. — Стальная решимость ожесточила его черты. — Я не беру в руки оружия. Я не поднимаю руку на человека, как бы меня ни провоцировали. Я исповедую мир. — Очевидно, Эшби остро ощущал груз данной им клятвы.

— Ты пренебрег его подстрекательством, потому что ты очень сильный человек, — подытожила Изабель, одарив Эшби нежной улыбкой. — После того, что ты сейчас мне сказал, я не изменила своего мнения о тебе.